Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 177

Подготовить город к осаде — дело ужасно сложное, и ещё сложнее подготовить его за какие-нибудь несколько часов. Жители Донирета сделали, что могли — и, когда они остались на своих постах ждать битвы, среди них не было никого, кто бы не боялся. Но никто не мог уйти — ведь рядом с ним сидели и стояли их братья, одноклассники, соседи, друзья. Уйдёшь — позор на тебя и на всю твою семью до конца жизни, если только город и все его жители уцелеют сегодня.

Как уже было сказано, серебряных патронов было удручающе мало. Поэтому главное вооружение составляли обычные свинцовые пули. Люди унесли в ратушу и другие бастионы, откуда намеревались вести бои, примерно половину патронов, которые находились на заводе и складе и были приготовлены на продажу — больше там просто не поместилось бы. Лишние патроны остались на складе. Они пока ещё не были расфасованы и находились в деревянных ящиках.

Тогда, в спешке, никто не обратил на это внимания.

Кривой Коготь чувствовал, что в городе что-то происходит. Из труб завода шёл дым — но в этом сложно было найти что-то удивительное, всё-таки Донирет не зря известен на всю страну своим оружейным производством. От него доносился шум тысяч людских голосов и шагов — но это тоже не было странным. Конечно, по сравнению с такими гигантами, как Увик, Риндар или Ретаке, Донирет очень мал, но по меркам Великих Степей этот город имеет полное право называться большим. Но всё-таки Кривой Коготь тревожился. Его плану уже было нанесено несколько весьма чувствительных ударов, и в хитрую рыжую голову Кривого когтя закралось угрюмое подозрение в том, что сегодняшняя победа может достаться куда более дорогой ценой, чем он рассчитывал.

Он всегда был осторожен, всегда просчитывал свои действия на несколько шагов вперёд. На одной только храбрости и силе далеко не уедешь, если за тобой ведётся нешуточная охота. Только один раз в своей жизни он потерпел поражение, и это поражение было роковым. Тогда он тоже допустил ошибку в малом — не убрал вовремя Лантадика Нерела. Одно только воспоминание об этом человеке заставило Кривого Когтя скрипнуть зубами. Если бы не Лантадик, он, возможно, пришёл бы к своей цели на пятнадцать лет раньше. А сейчас, напряжённо думал Кривой Коготь, ситуация вполне может повториться. Эта малолетняя сука не просто так пыталась его убить. Если бы вспомнить, видел ли он её раньше, если бы знать, почему она полезла к нему в постель с ножом за пазухой… но имеет ли это значение сейчас? Когда он захватит город, он найдёт девку и узнает от неё все. А потом обмотает ей шею её же собственными седыми космами и будет затягивать, пока её перерезанная шрамами рожа не почернеет. А её приятели достанутся Мордрею. Кривой Коготь покосился на любовника Морики, который сидел под тентом, скрестив руки на составленных вместе коленях. Его голова была обвязана окровавленной тряпкой — малявка отстрелила ему ухо. Ничего, скоро он удовлетворит свою злость.

Кривой Коготь велел всем хорошенько отдохнуть и поесть. Такие приказы всегда выполнялись с большим воодушевлением. Сам он тоже изрядно подкрепился, но заставить себя сидеть на одном месте никак не мог. Взобравшись на паровоз (нагретые металл жёг ноги сквозь подошвы сапог, но Кривой Коготь не обращал на это внимания), он смотрел на свою армию. Сейчас это всего лишь толпа озлобленных или перетрусивших бродяг, но к ночи они станут сильны, как демоны. Каждый из них трепетал перед кривым Когтем, и никому не могло бы прийти в голову, насколько сильно вождь зависит от каждого волка в своей стае. Они были его единственной надеждой, его последним шансом на то, чтобы вырваться из тьмы и боли, в которых он прожил больше полувека. Он сделает то, о чём мечтал, он ещё вцепится в эту жизнь и вырвет её жаркое, трепещущее, брызгающее сладкой кровью сердце — даже если это будет последним, что он сможет сделать, даже если за это придётся заплатить каждым из сотен сердец, которые бьются вокруг него.

Глава пятая

Другая ночь

1

Луна взошла.

Она поднималась медленно, как занавес.

Сегодня ей предстояло пройти через всё небо по невидимой дуге, и она уже прошла пятую часть этой дуги. Пока что она висела прямо над домами, кроваво-красная, с маленьким серым пятном на верхней части. Луна всходила на востоке, в то время как на западе в полнеба раскинулся великолепный багрово-красный закат.

Те, кто был в ратуше, открыли окна, и свежий воздух вливался в них мягкими волнами, потихоньку наполняясь запахами стали, пота и страха. Люди сжимали оружие, оставляя на нём быстро тающие следы пота, как будто хотели таким образом подбодрить самих себя. Некоторые из них молчали, но большинство иногда высказывались. «Нас больше, чем их». «Мы все умеем стрелять». «Завтра утром всё будет позади». С этим все соглашались, вслух или молча — но чем дальше, тем реже слышались эти реплики, а в тех из них, которые всё-таки звучали, уверенность постепенно слабела.

Около девяти часов вечера защитники ратуши поужинали хлебом, сыром и колбасой, запив всё это холодным сладким чаем. Несколько подростков отнесли еду в подвалы, не забыв маленькие шоколадки, которые специально приготовили для детей.

«Поскорее бы уже всё началось», — подумал Хильтуньо. Он сидел на полу возле стены, на расстеленном пиджаке, прислонясь виском к холодной штукатурке. Рядом с ним, опираясь на своё ружьё, сидел Гурдиль. Хильтуньо чувствовал сквозь тонкую полотняную рубашку холод револьвера, всунутого за пояс. «Ожидание хуже всего, — думал он, глядя по сторонам. Окружавшие его люди казались старше, чем они были на самом деле. Возможно, всё дело в этом мертвящем электрическом свете, а возможно, в страхе. Как выглядит сейчас он сам, Хильтуньо предпочитал не задумываться. Наверное, таким же усталым и напуганным стариком.

Ожидание хуже всего… Хильтуньо вспомнил то, о чём старался никогда не вспоминать. Холодная зимняя ночь 1975 года, продуваемый всеми ветрами вокзал провинциального антьенского города, снег, нанесённый между рельсами. В вагон набилось слишком много людей — не то что сесть, встать было негде. Хильтуньо навсегда запомнил то ужасное напряжение, которое он испытывал несколько часов пути, пока поезд не пересёк границу. Хорошо, что с ним тогда был тот паренёк, Аврас — не будь его, Хильтуньо наверняка расплакался бы или упал в обморок, а так перед младшим был стыдно показывать свою слабость.

„Где ты теперь, Аврас?“ — думал Хильтуньо, глядя в окно. — Куда ты пропал? Может быть, ты уже умер. Как было бы хорошо, если бы ты остался в Донирете. С тобой было бы не так страшно».

Хотя, если подумать, у него нет повода трусить и теперь. Сколько вокруг него мальчишек двадцати, восемнадцати, пятнадцати лет. Все они напуганы, это видно по их глазам, бледным или, напротив, лихорадочно румяным лицам, даже по тому, как они храбрятся. Ради каждого из них он и пришёл сегодня сюда, как и все остальные мужчины. И ради своего сына.

«Рэйварго… Бедный мальчик, сколько же всего на тебя свалилось». В полудрёме он протянул руку в сторону, ища Рэйварго, но вместо этого рука наткнулась на Гурдиля.

— Что такое, господин Урмэди? — серьёзно спросил молодой человек. Хильтуньо открыл глаза и поглядел по сторонам.

— Ты не видел Рэйварго? — встревоженно спросил он.

Гурдиль посмотрел в обе стороны, потом быстро поднялся на ноги и окинул взглядом весь зал. Рэйварго нигде не было.

Ещё минуту назад юноша находился в общем зале вместе со всеми, но во время ужина к нему вдруг подошёл Тьяррос.

— Я вижу, ты уже поел, — отрывисто сказал он. — Пойдём со мной.

«Зачем?» — хотел спросить Рэйварго, но по взгляду Тьярроса он сразу понял: вопросы сейчас задавать не нужно. Вслед за мэром он вышел в коридор, не успев даже ничего сказать отцу.

Тьяррос провёл его в подвал, прошёл мимо помещений, где слышался приглушённый плач и женские голоса, но не зашёл в них. Вскоре Рэйварго понял, куда они идут: Тьяррос вёл его к запасному выходу.