Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 20

— Уходи, — повторила Веглао. Слёзы покатились из её глаз, и следующие слова она произнесла уже со всхлипами: — Я… я тебя люблю, Тальнар… но уходи.

Тальнар отступил к лестнице. Он смотрел то на сестру, то на брата. В их таких похожих глазах было такое непохожее выражение. Ригтирн своим взглядом желал Тальнару смерти. Веглао же прощалась с ним. В её глазах было всё то, что она никогда ему не говорила и уже никогда не скажет.

Тальнар больше не мог здесь оставаться. Он быстро спустился с лестницы и зашагал к лесу. Его слегка замутило, когда он проходил через то место, где обратил Веглао, и он не смог удержаться, чтоб не обернуться. Девочка всё ещё стояла на крыльце. «Прощай, Тальнар», — говорили её глаза.

«Прощай, Веглао. Прости меня. Пожалуйста, попробуй меня простить».

«Попробую. Но только не сейчас. Уходи, Тальнар, пожалуйста. Уходи».

8

День шёл за днём, и постепенно Веглао начала ощущать, что с ней что-то происходит. Все её чувства заострялись, как будто от её глаз, ушей, ноздрей, рецепторов кожи отлетали тонкие плёнки, делавшие восприятия более слабыми. Она не стала сильнее физически, её тело оставалось телом хрупкой тринадцатилетней девочки, но её слух и обоняние стали очень сильными, а зрение приобрело странную особенность: живых существ она стала видеть немного чётче, чем мебель, дома и растения. Было и ещё кое-что, о чём она предпочитала не только не говорить, но даже не думать. Зверь в её сердце стал каким-то уж очень активным. Временами Веглао ощущала, как он (а точнее, она) шевелится, а иногда она могла слышать мысли чудовища. Собственно говоря, мысли эти скорее можно было бы назвать галлюцинациями: только что Веглао думала о чём-то отстранённом, например, о том, как холодно на улице или как зудит обожжённый слишком горячим чаем язык, и вдруг в её мыслях возникали странные, смутные образы — то тёмный лес, залитый лунным светом, то волчьи следы на глинистом речном берегу, а иногда (и это самое страшное) — окровавленные мертвецы. Эти картинки были всегда чёрно-белыми.

Девочка не могла не заметить, что сила её чувств растёт и прибывает вместе с луной, которая с каждой ночью неумолимо округлялась. Ей было страшно думать о том, что будет в полнолуние, но её мысли постоянно вертелись вокруг него, как мотыльки у огня. Ещё в больнице она услышала разговор Ригтирна с врачом, в котором врач сказал, что многие новообращённые оборотни погибают в своё первое полнолуние, не выдерживая боли. Если это так, то ей снова грозит опасность. Про себя Веглао уже решила, что у неё нет шансов, и так свыклась с этой мыслью, что, когда однажды Ригтирн завёл разговор о том, что они будут делать после полнолуния, Веглао удивлённо подняла на него глаза — она и не думала, что для неё может быть ещё хоть что-то после полнолуния.

О том, что с ней происходит, она не говорила брату. Она прекрасно знала, что это означает, а Ригтирна ей пугать не хотелось. Незаметно прошёл сентябрь, брат и сестра потихоньку собрали урожай, а копать картошку Ригтирн отправился в одиночестве. Сестре он сказал, что не хочет, чтобы она простудилась на необычно холодном ветру, но Веглао понимала, что он просто не хочет видеть косых взглядов остальных селян, и была ему за это благодарна. За сбором урожая, походами за грибами и заготовкой дров время летело очень быстро — слишком быстро. Наконец пришло и полнолуние — оно было в середине октября.

Две недели до этого небо было затянуто низкими тучами и беспрестанно шли дожди, заставлявшие хвататься за голову тех, кто не убрал урожай раньше. Но в день полнолуния небо слегка прояснилось. Солнце мягко просвечивало сквозь жемчужную дымку перистых облаков, дул несильный ветер, было сухо и холодно. На траве выступила изморозь, которая к полудню растаяла. Весь день Ригтирн работал в поле вместе с другими трактористами, помогая убирать остатки урожая, и хоть поработал он хорошо, а зарплату обещали уже через два дня, на душе у него скребли кошки.

Поставив в конце смены трактор на станцию, Ригтирн заторопился домой. Ему нужно было пройти через всю деревню. Было уже поздно, сиреневые сумерки мало-помалу переходили в тёмную осеннюю ночь. Окна домов светились уютным оранжевым светом. Когда Ригтирн проходил мимо домиков, до него доносились мирные, домашние звуки: мелодии из потрескивающих приёмников и патефонов, плеск льющегося в подойник молока, хихиканье детей, негромкая колыбельная песня. Дверь одного из домов распахнулась, оттуда быстро вышел, запахивая куртку, хозяин, и из раскрытой двери до Ригтирна донёсся запах только что испечённого хлеба. Почему-то от этого запаха ему стало ещё холоднее и тревожнее. Потерев замёрзшие ладони друг о друга и согрев их дыханием — до чего холодный вечер! — он ускорил шаг.

Когда он добрался до дома, луна уже взошла. Жёлтая и круглая, как поздняя сухая горошина, она низко висела над горизонтом, изрезанная чёрными деревьями. Ригтирн вздрогнул, увидев её — неужели он всё-таки опоздал? Но из дома не доносилось ни единого звука, а в том, что превращение в оборотня — процесс совсем не бесшумный, Ригтирн был уверен. Когда он всходил на крыльцо, его ноги слегка дрожали. Веглао с наступлением темноты зажгла фонарь над дверью. Ригтирн поднял голову и посмотрел на него. Собственно, он и сам не знал, зачем — ему и так хорошо было известно, что вот уже месяц к этому фонарю не приближался ни один мотылёк.

Открыв дверь, Ригтирн вошёл в тёмную прихожую. В воздухе чувствовался запах жареных кабачков. Заглянув в кухню, Ригтирн увидел на плите сковородку с ужином, но голода он не испытывал.

— Веглао! — позвал Ригтирн. — Веглао!

Ответа не было. Тогда юноша решил, что сестра уснула, ожидая его.

Он снял куртку и повесил её на крючок возле двери. Потом замер на несколько секунд, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу.

Постояв так некоторое время, он направился к лестнице. Проходя мимо двери, ведущей в подвал, Ригтирн заметил, что она была чуть приоткрыта. Это его удивило. Ригтирн открыл её и заглянул внутрь.

Внизу, на скамейке неподалёку от лестницы, сидела Веглао. Она сгорбилась, глядя на свои дрожащие, нервно комкающие юбку руки, казавшиеся совсем белыми в темноте. Лица её Ригтирн в первый миг не заметил — его закрыли свесившиеся волосы. Но на звук открывшейся двери Веглао обернулась, и Ригтирн задохнулся от жалости, увидев её глаза — в них был не столько страх, сколько какая-то обречённость, немая покорность судьбе.

Не говоря ни слова, он спустился и сел рядом с ней, обхватив её голову и прижав к своей груди. Веглао мелко-мелко дрожала, как сжатый в кулаке цыплёнок. Вдруг она тихо всхлипнула раз, другой и залилась слезами, прижавшись лицом к рубашке Ригтирна.

— Я не хочу, — прошептала она. — Я не хочу, Ригтирн! Мне так страшно!

— Я с тобой, — проговорил Ригтирн деревянными губами. Челюсти вдруг стали тяжёлыми, как чугун, язык — неповоротливым. Как, какими словами можно утешить его сестричку, когда она, возможно, идёт на смерть?!

Он начал гладить её по голове, шептать в маленькое ушко успокаивающие слова. Веглао не отвечала и лишь плакала, крепче прижимаясь к нему. Ригтирн отвёл прядку волос с её лба и наклонил свою красивую голову, собираясь поцеловать девочку, как вдруг в маленькое окно скользнул тонкий, расплывчатый белый луч.

Тут же случилось что-то ужасное и непонятное. Руки Веглао, лежащие на плечах у брата, вдруг крепко сжались в кулаки. Девочка медленно выпрямилась, высоко подняв голову и глядя перед собой раскрытыми на пол-лица, ничего не выражающими глазами. Вся кровь мгновенно отлила от её лица, сделав его белым, как полотно. Тело девочки всё выгибалось, пока она не откинула голову назад и её волосы не упали на скамью, а потом Веглао пронзила, словно шпага, ужасная дрожь.

— Веглао! — закричал Ригтирн.

Ответом на его слова был отчаянный глухой стон, вырвавшийся из-за сжатых зубов девочки. Тут же она громко закричала, и Ригтирн ахнул от боли — мгновенно отросшие ногти Веглао распороли его кожу до крови.