Столпы Земли - Фоллетт Кен. Страница 212

Уолеран поднялся из-за стола и пошел к своему креслу возле камина. Двигался он быстро, точно паук, и Уильям вновь испытал знакомое чувство отвращения. И все же он решил проявлять покорность во всем. Совсем недавно до него дошла весть о страшной смерти графа Херефорда, который поссорился с местным епископом и окончил свои дни в анафеме. Тело его было погребено в неосвященной земле. Уильям представил себя на мгновение вот так же похороненным за пределами кладбища, отданным на растерзание всем чертям и чудищам, населявшим подземный мир, и содрогнулся от ужаса. Никогда не станет он ссориться со своимепископом.

Уолеран выглядел таким же бледным и тощим, как и всегда, его черные одежды болтались на нем, словно белье, развешанное на деревьях для просушки. Казалось, он всю жизнь был таким и никогда не менялся. А вот Уильям очень изменился, он чувствовал это. Еда и вино были для него главным удовольствием, и с каждым годом он понемногу толстел, несмотря на то что жизнь вел очень бурную. Ему уже дважды пришлось делать себе новую кольчугу: в старую он давно не мог влезть.

Уолеран совсем недавно вернулся из Йорка. Его не было почти полгода, и Уильям вежливо поинтересовался:

– Надеюсь, поездка была успешной?

– Не совсем, – ответил Уолеран. – Епископ Генри послал меня уладить четырехлетний спор о том, кому быть архиепископом Йорка, но мне не удалось примирить стороны. Тяжба продолжается.

Чем меньше говорить об этом, тем лучше, решил Уильям.

– Пока ты отсутствовал, – сказал он, – у нас произошли кое-какие перемены. Особенно в Кингсбридже.

– В Кингсбридже? – Епископ, похоже, был удивлен. – Мне казалось, что мы обо всем договорились перед моим отъездом.

Уильям кивнул.

– У них появилась Плачущая Мадонна.

Новость вызвала раздражение Уолерана.

– О чем ты, черт возьми?

Ответила ему мать Уильяма:

– Это деревянная статуя. Ее выносят во время шествий. И в строго определенное время у нее из глаз капают слезы. Люди верят, что она чудотворная.

– Она действительночудотворная, – сказал Уильям. – Плачущая статуя, подумать только!

Епископ презрительно посмотрел на обоих.

– Не знаю, чудотворная она или нет, – сказала Риган, – но за это время тысячи людей приходили взглянуть на нее. А приор Филип тем временем снова строит собор. Сейчас восстанавливают алтарь, делают новую деревянную крышу, но уже потихоньку приступают к новой церкви. Выкопали даже землю под фундамент. Из Парижа приехали несколько каменщиков.

– Из Парижа? – удивился Уолеран.

– Новая церковь будет такой же, как в Сен-Дени.

Уолеран кивнул:

– Островерхие арки. В Йорке я слышал о них.

Уильяму не было никакого дела до того, каким будет собор в Кингсбридже.

– Меня больше волнует, что молодые крестьяне уходят к Филипу и нанимаются на строительство собора. В Кингсбридже опять по воскресеньям собирается рынок, и люди из Ширинга едут торговать туда. Опять старая история!

Он с тревогой посмотрел на мать и епископа, испугавшись, что они заподозрят его в тайных замыслах; но те, похоже, ничего не заметили.

– Самой большой моей ошибкой было помочь Филипу стать приором, – сказал Уолеран.

– Придется их проучить, чтобы знали свое место, – со злостью в голосе произнес Уильям.

Епископ задумчиво посмотрел на него.

– Что ты собираешься сделать?

– Разорить город еще раз. – А потом я убью Алину и ее любовника, подумал Уильям; и он уставился на пылавший в камине огонь, чтобы, не дай Бог, не встретиться глазами с матерью: она бы сразу поняла, что он задумал.

– Не думаю, что у тебя получится на этот раз, – сказал Уолеран.

– Один раз мне это удалось, так почему же сейчас не попробовать?

– Тогда была серьезная причина: надо было уничтожить овчинную ярмарку.

– А теперь – рынок. Король Стефан не давал им разрешения торговать.

– Это разные вещи. Филип очень рисковал, открыв у себя ярмарку, и ты сразу же наказал его. Но воскресный рынок в Кингсбридже собирается уже шестой год. И потом, это все-таки в двадцати милях от Ширинга, так что разрешение у них наверняка имеется.

Уильям с трудом подавил приступ гнева. Ему хотелось бросить в лицо Уолерану, чтобы тот перестал быть похожим на немощную старуху, но потом решил, что толку никакого не будет.

Пока он приходил в себя, в комнату вошел слуга и остановился в дверях.

– В чем дело? – спросил епископ.

– Пришел человек и требует принять его, мой господин. Какой-то Джек Джексон. Строитель из Кингсбриджа. Прикажете прогнать?

Уильям почувствовал, как забилось сердце. Любовник Алины! Легок на помине: я ведь только что решил убить его, подумал он; не иначе как этот Джек обладает сверхъестественным чутьем. Животный страх сковал Уильяма.

– Из Кингсбриджа? – Уолеран был явно заинтригован.

– Он – новый мастер-строитель, – сказала Риган. – Тот самый, который привез из Испании статую Плачущей Мадонны.

– Любопытно, – сказал епископ. – Ну что ж, давайте-ка взглянем на него. – Он сделал знак слуге: – Впусти его.

Уильям смотрел на дверь, объятый суеверным ужасом. Он ожидал, что сейчас в комнату ворвется высокий грозный мужчина в черном плаще и с осуждением и угрозой в глазах ткнет в него пальцем. Как же он удивился, увидев, что Джек – совсем еще мальчишка! Ему наверняка не больше двадцати, подумалось ему. У юноши были ярко-рыжие волосы и живые голубые глаза. Он бросил короткий взгляд на Уильяма, потом перевел его на Риган, выражение лица которой всегда пугало и словно приковывало к себе смотревших на нее, и наконец остановил его на епископе. Строителя нисколько не смущало то, что перед ним стояли два самых могущественных человека в округе; сразу было видно, что он не из пугливых.

Уолеран тоже заметил, что Джек держится слишком независимо, и он холодно и высокомерно спросил:

– Ну, парень, что тебе от меня нужно?

– Правду, – ответил Джек. – Сколько людей повесили у тебя на глазах?

Уильям задержал дыхание. Вопрос был вызывающе нахальным. Он оглядел остальных. Его мать слегка наклонилась вперед и неодобрительно смотрела на Джека. Она словно встречала его раньше и теперь пыталась вспомнить, где и когда. Уолеран был явно озадачен.

– Ты вздумал загадывать мне загадки? – сказал он. – Их было столько, этих повешенных, что можно сбиться со счета; а если ты не станешь говорить уважительно, их число увеличится еще на одного.

– Прошу простить меня, мой господин, – сказал Джек, но никакого испуга в голосе не было. – Ты помнишь их всех до одного?

– Допустим, – ответил епископ. Ему неожиданно самому стало любопытно узнать, куда клонит этот мальчишка. – И среди них был один, который тебя, как я понял, интересует особо.

– Двадцать два года назад, в Ширинге, ты присутствовал на казни человека по имени Джек Шербур.

Уильям услышал, как мать приглушенно охнула.

– Он был менестрелем, – продолжал юноша. – Ты помнишь его?

Уильям почувствовал, как обстановка в комнате сразу накалилась. Что-то необычайное, страшное, должно быть, случилось с этим Джеком Шербуром, чтобы его слова вызвали такую реакцию у матери и Уолерана.

– Мне кажется, я припоминаю, – сказал епископ, и Уильям понял по тону, что тот еле сдерживает себя.

– Я так и думал. – В голосе Джека снова зазвучали дерзкие нотки. – Этот человек был признан виновным по показаниям трех человек. Двое из них мертвы. Ты был третьим.

Уолеран кивнул:

– Он украл из Кингсбриджского монастыря чашу, украшенную драгоценными камнями.

Глаза Джека приняли суровое выражение.

– Ничего подобного он не совершал.

– Я сам схватил его с чашей в руках.

– Ты солгал.

С минуту все молчали. Когда Уолеран снова заговорил, голос его звучал мягче, хотя лицо было словно каменное.

– За такие слова я мог бы приказать вырвать тебе язык, – сказал он.

– Я только хотел узнать, зачем ты это сделал, – промолвил Джек, словно не расслышав страшной угрозы из уст епископа. – Здесь, у себя дома, ты можешь быть откровенным. Уильям тебе не опасен, а его мать, похоже, давно знает об этом.