Проклятие - "BNL". Страница 30

Пятно света, источаемого стеклянной колбой фонаря, опустилось на пол, высвечивая круг покрытого соломой деревянного настила. Фемто присел на свое седло, поставленное прямо наземь в ряд с другими, и принялся искать что-то в притороченной к нему сумке.

- Вот, - проговорил он, извлекая нечто, предмет, завернутый в тяжелую плотную ткань.

Похоже, что материя дорогая, словно оторвали кусок от шитой портьеры или театрального занавеса, но время ее не пощадило, заставило выцвести, стать бледной и ветхой.

В памяти словно молния полыхнула, осветила картину едва не десятилетней давности: заколоченные окна, закрытая дверь и тонкие, темные руки, судорожно сжимающие неизвестный сверток из дорогой тяжелой ткани, так, что даже костяшки пальцев побелели…

Прежде чем он успел спросить, Фемто с величайшей осторожностью положил сверток на землю, словно он мог взорваться или укусить, и откинул в сторону край материи.

В конюшне стало чуточку светлее, и в этом не было заслуги фонаря.

Ле почему-то захотелось прикрыть глаза ладонью, будто от слепящих солнечных лучей. Да и золото ведь, говорят, сродни солнцу.

Золото, желтое в середине и белое по краям тонкого узкого обруча, украшенного резьбой из едва заметных глазу насечек, сплетающихся в неуловимый, убегающий от взгляда узор – или, может, в давно забытые, мертвые слова.

- Это… - выдохнул Ле, как завороженный, уставившись на чудо, открывшееся ему под ветхой тряпкой.

- Да, - кивнул Фемто. – Это она… оно. Оно жутко старое. Ты же знаешь, всегда существовали всякие церемонии, для которых обязательно нужно что-то подобное. Я… забрал его тогда. Мне казалось, так будет правильно. Не хотелось, чтобы кто-нибудь из мятежников схватил его своими грязными окровавленными руками. Не бойся, можешь потрогать, - разрешил он, видя смятение друга, но в его улыбке ощутимо мелькнуло что-то нервное.

Присев на корточки, Ле протянул руку, ту, что без перчатки.

На ощупь оно было очень холодным, странно холодным для августовской ночи и конюшни, согретой дыханием лошадей. А когда он осторожно поднял его, касаясь только подушечками пальцев, то едва не уронил, потому что оно выглядело в разы легче, чем оказалось на деле.

Очень гладкое, почти как зеркало. И – ни следа патины, ни единого знака прошедших мимо зим и лет, даже пыль не тронула чудесный металл.

Такие вещи имеют обыкновение, сверкая, катиться вниз по ступеням широкой мраморной лестницы, и звон, который они при этом издают, запросто способен свести с ума.

Неужели такое и правда можно надеть – и остаться самим собой?

Он поднял его повыше, на уровень лица Фемто.

На жгуче-черных волосах оно будет смотреться как кольцо очень красивых кандалов. И эта тонкая золотая стрелка, похожая на те, что бывают у шлемов, спускающаяся на переносицу…

Слишком тяжелое, слишком холодное.

И ни единого сомнения не остается в том, что же это такое.

- Фемто, - безжалостно потребовал Ле, - скажи мне, что это такое.

Он помолчал, глядя в сторону. Беззвучно шевельнулись губы, словно без воли разума хотели произнести что-то совсем другое.

- Это графский венец, - промолвил Фемто наконец.

- Неправда, - возразил Ле. – Это корона, Фемто. Ты и сам прекрасно знаешь, не так ли?

Его плечи вроде как поникли.

- Да, - сдался Фемто. – Я… я знаю.

Он устало провел рукой по лицу, откидывая назад волосы со лба, и проговорил негромко:

- Просто я… не хочу, чтобы она меня помнила. Она меня пугает, сам не знаю, почему. Я ни разу не прикасался к ней вот так вот, руками. Только через ткань. Я не хочу, чтобы она знала, что я вообще существую. Потому что иначе мне придется… ты сам знаешь, что мне придется.

Ле опустил корону на место.

Да… Такие все слышат. Слышат и помнят.

- Придется? – переспросил он. – А разве ты сам не хочешь? Я не говорю про сейчас. Может быть, когда-нибудь потом… со временем?

Фемто беспомощно помотал головой.

- Не хочу. Вообще не хочу возвращаться туда, - сказал он. – Мне… никогда не было так хорошо, как сейчас. Когда сам еще с точностью не знаешь, куда пойдешь назавтра, и можно делать то, что тебе кажется правильным. Я думал, что, может, если существует такая вещь, как судьба, может быть, в тот день, ты знаешь, о чем я, она поменялась? Может, если жизнь до сих пор считает, что меня в ней больше нет, я смогу… остаться в стороне, что ли. Пойми, я не хочу бездействовать. Хочу просто делать… что-то другое.

Он перевел дыхание.

- Вообще, когда я услышал эту историю про дочь тамошнего короля, у меня мелькнула такая безумная идея, что, если ей вдруг вздумается отыскаться, всегда ведь можно найти подходящего молодого человека и отдать это, - он кивнул вниз, на корону, - ему… в качестве вещественного доказательства знатности рода. Ведь, по сути, какая разница, кто именно это будет?..

- Это бесполезно, - Ле качнул головой. – Некоторые вещи…

- Знаю, - кивнул Фемто. – Некоторые вещи не зависят от желания или нежелания людей. Их решают память и кровь.

Огонек фонаря мигнул, качнулся, но не погас.

- И все это время ты носил ее с собой? – спросил Ле.

Фемто снова кивнул.

- Не боялся, что ее украдут?

- Такое не крадут, - он задумчиво провел пальцем по повязке на руке. – Наоборот, я думаю, что даже попытайся я избавиться от нее, она вернулась бы… Вернулась бы, даже если бы я бросил ее в море или куда-нибудь еще. К тому же, я не уверен, что смог бы вот так вот оставить ее. Она – она должна быть со мной вне зависимости от того, что я чувствую по этому поводу. Вот так обстоят дела.

- Понятно… - протянул Ле.

Он никогда не спрашивал у Фемто, кто он такой и откуда взялся. По-честному, никогда этим не интересовался.

Нет, ясное дело, что они знакомы уже сто лет, но он не мог бы сказать, что знает де Фея как себя. Никто не смог бы.

Все дело было… в его манере общения, что ли. Он никогда не был замкнутым, о нет, совсем наоборот. Но как-то так всегда получалось, что он умудрялся наговорить массу слов, среди которых не было ни одного значащего. И никогда-никогда он не говорил о том, что было до того, как он встретил Тома.

Всего лишь сын графа, изгнанный во время восстания. Слишком короткая история для существа, которое не стареет, с некоторых пор практически никогда не спит и всегда поворачивается к двери на миг раньше, чем Ле откроет ее с другой стороны, чтобы войти.

Ле чувствовал, что стоит ему спросить – и Фемто ответит, расскажет все как есть. Но еще он чувствовал, что Фей не хочет отвечать, и не начинал этого никому не нужного разговора.

Но вот сейчас, именно в этот момент, очень захотелось поймать его за руку и, глядя в глаза, спросить: «Так кто же ты на самом деле такой, Фемто де Фей?» И не отпускать, пока не ответит.

Вместо этого Ле-Таир поднялся и протянул Фемто руку.

- Пойдем обратно.

Корона вновь надежно завернулась в свой вечный саван. Ле знал, что она ничем себя не выдаст. У иных воров нюх на ценности – и ни один из них, даже самый умелый, не почувствует ее. Такие вещи притягивают людей лишь тогда, когда им что-то от них нужно. Отнести в определенное место, например, ибо сами короны, как известно, перемещаться не могут. Или надеть на голову и отдать им всю до капли жизнь, забыв о свободе и покое.

Потому что там, где появляется корона, вскоре находится и король, и тогда действительно плохо дело.

Конечно, они мечтали вернуть Суэльду к старой жизни, правильной жизни. Но не такой же ценой.

Фемто спрятал сверток в сумку, в которой, кроме того, с ним вечно путешествовала скрипка. Ле всегда забавляло смотреть, как он ее достает – извлекает наружу новенький футляр из блестящей кожи, открывает крышку и вынимает это чудо – потускневший, поцарапанный деревянный корпус и на одну струну меньше, чем надо. Тех, кто еще не слышал, как он на ней играет, диссонанс формы и содержания всегда сбивал с толку.

Фонарь вернулся на свой крючок, и, похоже, его временной пропажи никто не заметил.