Проклятие - "BNL". Страница 7

- Такое возможно? – Ле поднял бровь.

- Как видишь – я же здесь, - она улыбнулась. – Ни один из этих божественных мужланов до такого не додумался бы. Пока они все поражали грешников молниями и являли знаменья в борьбе за их веру, я сделала проще. Просто брала их души и вытягивала из них всю реальность. Это куда как практичнее. Знаешь, сколько реальности в человеческой душе? Ровно столько, чтобы быть осязаемой, когда хочешь того, чтобы исчезать и появляться, и вполне достаточно, чтобы ни капли не зависеть от вашей глупой, переменчивой веры.

Ле попытался осмыслить это.

Значит, Богиня будет жить вечно. Нет, не так. Как и все боги, она будет жить ровно до тех пор, пока не умрет последний из людей. Но, в отличие от куда более прямолинейных и простых коллег мужского пола, забвение не страшит ее. Она неуязвима и может творить все, что хочет.

Благо, захотеть чего-то особенно ужасного она не в состоянии. Чтобы измыслить поистине леденящий душу кошмар, нужно быть человеком.

Хотя, если вдуматься старательно, она больше похожа на человека, чем на других богов.

И лишь в одном она с ними полностью солидарна – ей абсолютно плевать, что эти двуногие муравьи себе там думают и чувствуют.

Но у прочих божеств наказание следует за преступлением. Если ты проклят – значит, где-то согрешил. У них, даже когда в тебя швыряются молниями из ясного неба, не чувствуешь себя свиньей на убой…

- Но зачем собственно проклятие? – уточнил он. – Не многовато ли спецеффектов нам, грешным?

- Вовсе не многовато. В самый раз, - Богиня усмехнулась. – Подумай сам, сложно не верить в кого-то, кто, как ты четко знаешь, в любой момент времени может убить тебя, прямо как того парня по соседству, про которого уже два дня весь город судачит. Разве не резонно?

- Да-а, - протянул Ле. – В этом что-то есть. Предоставить вещественные доказательства своего существования…

- Как хорошо, - добавил он по некотором раздумье, - что из богов лишь ты одна – женщина.

- Появись какая-нибудь другая, долго она определенно не прожила бы, - подтвердила Богиня.

В ту ночь он так и не сумел заснуть по-хорошему. Лежа одетым прямо поверх покрывала, он пытался закрыть глаза и все равно видел Богиню, не желающую оставить его в покое. Знал, что она все сидит на столе, глядя в безнадежно слепое окно, час за часом, неестественно неподвижно, будто забыв обо всем, до тех самых пор, пока первые рассветные лучи, невероятными трудами пробившись сквозь грязь и свечную копоть на стекле, не разбавили темноту комнаты.

Когда легкий сон все же осмеливался окутать Ле, хрупкие и зыбкие видения, наполнявшие его, были отнюдь не радостными.

Свеча давно догорела и оплыла, превратившись в лужицу остывшего воска на грубой столешнице.

- Доброго утра, - вроде бы абсолютно искренне и без тени издевки пожелала Богиня, легко соскакивая со стола.

Перед тем, как выйти, Ле мельком бросил взгляд на зеркало и тут же пожалел об этом. Небо, неужели это он? Тени прочно залегли под запавшими серыми глазами, темно-русые волосы пребывают в состоянии первобытного хаоса, и это обычное для невыспавшегося человека выражение ненависти ко всему миру, метровыми буквами написанное на лице. Одним словом, страшен.

Лошадь чувствовала себя прекрасно. Кажется, ночь она провела значительно лучше, чем ее всадник.

Они покинули город с рассветом, пройдя по спине горбатого каменного моста. Река здесь была несколько уже, зато лес за ней мало напоминал ту рощицу, что окружала Ольто. Он был темнее, старше и хвойнее, и подлеска в нем не росло – лишь мох да палая хвоя, которой засуха не страшна, устилали землю.

Ле направил стопы своей кобылы по лесным тропам, примерно прикинув нужное направление. На дорогу выйти несложно, а там…

Он попытался посчитать в уме, сколько Фемто сумел пройти за ночь. Устал ли он? Без сна, даже без привалов, да сюда же прибавить действие проклятия, отнимающего силы и у тела, и у души.

Не отчаялся ли он? Нет, он не сдастся. У него есть то, что гонит его вперед, не давая и помыслить о том, чтобы остановиться. Надежда. Страх. Одно из двух точно сработает.

А ночью – ночью она обещала его сохранить, и если слова своего она не сдержит, то, демон побери, ей несдобровать, даром что она Богиня.

За ночь облака словно смело, и ни единая тень не омрачала яркий небесный свод. Солнце было еще совсем низко, но воздух, словно без его участия, потихоньку насыщался теплом. День обещает быть знойным. Даже птицы молчали, не порывались оглашать окрестности неистовым щебетом.

Лесные пейзажи однообразны. Долгое время за деревьями виднелись только деревья, но вот впереди мелькнул просвет, и в тишине, где ветер не тревожил ни единую веточку, до Ле донесся похожий на далекий прибой многоголосый говор, шаги множества ног, все разные по скорости и тяжести, ржание лошадей. Звуки дороги. Он приблизился к кромке леса, не спеша покидать древесную тень, и увидел Фемто.

Тот, не сбавляя шага, жестами объяснялся с крупной рыжеволосой женщиной, ведущей открытую телегу, полную мешков и какой-то старой мебели. Видимо, они достигли какого-то соглашения, потому что женщина рассмеялась и разрешающе махнула рукой, а Фемто, обогнув телегу, откинул задний борт и забрался в нее.

Вокруг шагали люди. Много людей. В разномастной, разноцветной одежде, с кожей самых разнообразных оттенков, они шли поодиночке и веселыми шумными группами, иные вели под уздцы лошадей или ехали верхом, с трудом лавируя в плотном потоке пешеходов, кто-то молился себе под нос – или без стеснения нараспев читал священные слова вслух.

Большинство из них, подумалось Ле, никакие не фанатики и не святые. Они просто выполняют обеты. Если жена заболела или торговля плохо идет, нужно всего лишь учтиво обратиться к небесам и пообещать что-нибудь, например, за тридевять земель отправиться в какой-то храм лишь для того, чтобы помолиться там точно так же нерадиво и лениво, как у себя дома…

И все равно нет гарантий, что жене в скорейшем времени не понадобится сосновый ящик или что покупатели клином повалят.

Впрочем, Фемто – он ведь тоже почти что выполняет обет. Можно и не такое задолжать небесам.

Упитанная сильная лошадь, везущая телегу, умудрялась одновременно никого не давить и идти уверенно и быстро, значительно быстрее, чем человек, а тем более человек уставший. Над дорогой прозвенели струны – среди скарба рыжей женщины Фемто нашел гитару.

Почему-то он всегда дружил только со старыми, пыльными, сломанными инструментами. Под его пальцами они словно обретали новую жизнь. Что-то такое он умел вдохнуть в рассохшийся корпус, что струны, даже порванные, пели словно сами собой…

Шло время. Еловый лес все тянулся и тянулся по обе стороны от дороги, все горячее была земля, все тише становился говор паломников, разморенных духотой и долгой дорогой. Солнце, давно перевалившее за полдень, пекло нещадно. И тут ельник словно отскочил за спину, остался позади, а впереди, сияя, возвышалась над всем миром Суэльда.

Ле придержал лошадь – у него перехватило дух от такой красоты. Изнутри, насколько он помнил, она выглядела совсем иначе.

Город, точно какой-нибудь невыразимо прекрасный лишайник, обвил заблудившуюся на здешних равнинах скалу, у подножия обнесенную высокой каменной стеной. Сотни и сотни домиков, сверкающих застекленными окнами в жарких солнечных лучах, совсем крошечных внизу, но по мере продвижения вверх становящихся богаче и больше, жались к горной породе, так что просветов между ними совсем не оставалось, и самого камня не было видно. Где-то там, на противоположном склоне, наверняка до сих пор уцелел графский дворец. Паутина разновеликих улиц и улочек, мощеных булыжником, поднималась вверх, кое-где плавными спиралями, кое-где ступенчатыми лесенками. И все они кончались у ступеней Храма, стоящего на самой-самой вершине, там, где выше уже и некуда.

Он доминировал над всем городом, над лесом, над всей землей вокруг. Вы могли увидеть его практически отовсюду в радиусе многих миль, и он заставлял всегда помнить, кто в этом мире главный.