Книга 1. Цепные псы одинаковы - Олненн Иней. Страница 61

Ингерд знал, что именно такой унесет эту землю в своем сердце — прекрасную и горестную, ибо война пришла и сюда. Горе Медведей неизбывно, гнев их — страшен. Онар Скронгир уже собрал своих воинов, и, ведомые этим гневом, они пройдутся по владениям Асгамиров огнем и мечом. Слишком поздно поймет янгар Эван, что зло, которое он впустил однажды в свой стан, его самого захватило в полон. Он хотел воевать честно, но вместо этого потерял все: сына, земли, доброе имя. Но само зло так легко не уничтожить, оно найдет себе других слуг и их руками вновь начнет творить лихо. Кровь Мира пролита, и остановить ее невозможно. А значит, борьба будет бесконечной. И как же сильно нужно любить и ненавидеть, чтобы находить в себе мощь для этой борьбы!..

За его спиной стояли Эйрик Редмир и Оярлик Скантир, чуть в стороне — Аарел Брандив и нескладный Травник. Каждый из них уходил в дорогу с желанием что-то найти на ней, и это желание гнало их вперед, и пути назад уже не было.

— Пошли, Ингерд, — сказал Оярлик Скантир. — Чуется мне, что времени у нас в обрез.

— Да, — кивнул Ингерд. — В обрез.

И повернулся к ним:

— По Лесу Ведунов пойдем, так безопаснее. Поведешь нас, Травник.

Парнишка улыбнулся и с радостью взялся сапоги с ног стягивать. На сей раз никто Ингерду не возразил, потому что страха у них почти не осталось. Эйрик похлопал Травника по спине и сказал:

— Если собираешься сапоги здесь бросить, чудесный отрок, то лучше забудь об этом. С собой понесешь, понял?

— Понял, — пожал плечами Травник. — Чего ж не понять?..

К ним неслышно готтары подошли — два ветхих старика с длинными бородами седыми. Старики такие высохшие были, что, казалось, ветер их переломит, но нет, эти готтары — что посох ясеневый, сам тонкий, а по спине протянешь — спина сломается.

Помрачнел Ингерд, думал, корить его сейчас готтары начнут за то, что беду на их племя накликал. Волк и сам это понимал, да где слов взять, чтоб повиниться? Мертвых словами не поднимешь…

Стоит, значит, в землю смотрит, прядь белая на лоб упала, ждет от готтаров наказанья. А они и говорят, а голос-то — что у одного, что у другого — сильный, звучный:

— Сила и удача нашего племени с тобой в дороге, Волк. Оставь сомнения свои, чтоб не дрогнул ты в урочный час.

Ингерд вскинул голову. В глазах старых готтаров — ни тени упрека, только предчувствие неизбежности.

— Как же… как же избавиться мне от сомнений? — глухо спросил он.

— Нужно верить. Верить в то, что делаешь. Верить всю жизнь. А если в конце пути поймешь вдруг, что ошибался — тебе не перед кем будет стыдиться за свою ошибку, ибо ты предстанешь перед Эльмом Светлым. Ты предстанешь перед Богом.

Тяжкая вина, которую возложил на себя Ингерд, заставила его опуститься на колени. За все свои ошибки и сомнения, за всех друзей и врагов, за всех живых и мертвых просил он прощения у этих двух стариков. Один из готтаров положил ладонь ему на голову и промолвил:

— Иди вперед с легким сердцем, отринь печали и надежды. Что бы ты ни сделал — все будет славно, ибо ты уже сделал достаточно.

Он поднял Ингерда с колен и добавил:

— Наши границы всегда открыты для тебя и для тех, кто с тобой. А теперь — прощай.

Ингерд поклонился, и Эйрик, и Оярлик, и Орел, и Травник. Седовласые готтары долго еще стояли на дороге и глядели им вслед. Как два дерева на холме, что путник издали замечает и говорит себе:

— Ну, вот я и дома.

В лесу, на той поляне, где кайдабы стояли, они повстречали давешнего старика, в звериные шкуры одетого. Он стоял у высокого камня и сам был похож на камень — застывший, неподвижный. Может, он и слышал шаги и голоса, но головы не повернул. Ветер раскачивал кроны берез, и по лицу старика волнами пробегала тень. Ингерд взглянул на камень, сверху донизу испещренный Рунами, но изломанные значки по-прежнему оставались ему непонятными. Аарел Брандив шагнул вперед и загородил камень собой. Ингерд думал — от него, но оказалось, от — старика.

— Опомнись, — сказал он ему. — Не то сердце твое разорвется.

Старик поднял на него взгляд — холодный и чужой.

— У атаннов есть душа, — произнес он. — Но сердца у них нет.

— Нет! Не говори так, — Аарел Брандив отшатнулся, как от удара.

— Ты не хочешь этого слышать? — старик смотрел Орлу в глаза и не отпускал его взгляда. — Ты забыл, как зовут тебя? Забыл, кто ты есть?

— Нет, — прошептал Аарел Брандив. — Я помню.

— Назови себя, — потребовал старик.

Орел молчал, кровь схлынула с его лица. Ингерд невольно отступил. Он не понимал их разговора, но он страшил его.

— Назови себя! — повелительно крикнул старик, ударяя посохом в землю. Трава на земле обуглилась.

— Тебе не заставить меня… — Аарел Брандив яростно сжал кулаки. — Ты не сможешь. Нет у тебя такого права!..

Старик рассмеялся. В его смехе не было угрозы, только горечь.

— Я знал, что ты вспомнишь о праве и о долге. Да!.. Нет у меня права заставлять тебя, ибо ты атанн, как и я. У меня нет права любить, и у тебя его тоже нет.

— Без любви наши руки слабы, а помыслы наши — бесцельны, — вскинулся Аарел Брандив.

— Нет, — покачал головой старик, — это любовь делает наши руки слабыми, а наши помыслы — сиюминутными. Дельвеле, Кугун! Остерегись! Ты — атанн, но если ты откроешь свою душу для любви — ты познаешь великую боль. Для нас не существует времени, ты хочешь, чтобы боль была вечна? Взгляни на меня. Я забыл, что я атанн и что путь людей — не мой путь. Я забыл и поплатился сердцем своим. Моя боль будет вечной. Дельвеле, Кугун! Эгнар ве наи!..

И неожиданно старик шагнул к Одинокому Охотнику и обнял его, точно хотел защитить. Ингерд обернулся на своих друзей. Эйрик и Оярлик глядели удивленно и настороженно, Травник таращился в небо — он-то все понимал и не хотел с Ингердом глазами встречаться.

Аарел Брандив, Одинокий Охотник, поднял гордую голову с плеча старика.

— Ты посеял страх в моем сердце, — сказал он глухо, — до этих пор я не ведал, что это такое.

Он обернулся к Ингерду:

— Мне надо лететь, Волк. Я вернусь, как смогу. Прости.

И он, прянув на землю, в небо взмыл большой птицей черной. Ингерд проводил взглядом его стремительный мощный полет.

— Этот путь — не его, — произнес старик в шкурах, — и не мой тоже. Дальше вы пойдете одни.

Видно было, как старик какой-то думой терзается, мучается чем-то, но сказать ничего не сказал, только вздохнул тяжко.

— Ступайте, — сказал он. — Ваша дорога — долгая, ваша огдстама — великая. Вы не одиноки в своем выборе, потому принимайте помощь, буде она вам встретится.

С этими словами он развернулся и подался куда-то в глубь леса. Стена деревьев скоро скрыла его.

— О чем это они толковали? — спросил Эйрик. — Как ни силился уразуметь — не вышло.

— У меня не спрашивай, — отозвался Лис. — Я понял только одно: дальше нам идти без Одинокого Охотника. Жаль.

Ингерд промолчал. Травник тоже. Так и пошли через лес в молчании. Эйрику да Оярлику не до разговоров было, они по сторонам глазели — чай, по Лесу Ведунов шли! Они еще с прошлого раза не решили твердо — меняться им одеждой, если ведуна встретят или погодить все же. Переговариваются тихо:

— При Травнике-то одеждой не менялись — и ничего, — говорит Оярлик. — А ведь он тоже ведун!

— Знамо дело, — кивает Эйрик, — к тому же ведунов тут много, упаришься переобуваться.

На том к согласию и пришли, хотя совсем недавно скажи им кто про такое — ребер бы не досчитался. Оярлик смеется:

— Боргвы как прознают, что я по Зачарованному Лесу как по обыкновенному ходил, так при виде меня замертво падать будут!

И помрачнел, подумав, как жарко сейчас должно быть на Келмени.

Они шли по лесу, и Ингерд все ждал, когда же что-нибудь удивительное случится, чуда ждал — не дождался. Да только на душе с каждым шагом легче делалось, усталость, что бесконечной казалась, отступила, просветлели лица Барса и Лиса, это ли не чудо?.. И ошалевший от радости Травник шагал впереди размашисто, словно через босые пятки силой земли питался, и травы из-под его ноги распрямлялись легко.