Серая Орда - Фомичев Сергей. Страница 32

Легко было Соколу сказать — «выследи монахов». А как их тут выследишь, если они по корчмам не шастают, пьяные разговоры не ведут, на девок если и глядят, то украдкой. Залезть на дерево, напротив митрополичьего двора и наблюдать? Так ведь нет вокруг Успенского собора высоких деревьев, одни лишь башни кремлёвские. А на них не залезешь, мигом за ноги стащат и в пыточные подвалы уволокут. Да и в кремль просто так не попасть, по большому делу только. Не каждый день такие справы у купеческого помощника возникают. Правда, если уж попадал Рыжий за стену, то глядел в оба глаза. Пару раз самого митрополита видел, Феогноста. А вот викария не довелось. Скрытен вражина. Прячется где-то, на людях не появляется, служб не проводит. А время идёт. Чародей сказал, мол, нужно набраться терпения. Ему-то хорошо говорить, ему век долгий отпущен — может и подождать. А Рыжему вся эта Москва уже вот где сидит.

Действительно, ну что за страна?… Рыбные ловы, бобровые гоны, бортные ухожья, лесные и луговые угодья… здесь, на Москве это почему-то князьям принадлежит, либо их слугам — боярам да наместникам, а народ вынуждают платить и за охоту, и за косьбу, и даже за сбор мёда. И оружие простому люду иметь не полагается. За этим особо строго следят. Не страна, а зверинец какой-то.

Рыжий в сердцах ругнулся, подозвал служанку и заказал ещё пива. Корчма постепенно наполнялась людьми. Большей частью теми, кто работал неподалёку в княжеских кузнях, а также ремесленниками, да водовозами, что забегали пропустить кружку-другую и согреться. Мороз на исходе зимы крепкий стоит.

Ближе к вечеру подтянутся сюда мелкие купцы да кмети московского тысяцкого Вельяминова. Тогда места свободного за столами вовсе не станет, народу битком набьётся.

Чем хорошо заведение на Старой Владимирской дороге, так это дешёвым пивом и многолюдностью. Богатый и знатный горожанин сюда не пожалует, а между тем, все разговоры вокруг власти вращаются. Вот он кремль-то, рядом, и каждый из посетителей с ним, так или иначе, связан. Кто воду возит, а кто и у самого тысяцкого за лошадьми навоз убирает. А больше всего Рыжему пришлось по душе, что можно сидеть здесь сколь угодно долго, и никто не обратит на тебя внимания. Среди господ так не посидишь, разговоры не послушаешь.

Правда, толку от тех разговоров пока выходило негусто. Здешний народ и слыхом не слыхивал ни о каких воинах церкви. Но всякие иные новости узнать получалось. А, кроме того, столпотворение не мешало Рыжему думать.

Вот уже третий месяц он живет в Москве, изображая из себя купеческого помощника. Понятно, что для отвода глаз Рыжему пришлось и поработать на Чуная, по рядам побродить, по валовым торговцам. Но, как только в том возникала надобность, купец отпускал парня. Он не догадывался, что нужно помощнику, но, выполняя просьбу Сокола, всячески ему помогал. Именно благодаря Чунаю, Рыжий время от времени попадал в кремль, в вельможные дома, а как-то раз, даже у Вельяминовых грамоту справлял. Но что с того корысти? Зря он проторчал здесь всю зиму.

Ну, то есть не совсем зря. Обзавёлся знакомствами в самых московских низах. Князья даже не подозревали, сколько у них на посаде проживает разбойников, воров, мошенников и прочих лиходеев. Эх, не был бы Рыжий на княжьей службе, таких бы дел на Москве навёл — половина боярской думы слезами умылась бы. Так нет — не моги. О том Сокол особо предупредил, впрочем, он и сам не дурак. И среди простых горожан у Рыжего завелось немало приятелей — стражников, дворовых, ремесленников, вольных слуг. Однако к главной цели своего пребывания, он не приблизился ни на шаг.

Вчера Чунай напомнил, что покинет Москву, как только вскроются реки. Реки в первых числах апреля вскрываются. Стало быть, месяц у Рыжего остался на то, чтобы концы обнаружить. Что можно за месяц сделать? Да всё что угодно. Надо только по-другому к делу подойти. Ведь он, что делает? Наблюдает, слушает, одним словом ждёт, когда сведения сами к нему пожалуют. Так ничего не узнаешь. Тем паче если монахи искомые тайно своё дело делают. Нет, нужно другие подходы искать. Человек нужен…

Народу в корчме прибывало, а его знакомые кмети всё не появлялись. Это настораживало — не в привычке у вельяминовцев в корчму запаздывать. Может, случилось что?

Прошёл ещё час, прежде чем, показались, наконец, и они. Возбуждённые, машущие руками. Ну точно, что-то случилось.

Эх и рожи у его знакомых — сущие головорезы. Ватажил среди этой троицы Рыба — суровый вельяминовский воин. Был он значительно старше своих товарищей — Косого и Крота, которых тысяцкий к серьёзной работе пока что не допускал. Так, сторожили, воевали, когда приходилось, дрались по пустякам. Сам же Рыба часто пропадал по важным делам, о которых не всегда рассказывал даже подручным.

Воины осмотрелись, перехватили у корчмаря несколько кувшинов пива и так как других мест в заведении к этому времени уже не осталось, направились к Рыжему. Продираясь сквозь толчею, Рыба продолжал начатый, видимо, на улице рассказ:

— Князь Семён, как узнал, просто взбесился. На хозяина попёр, будто Василь Протасьевич в том виноват, что дружину побили. Будто наши там воины были. Наших-то, небось, не побили бы.

Городской полк, который был под рукой тысяцкого, издавна соперничал с княжеской дружиной. Воины, что поднялись из самых низов, недолюбливали породистых княжеских кметей и не упускали случая устроить тем какую-нибудь пакость. Дружинники отвечали мужикам высокомерием и презрением, но если споры с вельяминовскими доходили до кулачной сшибки, дрались всерьёз, без скидки.

Кмети, наконец, добрались до его угла, плюхнулись рядом и прежде чем заводить разговор, сделали по два-три крупных глотка.

— Здорово, Камчук, — поприветствовал Рыба, вытирая рукавом усы.

Рыжий поздоровался в ответ. В Москве он Камчуком безопасности ради назвался. Не совсем удачно, дёргался поначалу, но теперь уж и сам привык к имени.

— Ух! Доброе пиво, — отметил Косой, громко рыгнув.

Крот поймал за подол служанку и потянул на себя.

— К кому спешишь, красавица?

Служанка на вкус Рыжего была не слишком молода и не очень красива. Но Крота и прозвали Кротом за его подслеповатость.

— Играть будешь? — спросил Косой. — В зернь? В кости?

За предыдущие вечера Рыжий проиграл порядочно и подумывал уже, чтобы умерить траты, но сейчас ему захотелось выудить подробности недавнего разговора.

— В кости, пожалуй, — с напускным равнодушием согласился он.

Косой достал кости и, протянув их приятелю, подмигнул. Подмигнул тем глазом, который пересекал неприятного вида рубец, заработанный воином даже не в бою, а в обычной городской драке. От подмигивания рубец менял очертания и белел. Это выглядело так зловеще, что любой собеседник непременно отводил глаза от неприятного зрелища. Рыжий не стал исключением и перевёл взгляд на Крота.

Тот уже усадил служанку себе на колени и принялся что-то шептать ей на ухо. Заметив потерю, корчмарь подозвал жену, чтобы та обносила гостей.

— По маленькой, как всегда? — спросил Косой.

— Да уж, не по большой, — проворчал Рыжий, выкладывая монетку. — Поздно вы сегодня, на службе что стряслось?

— А, — отмахнулся Косой. — Гонец днём прибыл. Сказал, рязанцы на своей стороне отряд московский побили.

— Да ну? — удивился Рыжий и сделал бросок. Выпало шесть очков.

Значит, не напрасно Олегу гонца послали. Сам-то князь мал ещё, но видно нашлось кому надоумить. Верно, не без участия монахов вылазка московская готовилась. Но налетели москвичи на рожон, точно медведи полоумные. Ай, молодец Олег!

— Пять и три, — объявил Косой, забирая выигрыш. — Удвоим?

Со вздохом кивнув, Рыжий бросил на стол две монетки.

— Побили рязанцы дружинников княжеских, — принялся, видимо не в первый раз за сегодня, рассказывать, разомлевший в тепле, Рыба. — Малой дружиной побили. В зиму, в мороз, подскочили внезапно. Те ротозеи, небось, и мечи достать не успели, о бабах задумались. Из кого только Семён дружину набирает…