В плену королевских пристрастий - Колесова Марина. Страница 72

— Вы считаете это счастье, когда наказывают? Возможно, можно почувствовать, что ты искупил вину, понеся заслуженное наказание и перетерпев унижение… но счастьем это быть не может.

— Ты, к сожалению, не поняла… счастье, это не когда наказывают, а когда твердо знаешь, что если наказали, то это только для того, чтобы ты с пути правильного не сбилась. Тебя ведь, как я понял, раньше так не наказывали?

— Почти нет… Опекунша однажды розгой раз десять ударила, да отец один раз попытался, но матушка вмешалась и не дала…

— А вот это она зря… — отец Стефан сокрушенно покачал головой, — Видишь, к чему это привело? Я хоть и люблю Алину, но не могу не сказать, добра она слишком, и доброта эта ее иногда боком выходит. Не надо было ей вмешиваться, поучил бы тебя отец, глядишь, и образумилась бы ты раньше. И мается ни тебе, ни ей так бы не пришлось. Разве не счастьем бы это было бы для тебя? Только ты тогда, как и сейчас впрочем, не поняла бы этого. Плакала бы, да обижалась, однако с пути бы не сбилась.

— Мне раньше это никогда в голову не приходило… а отец так сегодня тоже сказал… значит, мне это сейчас даже на благо? И надо терпеть, как лечение души? Чем больше, тем лучше, да?

— Зачем больше-то? Выполняй, что говорят, и будь покорна во всем. Этим и душу лечить будешь и излишних наказаний избежишь. Зачем лишнее-то терпеть? Поди ведь еле стоишь сейчас-то… Хочешь, травок тебе заварю, чтоб побыстрее прошло все?

— А можно? Мне, конечно, хочется… больно очень, сил нет… — Кэти всхлипнула и поморщилась, — и матушка разрешила Вас попросить. Только для души это не хуже будет?

— Это что ж выходит, ты матушке своей не веришь? Раз разрешила она, чего еще спрашиваешь?

— Так Вы сами сказали, что добра она слишком и боком то выходит…

— Ты судить-то ее не смей! Не тебе судить ее, — он сердито сверкнул глазами, и, налив в чайник воды, поставил его на небольшую печурку, добавив — Твое дело сейчас и ее воле, и воле отца покорной быть. Сказала она, что разрешила, а отец не запрещал, значит можно тебе, а вот коли, запретит кто из них, то вот тогда нельзя и будет.

— Что Вы, отец Стефан, я и не думала судить ее… как я могу… она ведь меня защищала, и не знала она тогда, что я настолько скверная, что то мне необходимо было… Это теперь она об этом знает… поэтому теперь тоже будет… и мне так стыдно сейчас… так стыдно, что я такой оказалась и ее надежд не оправдала.

— Вот этого ты правильно стыдишься, теперь осталось только помощь и от нее и от отца с благодарностью принять и постараться исправиться. Иди, ложись деточка, а я холодненькое полотенчико приложить тебе принесу, отварчиком тебя напою, да мазь потом дам, глядишь, и полегчает тебе.

— Благодарю, отец Стефан, — Кэти прошла к себе в комнатку и легла кровать, — Вы такой добрый…

Постучав в келью отца-настоятеля и услышав его ответ, Алекс Тревор вошел в небольшую чисто убранную комнату.

— Вы звали меня, святой отец?

— Да, Ваша Светлость. Я хотел поговорить с Вами, — кивнул тот.

— Алекс, просто Алекс, святой отец. В святом месте условности ни к чему…

— Что ж, как пожелаете, Алекс. Как Вы понимаете, разговор пойдет о Вашей супруге.

— Да, я догадывался.

— Я не буду скрывать, Алина очень дорога мне. Она не только моя воспитанница и духовное чадо. Эта необыкновенная девочка похитила мое сердце, я очень люблю ее, поэтому мне больно смотреть, как Вы, Алекс, уничтожаете то, что я долгие годы взращивал и лелеял, — он помолчал немного и тяжело вздохнул, — Сейчас я сделал все, что мог, чтобы дать Вам возможность быть с ней счастливым. Постарайтесь воспользоваться этой возможностью и не уничтожить то сокровище, каким обладаете… Еще одного Вашего предательства она не переживет.

— Вы сломали ее… — задумчиво проговорил герцог, — Неужели Вам не жаль ее?

— Я не сломал, я с корнем вырвал. Она тихо задыхалась и засыхала в прежних условиях. Сейчас либо Вы сумеете найти для нее лучшие, либо она быстро погибнет. Последнее кстати не аллегория. Алина не дорожит жизнью и, к моему большому сожалению, стоит ей лишь захотеть, она может покинуть этот мир, дверь для нее уже открыта. Ее держат лишь привязанности и долг. Хотите ее удержать, Вы должны стать ее самой большой привязанностью.

— Святой отец, ей нужен ребенок. Его она не сможет бросить. Только я ей его дать не могу… я никогда не нарушал клятв… но я готов закрыть глаза, на любого… я сделаю для них все…

— Вы потеряете ее, Алекс, если постараетесь принудить к этому. Пока Вы живы, у нее может быть ребенок только от Вас.

— Вы предлагаете мне умереть? Ведь даже смерть короля не освободит меня от данных ему обещаний, а сам он от них не откажется никогда.

— Нет, я предлагаю Вам смириться с тем, что у нее не будет детей. Пока не будет… а дальше все в руках Господа. Может и найдется решение, которое сейчас никому даже в голову не приходит.

— Значит, я должен жить в постоянном страхе, что стоит ей только захотеть, и она покинет этот бренный мир?

— В Ваших силах, Алекс, сделать так, чтоб ей не захотелось это.

10

Утром Алина, зашла в келью матушки Калерии, когда та молилась. Увидев, что монахиня не обернулась на звук открываемой двери, Алина молча замерла у двери, терпеливо дожидаясь конца молитвы. Закончив молиться, мать Калерия поднялась с колен, повернулась к Алине, улыбнулась и осенила ее крестным знамением.

— Храни Вас Господь, матушка, — улыбнулась ей в ответ Алина, — Я попрощаться пришла, уезжаю, супруг за мной приехал, и Катарину забираем.

Мать Калерия укоризненно покачала головой.

— Я знаю, что по самому краю пойду… помолитесь за меня матушка, очень я хочу помочь ей.

Мать Калерия ласково коснулась кончиками пальцев щеки Алины, в ее глазах сверкнули слезы.

— Я знаю, что Вы жалеете меня, матушка, и что любите, знаю… и не хотите, чтобы я забирала Катарину отсюда… только не могу я иначе… моя вина в том, что она так оступилась тоже есть… дочке моей много испытаний пережить пришлось.

Мать Калерия глубоко вздохнула и обернулась к распятию, висевшему на стене:

— Господи, прости меня грешную, ты ведь знаешь, что то, что сказать ей хочу лишь от того, что люблю ее, скажу…

— Матушка, не надо… — Алина испуганно схватила одной рукой ее за руку, а другую прижала к ее губам, — Умоляю, не надо из-за меня обет нарушать. Я в жизни себе этого не прощу…

Мать Калерия осторожно отвела ее руку от своих губ:

— Обет, Алина на пользу душе идти должен, и не во вред другим людям. Спаситель и в субботу от недугов избавлял, коли то необходимо было. Не ты ли, моя хорошая, учила меня, что во всем мера нужна? И что не грех от строго соблюдения канонов отойти, коли то на благо другим будет? Ты ведь знаешь, по какой причине обет блюду. Так что не печалься, что из-за тебя его нарушить решила. То даст Бог всем на пользу будет… и надеюсь, Господь по милости своей простит меня за это… А сказать вот что хотела: Ты дочь свою с собой не ровняй. Ты все по себе ее судишь, а она не такая и ни капли на тебя не похожа и чувства и мысли у вас разные… Она привыкла добиваться того, что хочет и ни перед чем не останавливаться. И не держат ее ни любовь к ближним, ни страх перед Господом. У нее лишь чувство самосохранения хорошо развито. Так что держать ее может лишь страх за собственную жизнь и судьбу. И сама она не любит никого, она хочет, чтоб только ее любили.

— Отца она любит, матушка…

— Если б действительно любила, разве бы посмела на его, как она думала, ребенка демона натравить? Нет, она хотела, чтоб только ее он любил.

— Почему только ее? У нее две сестры, о которых она заботилась, и которых ее отец любил не меньше ее.

— Заботилась и делила любовь отца, но только пока оставалась центральной фигурой… Вот скажи: как только это изменилось, она продолжила по-прежнему заботится о сестрах?

— Ну не совсем… Она, скорее всего, ревновала и их… Луизу, младшую сестру, даже в окно вытолкнула… Случайно, конечно, но факт остается фактом… Однако сейчас она раскаялась… Теперь она даже ко мне с любовью относится.