Ореховый посох - Скотт Роберт. Страница 118

Прижавшись щекой к мягким волосам Бринн, Марк вдруг понял, что перед ним сейчас те места, где ему, скорее всего, доведется встретить свою смерть.

Повернувшись, он вдруг почувствовал, как она под плащом льнет к нему всем телом, словно ища защиты. Непрерывное напряжение, недоедание, отсутствие нормального отдыха измучило всех. Марк всем телом ощущал гибкое тело Бринн, а она все крепче прижималась к нему, невыносимо возбуждая его ароматом своей кожи. Зарывшись лицом в ямку у нее на шее, он погладил ее по спине и крепко прижал к себе.

И тут она поцеловала его, да так настойчиво, что Марку захотелось поскорее унести ее куда-нибудь в безопасное место, где им никто не помешает, и...

— Назад, на юг, мы вернуться не можем, — прошептала она. — Нас ищут на всем пути от Эстрада до гор.

— У нас со Стивеном все равно нет выбора. Мы во что бы то ни стало должны продолжать путь, если хотим когда-либо попасть домой. — Марк ласково пригладил ей волосы, пропуская меж пальцами пушистые пряди. — Остается надеяться, что приличная погода все-таки еще немного продержится.

И он в сгущающихся сумерках в очередной раз попытался определить направление. Каждое утро они со Стивеном наносили на карту все видимые с той или иной точки маршрута горные пики, отмечали даже самые узкие проходы в горах и даже самые что ни на есть второстепенные тропы — на тот случай, если путь на север вдруг окажется непроходимым. Впрочем, сегодня вечером можно было не думать о предстоящих трудностях; Марк уже предвкушал жареную оленину на ужин и уют теплого шерстяного плаща Бринн.

— Эй, идите есть! — крикнул им Стивен. — Мясо почти готово.

— Идем! — откликнулся Марк.

И они с Бринн, взявшись за руки, стали спускаться по крутому каменистому склону.

Едва забрезжил рассвет, Марк проснулся и осторожно, стараясь не разбудить Бринн, встал. Укрыв девушку еще и своим одеялом, он присоединился к Стивену и Гареку, которые, забравшись на вершину горы, осматривали окрестности.

Гарек, сумевший приберечь немного топлива, уже сварил котелок текана и сунул Марку исходившую паром кружку.

— Спасибо, — от души поблагодарил Марк.

— Жаль, что я тогда в Эстраде этому парню все свои ручки оставил, — сказал Стивен. — Надо было хоть одну с собой прихватить; она бы нам сейчас очень пригодилась, чтобы все эти перевалы на карту нанести.

— Ручки? — с любопытством переспросил Гарек.

— Ну, это у нас так называются пишущие инструменты, — пояснил Стивен. — Понимаешь, я чувствовал себя виноватым: мы ведь все-таки этого человека ограбили, вот я и оставил ему две шариковые ручки из моего банка. Решил, что они ему понравиться могут.

— Ага, особенно если учесть, что писать он почти наверняка не умеет, — сухо заметил Марк. — И сейчас, скорее всего, пользуется ими, чтобы в носу ковырять или спину себе чесать.

— Отличное применение, — удрученным тоном заметил Стивен. — Хотя писать-то нам все равно не на чем.

— Стой, — встрепенулся Марк, — у меня тут кое-что есть. — Он порылся в карманах джинсов, но ничего не нашел. — Эх, потерял, должно быть! Я этот пергамент в Речном дворце нашел, за каминной рамой, помнишь?

— Помню. И куда ты его сунул, когда у реки свою одежду стирал?

— Да наверное, я его там и оставил. Извини.

— Ладно, ручки-то у нас все равно нет. В общем, предлагаю постараться как можно больше запомнить. — Стивен с наслаждением сделал несколько глотков текана, шумно вздохнул и прибавил: — Не нравится мне, что мы в горы без карты отправляемся. Мы ведь так всю зиму проблуждать можем.

— А что, если использовать клапан моей седельной сумки? — спросил Гарек. — Она кожаная, мягкая, на ней что угодно острым камнем нацарапать можно.

— Неплохая мысль. Во всяком случае, это явно лучше, чем ничего, — кивнул Стивен и вместе с Гареком пошел назад в лагерь.

СТРЭНДСОН

Брексан уже толком и не помнила, сколько дней подряд они провели в седле. Ехали они все время на юго-запад, к морю. Карн, правда, никого особенно не погонял, так что им редко приходилось заставлять Ренну бежать быстрее, чем легкой рысцой. Но если не считать краткой передышки примерно в полдень, сопровождавшие их сероны совсем не разрешали пленникам слезать с коня. Время от времени Версен вновь заговаривал о том, что хорошо бы как следует пришпорить Ренну и, погнав ее галопом, попытаться все-таки уйти от алмора. Однако они, во-первых, понятия не имели, где прячется алмор, а во-вторых, Версен опасался попросту загнать любимую кобылу Гарека или направить ее прямо в алчную пасть жуткого демона. Время от времени они с Брексан замечали рядом с собой дерево или куст, которые буквально на глазах рассыпались в прах, и понимали, что невидимый и смертельно опасный страж днем и ночью движется за ними следом. У обоих это вызывало прямо-таки тошнотворный страх.

А путь их все не кончался. Порой Брексан ехала позади Версена, а порой они менялись местами. Сероны почти не обращали на них внимания, и они, по крайней мере, могли совершенно свободно беседовать в течение тех бесконечных авенов, что проводили в седле. Оба они были до предела измучены длительной ездой верхом и незажившими ранениями; впрочем, ровный ход Ренны несколько смягчал телесную боль. Но вскоре душевные муки стали даже сильнее физических страданий, и теперь мысли о неизбежном и близком конце высасывали из них последние силы и, что еще хуже, последние надежды.

Версен больше не радовался даже недолгим передышкам, которые наступали к вечеру. На сбор топлива для очередного костра у него теперь уходило слишком много времени, и часто он был в состоянии притащить за раз всего одну или две сухие ветки, опасаясь, что потеряет сознание из-за сильных болей в спине. Страшило Версена и то, что его в любой момент могли прикончить на месте. Брексан, которой велели регулярно пополнять запасы воды, сперва из последних сил наполняла котелки и бурдюки, а затем доставала мешок с той же смесью зерен и трав, которой они питались все это время, смешивала смесь с горячей водой, варила кашу и подавала ее на ужин.

После ужина Версен и Брексан замертво валились на свои постели, даже не заботясь о том, чтобы снять с себя сапоги и плащи. Однако, несмотря на крайнюю усталость, нормально выспаться им не удавалось — мешала боль в спинах и ляжках, жесткое неровное ложе и постоянная тревога.

А на следующий день тот же кошмар начинался сызнова.

Однажды уже ближе к вечеру, когда длинные тени от гор стали четкими, словно в нарисованном на холсте пейзаже, Брексан, сидевшая позади, задремала, прижавшись к спине Версена. Он тоже подремывал на ходу, склонив голову на грудь и вздрагивая через каждые двадцать шагов, чтобы хоть немного стряхнуть это монотонное оцепенение и облегчить боль в спине. Теперь они свернули на юг, оставив позади Блэкстоунские горы и возвращаясь в низменности Роны.

Здесь по-прежнему, несмотря на приближавшуюся зиму, было жарко и влажно, и оба пленника очень от этого страдали. Версен откровенно потел; вся его одежда под плащом промокла насквозь, и ему казалось, что он уже никогда не сможет до конца просохнуть. Ручейки пота, стекавшие по его лицу и телу, привлекали несметные полчища кусачих насекомых, и большую часть дня он тщетно пытался отогнать от себя этих крошечных мучителей.

Но Брексан, похоже, совершенно не раздражали его бесконечные шлепки и хлопки. Зато она постоянно ворчала по поводу исходивших от его насквозь пропотевшего тела ароматов. Не поднимая головы, удобно лежавшей у Версена между лопатками, она говорила:

— Ну и воняет от тебя! Словно ты дерьмом греттанов обмазался.

— До чего же сладкие у тебя речи! — не оставался он в долгу. — Мужики к тебе, должно быть, так и липли. Небось, хворостиной отгонять приходилось?

— Нет, бычок, это точно не про меня. А пахнешь ты и впрямь отвратительно.