Наследие - Сэвил Стивен. Страница 28
– Какой абсурд. – Ганс с отвращением тряхнул головой. – Неужели барон не осознает последствий подобного оскорбления? Ладно, не важно, не отвечай. Конечно же, он все понимает. Каждое действие влечет противодействие, это неминуемо. Ротермейер прекрасно знает, что фон Карстен пожелает покарать его за упрямую демонстрацию непокорности, и все же это его не останавливает. Отлично, солдат, отворяй ворота.
Второй стражник все еще стоял в стороне. Вдвоем солдаты подняли огромный деревянный засов на воротах и развели створки, открывая проезд черным каретам.
Первый возница щелкнул кнутом над головой лошади, и экипаж, громыхая, двинулся вперед. Остальные тоже въехали друг за другом через ворота на узкие улицы Эшена. Окованные сталью колеса гремели на камнях мостовой, конские копыта громко цокали в относительной тиши раннего утра. Улицы извивались, как русло горного ручья, но маячивший над их головами Эшенский замок ни на минуту не исчезал из поля зрения путешественников, медленно продвигавшихся к Лавандовому холму.
Таверна «Герб претендента» действительно стояла где-то на полпути к вершине. Два конюха и мрачный грум поджидали гостей у ворот каретного сарая. Мальчишки выглядели так, словно их силой выволокли из постелей и пинками выгнали во двор. Привратник, должно быть, послал гонца предупредить о прибытии путников. Наверняка у него существовала какая-то взаимовыгодная договоренность с таверной. При въезде во двор гостиницы карета Ганса поравнялась с коляской Познера. В щели между шторками оконца виднелось невозмутимое лицо самого Познера. Он был явно не весел из-за оскорбления, нанесенного ему бароном. Ганс махнул рукой, предлагая своему компаньону опустить стекло и поговорить.
– Я извещу тебя, как только устроюсь. Советую отоспаться, нынче ночью нам предстоит разобраться с этим идиотизмом Ротермейера.
– Так мы и поступим, – холодно ответил Познер.
От того, как он это произнес, по спине Ганса пробежали мурашки. Герман Познер был не из тех, кто склонен ко всепрощению; милосердие не было свойственно характеру воина. Он ответит на презрительный жест по-своему, Ганс в этом не сомневался. Познер снова поднял стекло и опустил шторку, скрывшись из виду.
– К замку! – крикнул Ганс своему кучеру, откинулся на мягкую бархатную спинку и закрыл глаза, пережидая последние минуты езды.
Когда он вновь поднял веки, экипаж замедлял ход у ворот Эшенского замка. И опять два солдата преграждали им путь. Третий обошел карету и постучал в дверь. Ганс отдернул черную занавеску.
– Да? – бросил он тоном, в котором не слышалось и намека на вежливость.
– Барон приветствует вас в Эшене, герр Ганс. Управляющий проводит вас в вашу комнату и пришлет девушку, в обязанности которой входит забота о ваших… э-э… потребностях во время пребывания в замке. Ваш кучер должен вернуться в таверну к остальным вашим спутникам. Барон надеется, что вы одобрите это решение.
Ганс вздохнул.
– Нет, солдат, конечно же не одобрю. Но я пойду ему навстречу и приму любое решение. Пока приму.
Солдат хлопнул по стенке кареты, и экипаж покатился к барбакану [7] . Эшенский замок представлял собой настоящую крепость, неуязвимую с трех сторон благодаря зазубренным скалам утеса, на котором она была воздвигнута. Хотя горный склон в милю длиной снижался постепенно, сам замок парил в сотнях футов над городом. В узком дворе лютовал ветер, стена из навесных панелей практически не защищала от непогоды. Карета остановилась, Ганс открыл дверцу и выбрался наружу. Воздух был чист, свеж и покалывал щеки. Ганс повернулся, осматриваясь.
Эшенский замок строился, несомненно, для войны. В отличие от многих баронских поместий Сильвании, чьи дворцы и замки кичились показным богатством, отделяя своих знатных хозяев от простолюдинов, Эшен с его валами, бастионами и щелями для лучников был создан для отражения лобовой атаки. Это был не дом, а крепость для обороны во время войны. По всей видимости, и внутри замка приняты меры, чтобы его обитатели могли выдержать длительную осаду. Несмотря ни на что, Ганс не мог не восхититься дерзкой отвагой Ротермейера. Этот человек наверняка вычерпал до донышка свою казну в последнем упрямом сопротивлении власти фон Карстена.
Жаль только, что жест этот был тщетен.
Над головой, хрипло каркая, кружил ворон. Ганс невольно вспомнил тот вечер на стенах Дракенхофа и подумал, не знак ли это. Большинство жителей Сильвании были склонны к суеверию.
Управляющий и девушка ждали на ведущей в замок лестнице. Можно было подумать, что мужчина – двойник Ганса; секретарь графа как будто смотрел на самого себя, постаревшего лет на тридцать: те же мертвенно-бледные черты, те же худые щеки и запавшие глаза, то же неуклюже-угловатое телосложение. Свои седые волосы мужчина зачесывал назад, собирая их на затылке в грубую вдовью кичку. Девушка, напротив, была, как сказал бы граф, истинным произведением искусства: красавица с оливковой кожей и миндалевидными глазами. Ее миловидное личико могло разбивать сердца прелестью высоких скул и полнотой сочных, зовущих к поцелуям губ. Но взгляд Ганса притянули ее глаза. Сначала в утреннем свете они показались ему зелеными, но чем пристальнее он всматривался, тем больше убеждался, что на самом деле в них целая палитра красок, и лишь цвет шали девушки и солнце делали их зелеными.
Мужчина коротко поклонился Гансу, девушка присела в реверансе. Двигалась она не менее привлекательно, чем выглядела.
– Приветствую вас, – произнес дворецкий, протягивая руку за плащом Ганса. Ганс расстегнул пряжку и намеренно небрежно, почти рисуясь, кинул тяжелую ткань слуге. – Прошу за мной.
– Иди вперед, – бросил Ганс и зашагал рядом с девушкой.
Первое впечатление от замка подтвердило предположение, что Ротермейер опустошил свои сундуки, стараясь защитить это место как можно надежнее. Обстановка была спартанской. Никаких ковров, никаких гобеленов или других радующих глаз украшений на стенах. Все в замке было функционально, коридоры узки, потолок низок – так труднее занести меч; наблюдалось изобилие крутых винтовых лестниц, удобных для нанесения удара по противнику правой рукой. Следом за управляющим Ганс поднялся в маленькую комнату на втором этаже.