Наследие - Сэвил Стивен. Страница 30
От холода Ганс уже начал покрываться гусиной кожей, но не делал попытки прикрыться.
– Это решение принято давным-давно, сынок.
– И ты готовишься защищать себя от его последствий? Для того-то и нужны все эти стены?
– Что-то вроде этого, парень.
– Что ж, ты сам себя приговорил. Мне жаль тебя, Хайнц. Честно, жаль. Если ты убьешь меня, придет другой, и третий, и они будут приходить, пока Эшен не будет стерт с лица земли. Тебя не пощадят и не посмотрят на возраст. Никто не станет потакать дряхлому дурню. Неужели ты не представляешь, что делаешь с людьми, которых, как утверждаешь, любишь? Ты подписываешь им смертный приговор. Разве оно того стоит? Стоит смерти каждого, кто любит и уважает тебя? Не верю. Не могу поверить. Но ты мне поверь: продолжишь свой дешевый бунтарский спектакль – и то, что я перечислил, произойдет рано или поздно. Это лишь вопрос времени. Так что из-за тебя пострадают и другие. Граф не милосерден. Это не в его характере.
Ротермейер с трудом поднялся, опираясь на палку.
– У тебя неплохо подвешен язык для головореза, сынок. Кто ты, дрессированный грамотей фон Карстена?
– Я не хочу, чтобы кто-то страдал чрезмерно.
– И что же такое, по-твоему, «чрезмерно»?
– Умирающие зря люди, вот что это такое, а умирать они будут неизбежно! – выпалил Ганс с неожиданной страстью в голосе.
– Лучше умереть свободным, чем стать рабом чудовища вроде Влада фон Карстена. Ты еще не осознал этого? – Ротермейер медленно направился к двери и вдруг застыл, держась за ручку, словно ему только что пришла в голову какая-то мысль. – Кажется, нам больше не о чем говорить. Эрих, мой мажордом, накормит тебя и на закате отправит к твоим людям. Надеюсь, вы покинете Эшен еще до наступления ночи. Полагаю, вы вернетесь с войсками, чтобы сокрушить то, что ты назвал моим жалким мятежом. Если меня ждет смерть от тысячи ран, что ж, так тому и быть. Я встречусь с Ульриком в Нижнем мире с высоко поднятой головой, как жил и как погиб. – Старик упомянул имя бога всех воинов. – Как ты справедливо заметил, я старый человек. Смерть не страшит меня так, как она обычно пугает тех, кто помоложе.
И Хайнц Ротермейер вышел, закрыв за собой дверь.
– Зачем же тысяча ран, старый ты дурак, когда хватит и одной? – пробормотал Ганс, обращаясь к деревянной створке.
Встреча прошла не так, как он надеялся, но примерно так, как он ожидал.
Ганс размотал сырое полотенце и натянул чистую одежду из своего дорожного сундука.
Клара не вернулась.
Он лег на кровать и закрыл глаза, решив вздремнуть пару часов, прежде чем присоединиться к Познеру в «Гербе претендента».
Еду принесли в его комнату за час до полудня: блюдо со свежими фруктами, хлебом из грубой ржаной муки, пахучими сырами и толстыми ломтями холодного мяса. Блюдо, достойное аристократов. Ганс с жадностью глотал куски. Он не отдавал себе отчета, что с тех пор, как он в последний раз нормально ел, прошло так много времени. От смеси вкусов слюни у него во рту текли рекой. Он ел, пока не насытился, после чего выглянул в окно – проверить, где солнце. Оказалось, что оно уже давно миновало зенит.
– Пора кончать эти танцы, – сказал он самому себе и обвел взглядом комнату в поисках какого-нибудь шнурка с колокольчиком, чтобы позвать управляющего, но ничего такого в покоях не обнаружилось.
Он открыл дверь. Коридор был пуст. Ганс отправился тем же путем, каким несколько часов назад его провел мажордом, и наткнулся на мальчишку-слугу, торопливо поднимающегося по главной лестнице.
– Эй, мальчик! – окликнул он. Тот остановился и вопросительно обернулся. – Присмотри там, чтобы мои вещи вынесли из комнаты, и пусть кучер готовит мою карету.
Мальчик кивнул и поскакал вниз по ступенькам. Ничего не сказав, он поспешно свернул в коридор, из которого только что вышел Ганс. А секретарь графа спустился во двор. Несколько слуг занимались своими ежедневными рутинными делами, которых требовала от них служба. Ганс пересек двор, направляясь к конюшням. Его черная карета стояла снаружи. Безразличный ко всему возница сидел на облучке и крепко сжимал намотанные на кулак вожжи, словно ожидая, что пассажир вот-вот вернется. Содрогнувшись, Ганс догадался, что кучер, по всей вероятности, не сдвинулся с места с тех пор, как высадил его утром.
– Мы отправляемся к остальным в таверну, мальчишка доставит мой багаж.
Он открыл дверцу и забрался в бархатную прохладную тьму коляски.
Двадцать минут спустя, когда он разыскал Познера, спящего в собственном экипаже во дворе «Герба претендента», он уже кипел от злости. Познер и его люди даже не позаботились снять помещение. Они предпочли спать в своих каретах, точно так же, как делали каждый день весь последний месяц. Несомненно, Познер решил, что, каким бы ни был исход переговоров Ганса со старым бароном, Ротермейер к утру будет уже мертв и они отправятся в обратное путешествие, так что нет смысла размещаться с комфортом. С учетом обстоятельств его отъезда из замка Ганс не мог придраться к логике Познера.
Когда Ганс распахнул дверцу коляски и забрался внутрь, солдат лежал на бархатной скамье в позе безмятежно отдыхающего человека: на спине, скрестив на груди руки, сведя пятки вместе. Удивительно, как это человек может так спать. В карете стоял затхлый запах – сырой земли и плесени. Так пахнет могила.
– Он не отступил ни на дюйм, – сказал Ганс, усаживаясь на скамью напротив импровизированной постели Познера.
– Ты и не ожидал, что он отступит, так? – ответил Познер, не открывая глаз.
– Нет, – нехотя признал Ганс.
– Тогда к чему этот мрачный вид? Ты дал ему шанс; он сам выбрал свою судьбу. Запомни это, секретарь, не многим доводится это делать. Последствием его выбора может стать визит моих ребят, но это все равно его выбор. Хотелось бы думать, что на его месте я бы поступил так же. Не часто старики отваживаются умереть с блеском. Они предпочитают медленно соскальзывать в маразм, вспоминая о том, что было когда-то или могло бы быть, если бы не один неудачный поворот судьбы, одно неверное решение, одна потерянная любовь, одна совершенная ошибка. Теперь, однако, все это не в его власти. В сумерках смерть войдет в его дом. Я почти ожидаю, что он оставит для нас дверь открытой.