Непорочность - Форстер Сюзанна. Страница 35

Кот настороженно поднял уши при ее последних словах.

Блю увидела в этом знак свыше.

Принимать душ Рику Карузо сегодня вечером было небезопасно. Горячая вода стекала по телу, а нежное мыло как шелк скользило по торсу, который он тер и скреб.

Кожа его отзывалась так молниеносно, что он испытывал чувство вины, касаясь себя.

Интересно, именно это будет чувствовать женщина, если положит свои ладони ему на грудь? Горячую, скользкую кожу? Темные волосы и твердые мышцы в капельках воды? Его бицепсы сжимались и разжимались, пока он тер их мочалкой, и, прежде чем успел отогнать эту мысль, он представил, как другие мышцы твердеют и поднимаются. Поднимаются от прикосновения. Женского.

Даже слабый цветочный аромат мыла напоминал ему о женщине. Что это за запах? Вереск? Шалфей? Он не знал. Никогда раньше не обращал на это внимания. Чувства его смешались. Приятно смешались.

У него вырвалось грязное ругательство из обихода латиноамериканцев, когда он понял, что пора вылезать из ванны, и причем как можно скорее. Что-то происходит. Он закрыл воду, вылез из ванны, но внутри у него что-то брыкалось и толкалось. Это «что-то» разлилось огнем в мошонке и устремилось вверх к животу так быстро, что он застонал. Его пенис возбуждался и раньше, много раз. И на этот случай у него имелся целый перечень мер, которые надо принять, чтобы справиться со своей плотью, но на этот раз все иначе. Он не хочет подавлять вспыхнувшее желание. Наслаждение было острое, пришло мгновенно. Он хотел поддаться ему, отдаться в его власть и унестись туда, где уже давно не был.

Вода капала с него на пол крошечной ванной, примыкающей к комнате. Он посмотрел вокруг так, будто увидел свое жилище впервые. Стены ванной и овальное зеркало на стене покрылись капельками воды, голубой кафель на полу был твердым, как гранит, и ужасно скользким. У Рика появилось ощущение, что ноги вот-вот разъедутся в разные стороны.

Слава Богу, что он мокрый. Все вокруг мокрое. Вода уже стекла с него, но на теле оставались капли, которые начали превращаться в лед. Соски у него напряглись и стали еще тверже, чем были. Он чувствовал, как растет и твердеет пение, словно впервые, охваченный желанием.

Рик сжал пальцы в кулак, потом распустил их веером.

От напряжения в руке, появилась боль.

– Не делай этого, – произнес он вслух и потянулся за полотенцем. – Живым не вернешься.

У церкви было совершенно четкое отношение к этому прегрешению. Со времен семинарии он помнил, что название его происходит от двух слов: «maпus» И «turbatio». В переводе с латыни они означают «рука» и «возбуждение», слитые воедино считаются смертным грехом.

Но не страх согрешить всегда останавливал Рика. Он был твердо убежден, что истинная вера идет не от греха. Иначе она будет вынужденной, из-за того, что человек боится. Однако бывали времена, когда его тело превращалось в поле битвы между силой духа и капризами плоти. Он выигрывал эти сражения, во всяком случае, по большей части, потому что хотел верить, что есть вещи сильнее позывов плоти. Он много раз молился об этом, и каждый раз, когда святые слышали его земную грешную мольбу, они снисходили к ней и позволяли ему устоять. Он устоит и сейчас.

Воздержание – своего рода распятие.

Вспомнив слова Святого Иоанна Хрисостома, он сосредоточился на вытирании. Оно заняло немного времени. Несколько взмахов махрового полотенца – грудь и спина стали сухими, осталось обтереть ноги – и порядок.

Он обернул махровую простыню вокруг бедер и принялся вытирать голову, когда внезапно почувствовал, что не один в комнате. Кто-то за ним наблюдал. Он увидел отражение в запотевшем зеркале. Блю Бранденбург стаяла в дверях, которые он, как-то не подумал закрыть. Интересно, сколько она уже стоит там? Как давно смотрит на него? Голого…

Церковь была очень старая. Жилые помещения примыкали непосредственно к ней и своей архитектурой походили на миссионерские постройки. Офис, кухня и столовая размещались на первом этаже, а спальни наверху. Скудно и просто обставленные, они напоминали монашеские кельи.

Гостья с изумлением рассматривала альков, где находилась ванная с туалетам, железную кровать и большой деревянный крест над ней.

– Эта твоя комната? – спросила она, отказываясь верить собственным глазам.

Он отбросил мокрое полотенце, хотя не успел как следует вытереть волосы.

– Здесь я сплю и принимаю душ. А больше мне ничего не нужно.

– Ничего? – Голос Блю звучал надсадно, будто у нее начиналась ангина. Волосы она небрежна заколола на затылке, но выбившиеся пряди рассыпались вокруг лица. На Блю были все те же обрезанные джинсы (он уже начал: думать, что она в них испит и маленький светлый кардиган (вроде бы он видел его раньше на Мэри Фрэнсис). Сочетание была совершенно несовместимое: жутко завлекательные джинсы и классический кардиган, особенно то, как Блю его застегнула, точнее сказать, расстегнула, ничего более соблазнительного он в жизни не видел. Несмотря на все только что принятые решения, во рту у него пересохла.

– Тебе больше ничего не нужно? – продолжила она, похоже, нисколько не убежденная, что такие спартанские условия способны удовлетворить чьи бы то ни было потребности. Она закончила осматривать комнату и перевела взгляд на Рика. В этом взгляде он увидел твердость и мягкость вместе, будто она не только знала, что ему нужно, но и случайно захватила немного этого с собой. Серые глаза Блю стали почти голубыми, а сама она казалась серьезнее чем обычно. У Рика было чувство, будто она собрала всю свою внутреннюю энергию в единый поток и сосредоточила на нем.

Ему припомнились строки из Библии а человеке, у которого нет ничего и которому принадлежит все, но он промолчал. Прозвучит слишком нравоучительно. И потом она все равна поймет, что это просто уловка.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он. – Уже двенадцатый час.

Должна быть, Марианна не заперла за собой дверь. Последнее время с ней эта часто случается из-за домашних неурядиц.

Он задал вопрос вовсе не как приглашение войти, но Блю вошла.

– Хочу извиниться, что лезу не в свое дело, – объяснила она, грациозно проскользнув в комнату и закрыв за собой дверь. – Я говорю о Марианне. Надеюсь, из-за меня не возникло дополнительных проблем?

Она прислонилась к закрытой двери и устремила на него взгляд, от которого у Рика засосало под ложечкой от надежды. Ее глаза остановились на его груди, покрытой темными волосами, рассматривая играющие под кожей бицепсы не просто с интересом. Он усилием воли удержался от желания скрестить руки на груди. Но все же взгляд ее был не столько обольстительный, сколько дерзкий, решил для себя Рик. Это был взгляд, который для обычного мужчины, если он правильно рассчитал ходы, скорее означает призыв к действию.

В комнате стоял уютный полумрак. Она освещалась только настольной лампой на тумбочке у кровати и чувственным сиянием, исходившим от Блю. В воздухе все еще витал аромат то ли вереска, то ли шалфея от мыла, которым мылся Рик.

– У Марианны все будет в порядке, – заверил он Блю, испытывая неловкость оттого, что говорит так покровительственно. – Думаю, есть все основания полагать, что они сами разберутся в своих отношениях. Они хорошие люди, просто сейчас им приходится нелегко.

Волосы у Рика были все еще мокрые, отдельные пряди прилипли ко лбу. Эта влажная липкость сводила его с ума. Сердитым движением руки он откинул их назад и отжал полотенце. «Займи руки, – велел он, себе, – займи, чем хочешь». В детстве любимым аттракционом Рика были огромные качели. Он и сейчас любил их, но ведь это не значит, что ему нравится постоянно испытывать состояние, когда захватывает дух. Рик не знал, что делать, как держаться. У него не было четкой тактики поведения в подобной ситуации. И по этой причине он хотел, чтобы Блю исчезла с его глаз. Хотел, чтобы она открыла дверь и ушла.

– Правда? Есть все основания так полагать? Рада слышать.

Вызывающе склоненная набок голова девушки означала, что Блю с наслаждением бросается навстречу опасности, что она приложила немало усилий, чтобы эта встреча состоялась. А еще эта склоненная головка означала, что ее хозяйка – не считает нужным придерживаться обычаев или условностей, и то, что Рик время от времени надевает церковное облачение, не ставит его в исключительное положение.