Непорочность - Форстер Сюзанна. Страница 36

Справедливости ради надо признать, что и сам Рик спокойно относился к условностям. Он всегда считал, что право носить ризу надо заслужить. Именно поэтому он в последнее время редко надевал ее, подвергая сомнению свое призвание.

– Ты ведь пришла не о Марианне говорить?

Голос его прозвучал настолько твердо, почти сурово, что Блю даже растерялась, чего Рик и добивался. Поковыряв заусеницу на пальце, она внимательно осмотрела свой маникюр. Рик не знал, играет она или действительно в растерянности, но независимо от этого продолжил: – Тебя привело сюда в столь поздний час беспокойство о моей горничной?

Блю едва заметно покраснела и, замявшись, ответила: – Нет, вообще-то… я пришла за…

– Не надо ничего объяснять.

Ему вдруг расхотелось услышать то, что он вынуждает ее сказать. Быть может, она и правда в смятении, а это значит, что он ведет себя как бесчувственный болван. Блю не отличалась особой ранимостью, Однако объективность не позволяла Рику сомневаться в ней. Он хотел только одного – чтобы она ушла. Немедленно, пока он еще владеет ситуацией. Он направился к двери, чтобы открыть ее и выставить Блю из комнаты, но совершил оплошность. На мгновение замявшись, он посмотрел на нее чуть дольше, чем следовало, и будто получил внезапный, невероятной силы удар. Глаза их встретились, и огромные качели подняли его в поднебесье. Рик задохнулся, ему не хватило воздуха, а испуганно-изумленный взгляд. Блю подсказал, что она испытывает то же самое.

– Я обязательно должна узнать одну вещь… – сказала она.

Он остановил ее, качнув головой, уверенный, что правильно догадался о том, что сейчас произойдет.

– Давай попробуем разобраться быстро и безболезненно, ладно? Нет, я не девственник. Да, у меня были женщины. Да, ты очень привлекательна, но я не собираюсь поддаваться твоим чарам.

– Я польщена… Так мне, во всяком случае, кажется. Но это не совсем то, что я хотела выяснить, – рассмеялась она. Лицо ее раскраснелось. Теперь он пришел в смущение: – Не это? А что же тогда?

Она опустила взгляд и сразу стала похожа на застенчивого ребенка. В то время как глаза. Блю с повышенным интересом изучали трещину в плитке на полу, пальцы нащупали прядь волос и потянули ее ко рту. В этом жесте было что-то неотразимое, и Рик подумал, что, может, ошибался. Возможно, ей просто нужна опора, а он теряет не только веру, но и разум.

– Как, по-твоему, я очень ранимая? – наконец спросила она, подняв голову.

– Извини, не понял?

– Я очень ранимая? – повторила она. – Как ты считаешь?

Это было совсем не то, чего он ожидал, но понял, что спрашивает она не из праздного любопытства: ей очень нужно знать. И хотя он не заметил в ней той ранимости, о которой она рискнула спросить, он успокоил ее.

– Конечно, да.

– Правда? – Она недоверчиво посмотрела на него, словно хотела услышать что-то еще.

Для нее это было очень важно – важно настолько, что Рик понял: он обязательно должен попытаться объяснить ей свою мысль.

– Ты очень ранимая, – заверил он совершенно искренне. – Быть может, даже более других, но по внешнему виду этого не скажешь, это у тебя внутри. Ты напоминаешь мне персик, – может быть, потому, что я сегодня отказался от десерта.

– Персик? – Она скорчила гримасу.

– Да, шершавый и толстокожий, почти несъедобный снаружи, а внутри – совсем другое дело.

– Другое?

Она таки вынуждает его сказать это.

– Точно… Знаешь, он внутри такой сладкий, сочный, нежный. Очень нежный. – Он почти осип, пришлось остановиться и прокашляться. – Есть ради чего возиться со шкуркой.

В глазах у нее мелькнула надежда, но она тотчас безжалостно оборвала себя.

– Ну зачем же такая ирония? – вырвалось нее. – Если уж сравнивать с фруктами, то я скоре гранат, а не персик. Он такой кислый, что все морщатся да и зернышек полно, только успевай выплевывать.

– Да что ты, я говорил без всякой иронии, – возразил Рик. – Поверь мне, правда. Могу поспорить на твою квартирную плату, ты очень нежная внутри. Одно грубое прикосновение, и ссадина готова. Совсем как у персика – розового толстокожего персика.

Он старался рассмешить ее, даже рискнул сказать глупость. Однако Блю притихла и отвела взгляд, опять превратившись в застенчивого ребенка. Внезапно он всем сердцем остро почувствовал ее печаль. Скоре всего кто-то обидел ее, какой-то безмозглый ублюдок. Рик вдруг поймал себя на мысли, что с удовольствием бы врезал этому парню по зубам.

Голосом, в котором слышалось едва сдерживаемое волнение, он спросил: – Кто-то обидел тебя, и обидел очень сильно, верно?

У нее вырвался едва слышный стон.

– Каждого кто-то обидел, наверное, даже тебя.

Он угадал. Развязность – просто способ привлечь внимание, а не самоцель. Она вызвана болью. Ирония Блю и ее постоянные приставания – всего лишь защитная броня. И все это только для того, чтобы уберечьнежность, про которую он только что говорил. Наверное, он и раньше чувствовал это в ней, но сейчас уверился окончательно. Она раскрыла свои карты, но, Боже праведный, он не знает, что с ними делать. Он хотел одного – чтобы она ушла. Блю должна уйти, но он не в силах прогнать ее. Ведь не просто так она пришла, ей необходимо сострадание, а при данных обстоятельствах он едва ли способен дать его. Однако попытаться все же обязан.

– Блю… – Даже произнести ее имя было непросто: от нежности у него сжалось гopлo. Рик подошел к ней, чувствуя, что раздваивается, что кто-то будто тянет его назад.

– Не будь таким святошей, – сказала она, – ненавижу жалость.

– Это не жалость, а сострадание.

– Все равно ненавижу! Я пришла не за этим.

Он боялся спросить. Да и зачем. И так ясно.

– Блю…

Она вдруг посмотрела на него бесстрашно, прямо в глаза, отвергая его доброту. Глаза ее заискрились какой-то бесшабашностью.

– До тебя когда-нибудь дотрагивались вот так? – спросила она. – Вот так – легко-легко?

Блю едва ощутимо коснулась пальцами его лица, провела по скулам. Ему показалось, что она перестала дышать. Он-то точно не дышал. А потом, словно боясь, что он остановит ее, она коснулась пальцами его губ. Желание горячей волной обожгло Рика. Ее прикосновение было легким и шелковистым, таким, по его представлению, должен быть воздух в раю. Блю дерзко смотрела на него, но он чувствовал, как она дрожит, при касаясь к его губам.

И опять он словно получил удар в пах.

– Не надо, – произнес Рик, хватая ее за руку, и увидел у нее в глазах такую обиду, от которой у него защемило сердце.

Он-то думал, что такого с ним больше никогда не случится. К сексу это не имело никакого отношения. 0н был нужен ей, а она ему. Это была абсолютно чистая естественная потребность мужчины быть с женщиной, утолить голод обделенной плоти. Он успел забыть, как могуч этот голод. Надеялся, что у него хватит воли покончить с ним навсегда, но сейчас этот голод вспыхнул с новой силой, В нем смешались похоть, желание, томление. Он увидел их отражение в ее взгляде, прочел там все, что чувствовал сам, в чем отказывал себе. Рик понял, чего ему не хватало, раньше, почему он всегда был не в ладах с собой. Вот этого и не хватало. Это и было нужно.

– Господи!.. – вырвалось у него, скорее как мольба, чем богохульство. Он просил у Бога помощи, неверие угрожало задушить его. Он сходил с ума от отчаяния, что чувствует все это, что она заставляет его испытывать все эти ощущения так безошибочно ясно.

– О Боже! – Она выдохнула эти слова так, словно его острое желание переместилось в нее. Потом повторила нежнее: – О Боже.

Рик сжимал ей руку все Крепче, пока до него не дошло, что он причиняет ей боль. Он убеждал себя, что собирается с силами, чтобы оттолкнуть ее, а на самом деле притягивал все ближе, прерывисто дыша.

– Блю…

Всхлип застрял у нее в горле. Это стало последней каплей. Рик пропал. Он знал это. Кончиками пальцев он гладил ей лицо, губы – так, как только что гладила она. Он был уже не в состоянии справиться с этой потребностью, но все же как-то сумел удержаться и оттолкнул ее.