Непорочность - Форстер Сюзанна. Страница 38

Кинжал выскользнул из рук Кальдерона. Дыхание его сделалось неровным, она ясно слышала это. Еще раз взглянув на Мэри Фрэнсис сквозь щелочки век, он упал на пол без сознания.

Мэри Фрэнсис сняла наручник и встала с кровати. Подобрав сорочку, она осторожно подошла к распростертому телу, желая убедиться, что выбрала правильную дозу «Цин Куэя». Надеясь, что Кальдерон жив, и одновременно опасаясь подвоха с его стороны.

Настой китайской травки мог проникнуть в организм через кожу, даже после высыхания. Мэри Фрэнсис тщательно смочила им ножны и рукоять кинжала, чтобы Кальдерон наверняка потерял сознание, даже если только прикоснется. Когда она училась на медсестру, им ничего не рассказывали о таких экзотических препаратах, и она совершенно не представляла силы действия или скорости всасывания «Цин Куэя».

Рука его была теплой, но пульс не прощупывался. Она надавила сильнее, кончики пальцев стали совсем белыми на фоне его запястья. Она поискала другие признаки жизни. Похоже, он не дышал. Она прижала пальцы к сонной артерии на шее, но и здесь пульса не было. Мэри Фрэнсис поняла, что это означает. От страха у нее пересохло во рту. «Нет, невозможно! – сказала она себе. – Как за несколько секунд в организм могло попасть смертельное количество вещества? Не может быть, чтобы его сердце остановилось!»

В последующие мгновения она перебрала все известные ей способы, чтобы вернуть его к жизни. Она прошла курс неотложной помощи, и, хотя ей никогда еще не приходилось применять эти знания на практике, сейчас она действовала почти автоматически. Яд проник в организм через кровь, следовательно, нет нужды вызывать рвоту. Прежде всего – искусственное дыхание, если не поможет – дыхание «рот В рот».

Мэри Фрэнсис будто видела себя со стороны, удивленная и обрадованная собственной ловкостью. Когда сильные, ритмичные нажимы на грудь не произвели, никакого действия, она быстро изменила тактику, Она закинула его голову назад, чтобы язык не перекрывал горло, припала ртом к его рту и принялась перекачивать в него кислород из своих легких, вдыхая в него собственную жизнь.

– Дыши! – говорила она ему, сжимая лицо ладонями. – Возьми мое дыхание, живи. Ну, пожалуйста, дыши. Дыши ради меня! Я не знаю, как еще спасти тебя. Боже правый, я бы отдала свою жизнь, только бы спасти его! Прошу тебя, У эбб, дыши.

Она вдруг поняла, что ласкает пальцами его лицо, беззвучно бормоча его имя, с нежностью молит его, то вдыхая в него воздух, то отстраняясь, чтобы проверить, не начал ли он дышать. Но признаков жизни так и не было. Когда она отпустила У эбба, его голова осталась безвольно закинутой назад, а шейные мышцы под ее ладонью были совсем мягкими.

Она теряет его, если уже не потеряла.

Нет! Слезы брызнули у нее из глаз, горло сжалось.

Она застыла от ужаса и угрызений совести, но тотчас принялась делать массаж сердца: поместив сложенные руки над сердечной мышцей, она резко надавливала на нее с интервалом в секунду. Она делала это со страстью и пылом, каких не испытывала со своих первых монастырских дней, когда еще считала, что одной только верой можно спасти мир.

Теперь она хотела одного – спасти эту человеческую жизнь. «Боже, прошу тебя!»

Она остановилась на мгновение, чтобы проверить пульс, Kaк вдруг Уэбб вздохнул. Он сделал глубокий вдох, попытался приподняться и снова упал. Сердце Мэри Фрэнсис наполнилось ужасом. Пульса не было. Он не дышал. Это клиническая смерть! Надо действовать немедленно, решительно, иначе, если даже его и оживят, в мозгу произойдут необратимые изменения. Надо вызвать «скорую помощь», но сделать этого она не может. Ведь в больнице сразу возьмут анализы, обнаружат в крови яд, сообщат в полицию. Начнется расследование.

Мозг ее лихорадочно соображал, пока она не вспомнила агентство «Вишенки»! Надо связаться с ними и рассказать, что случилось. Ведь, именно они посоветовали ей воспользоваться «Цин Куэем». Они должны знать, что делать.

У нее ушло несколько драгоценных секунд, чтобы выйти на связь с ними. «Не могу нащупать пульс! – набрала она – Я ввела Кальдерону „Цин Куэй“, и его сердце остановилось». Ответ пришел незамедлительно: «Уходи немедленно. Тем путем, как тебе сказали, ни с кем не говори, особенно с полицией. Мы обо всем позаботимся». Ответ был подписан Весельчаком, а в приписке говорилось, чтобы Мэри Фрэнсис возвращалась к себе домой и ожидала дальнейших указаний.

Но Мэри Фрэнсис не могла вот так взять и уйти, оставив У эбба Кальдерона лежать на полу бездыханным. Она попыталась оживить его еще раз. Повторила все действия как автомат, прекрасно сознавая их безнадежность, и, когда он ничем не ответил на ее отчаянные усилия, была вынуждена признать, что потерпела поражение. Она склонилась над ним и дала выход своему горю. Ужасный крик вырвался у нее.

– Не умирай! Ты не можешь умереть!

Но он умер, и убила его она. Для Мэри Фрэнсис это было непостижимо. Она была просто не в состоянии уразуметь, как мог умереть человек, который существовал вне морали, за пределами человеческих слабостей, свойственных простым людям. Разве Уэбб Кальдерон не был неуязвим? Его невозможно убить. Он ведь даже не чувствовал боли.

Когда Мэри Фрэнсис ушла в монастырь, она решила посвятить жизнь излечению духа. Когда стала учиться на медсестру – приняла решение исцелять физические недуги. И вот – лишила человека жизни. Нет, невозможно! Ни в прошлом, ни в настоящем ничто не могло подготовить ее к этому. Она призвана не убивать людей, а спасать их. Разве сможет она когда-нибудь исправить содеянное?

Измученная этой пыткой, она сидела рядом с Кальдероном. Как ей казалось, долго-долго. На самом, деле прошли мгновения. Мэри Фрэнсис не могла заставить себя подняться И уйти. Тело ее словно налилось свинцом. Oнa чувствовала связь с этим человеком – связь, которая не поддавалась пониманию. Поистине насмешка судьбы; что она чувствует это, что она вообще испытывает какие-либо чувства к этому человеку, но так было с самого начала. Вполне вероятно, что Уэбб Кальдерон имел прямое отношение к убийству ее сестры, но совсем невероятно другое: она оплакивает его и не оплакивает смерть Брайаны. Однако это так она оплакивает его смерть. Океан наполнил комнату темными звуками и запахами. Первобытными, извечными, буйными. Тяжелые волны и крики одиноких чаек наводили на мысли о жизни и смерти, но не приносили утешения.

– Agnus dei, gui toIlis peccata mundi, miserere, – наполняла она молитву своей печалью. – Ты, кто прощает все мирские грехи, яви милосердие.

С этими словами она расстегнула цепочку с медальоном и сняла ее с шеи. Руки Уэбба лежали вдоль туловища. Она взяла ту, на которой был порез, и вложила в нее свой бесценный талисман. Будто в тумане, идела она сквозь слезы его лицо.

– Нет, – Судорожно прошептала она, – нет!

Ничто не облегчало ее страданий, даже то, что он лежал так мирно и спокойно. «Хотя бы в смерти он нашел покой», – подумала она. Смерть освободила его от демонов, но это было слабое утешение. Если бы она могла очистить его своими слезами, он бы освободился от яда. Если бы ее боль могла спасти его, он бы сейчас дышал.

Она все еще не верила, что его больше нет. Сейчас он откроет глаза и заговорит с ней своим приглушенным голосом. Должен. Никто и никогда не говорил ей еще, что она – воплощение непорочности. Никто не смотрел на нее так, как он, словно она была самой опасно соблазнительной женщиной в мире.

Она никоим образом никогда не считала себя опасной. Но Уэбб Кальдерон увидел в ней угрозу своему существованию И оказался прав. Она стремилась помешать ему осуществить задуманное, в чем бы оно ни заключалось, но убивать – нет! Она просто задумала выкрасть подлинную фигурку И предложить ее Кордесу в обмен на сведения о сестре. Теперь же она должна идти до конца. Должна выяснить, имеет ли Уэбб Кальдерон отношение к гибели сестры. Только тогда она обретет покой.

Стояла глубокая ночь. Уэбб Кальдерон лежал, вытянувшись, на полу в комнате для гостей, а в Офисе в это время заработал факс. В доме некому было принять сообщение, но он работал в автоматическом режиме. После четвертого сигнала сообщение пошло. Оно пришло из центральноамериканской республики Сан-Карлос. В левом верхнем углу стоял официальный правительственный логотип. Большая часть послания была зашифрована, и разгадать его было по силам лишь очень опытному шифровальщику, но последние две строки были написаны по-английски: