Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 106

— Держись за мной. Не отставай.

И уходил вперед по расчищенному коридору.

Шиаюн то ли видела тени разбегающихся от Хасана людей, то ли чувствовала их страх, такой сильный, что он казался видимым. Убегали не все. Аждахи, даже воплощенные, не боялись за вновь обретенную жизнь. Их ненависть и злоба были сильнее любого страха. Хасан вел Шиаюн по украшенным резьбой тоннелям мимо трупов, обезглавленных и расчлененных, и она видела, что отрубленные руки все еще скребут когтями пол; отрубленные ноги корчатся, пытаясь бежать. Аждахи были страшнее вампиров. Не опаснее, нет — страшнее.

Если они сбивались в стаи, если их было больше двух, Хасан использовал какую-то магию, сковывал их неведомыми чарами. Аждахи застывали, как были — в прыжке, в атаке, с оскаленными пастями, с вытянутыми вперед когтистыми лапами. Так они не казались страшными. Шиаюн успевала их рассмотреть, понимала, что они тоже люди. Были людьми. Их не изуродовали — улучшили. Лорд Хартвин как будто пытался трансформировать людей во что-то вроде кафарха демонов. И попытки отчасти удались.

Хасан рубил их, застывших. И когда лезвие сабли врезалось в призрачные тела, аждахи оживали. Но не могли пошевелиться. Только кричали от боли и ненависти. Хасан обезглавливал их — первым ударом всегда отсекал голову. Но они все равно кричали, пусть даже крики и были не слышны.

Шиаюн слышала. Она думала, что Хасан не слышит. Еще она думала — раньше — что не умеет жалеть. Никогда ей никого не было жаль, ни демонов, ни людей, ни, тем более, чудовищ. Но когда Хасан разрубал на куски беспомощных, безумных от ненависти аждахов, Шиаюн хотелось отвернуться.

Он — не жалел. Вот кто по-настоящему не знал жалости. Такой же мертвый, как призраки, такое же чудовище, как аждахи, такой же сильный, как демоны. Бывали мгновения, когда Шиаюн хотелось вцепиться в его куртку, в ремни портупеи, просто — в него. Закрыть глаза, идти вот так. Ничего не видеть. Ничего не бояться. Просто ждать, пока Хасан приведет ее к Ядру, и она, наконец, обретет силу, чтобы не бояться уже по-настоящему.

Хасан останется с ней? Нет. Но он может остаться ее союзником, если она найдет, что ему предложить. Сейчас уже ясно, что никогда ему не было дело ни до кого, кто не мог быть полезен. Сейчас уже ясно, что он с самого начала планировал добраться до Ядра Тарвуда. Он, может быть, сам отправил на остров своего мальчишку, как Шиаюн отправляла крыс на исследование подземелий. Обретя силу демонов, он станет достойным противником Алакранам. Нейд-Полукровка сам уберется с Тарвуда, или Хасан вышвырнет его отсюда. А потом… может быть… он согласится отправиться на Кариану?

Шиаюн уже знала, что предложить ему. Дойдя до Ядра один раз, они смогут приходить туда снова и снова. Любой демон, однажды побывавший где-то, способен просто открывать туда портал. Они приведут к Ядру Койота. Пусть он возьмет силу Ядра и отдаст ее Хасану, чтобы тот стал демоном-Господином. Стал равным ей, Шиаюн. Это будет новая сделка. Долгосрочная. Выгодная для обоих.

Хасан не откажется, теперь Шиаюн это понимала. Он из тех редких — почти не существующих людей — кто сумеет правильно распорядиться даже всемогуществом.

Она все-таки зажмурилась, когда Хасан в очередной раз оставил ее у стены и скользнул вперед, пропадая из виду.

Он жесток. Безжалостен. И, кажется, бессердечен. Нет сердца, потому и чары бессильны. Тот ли это союзник, который ей нужен? Тот ли это, на кого она хотела бы полагаться?

Да! Ей не нужна жалость. И у нее достаточно чужих сердец. А быть жестоким — это плохо для людей. Может быть, для вампиров. Но только не для демонов.

Гранат хватило с избытком. Крови — едва-едва. Фляга, которую Заноза отдал перед выходом, закончилась, так же, как две другие, взятые про запас. Волшебная кровь, старая, на Земле квартовой фляги хватило бы на четыре-пять таких рейдов. На бой с такими же призраками, с аждахами, даже с фейри.

На Тарвуде трех кварт оказалось мало.

Хартвин знал, кого оставить на охране Ядра. Не аждахи — хоть живые, хоть мертвые — были самой большой опасностью в подземельях, а обычные призраки. Две сотни бесплотных душ, разъяренных и страдающих. Они брали не умением, не силой — числом. Их когти не причиняли вреда — Хасан воплощал несчастных мертвецов прежде, чем они успевали до него дотронуться, а воплощенные, призраки мгновенно теряли смелость и злость. Но их дыхание — потоки белесого ветра, похожие не то на метель, не то на стремительно проносящиеся в воздухе нити паутины — отнимало силы, хоть и не наносило ран. Порой эти холодные нити, стелющаяся по полу поземка, заполняли тоннели целиком. Тогда Хасан оставлял Шиаюн под прикрытием какого-нибудь выступа, или заталкивал в боковой проход, и шел напролом. Полагаясь лишь на свою скорость и на волшебство старой крови.

Если метель и паутина не занимали все пространство, Шиаюн достаточно было держаться у него за спиной. Хасан проходил сквозь потоки ядовитого дыхания, несколькими ударами сабли воплощал духов, и до появления стаи новых противников можно было сделать передышку. Свериться с картой. Сделать глоток из фляги.

Каждый такой рывок стоил крови. То, что убило бы Шиаюн, было опасно и для него, уже мертвого. А призраки дышали, даже оказавшись в радиусе взрыва гранат, когда попадали в разлет осколков вместе с аждахами. Хасан был бы рад не трогать их, не воплощать, но не воплощенные, они выдыхали яд. Застывали в полной неподвижности, а раскрытые рты продолжали исторгать паутинную взвесь, пронизанную снежными искрами.

Это было по-своему красиво — Занозе бы точно понравилось — но прикосновение нитей, холод снега, высасывали из тела кровь быстрее, чем «поцелуй».

Воплощенные, призраки оставались беспомощными, неподвижными, обреченными на верную смерть. Если только не смогут вырваться из волшебного круга раньше, чем обретут силу убитые дважды аждахи.

Этот рейд не был самым сложным, не был самым опасным, он оказался проще двух предыдущих, и проще десятков других, тех, в которые приходилось выходить на Земле. Мадхав не ошибся. Не ошибся никто из вампиров, друзей Занозы, наблюдавших за его жизнью издалека, и полагавших, будто он остается с Хасаном потому, что противоположности притягиваются. Пусть они и думали теперь, что все наоборот, и подобное тянется к подобному.

Противоположности. Именно.

Заноза говорил, что за все столетие не дрался столько, сколько за последние четырнадцать лет. С тех пор, как судьба свела их в Лондоне.

Заноза, с его репутацией безумного убийцы, обидным прозвищем, взрывным характером и отсутствием инстинкта самосохранения, в действительности никогда не стремился воевать. Он строил, изобретал, совершенствовал. Создавал. Что угодно, от лего-городов до новых компьютерных программ. От игрушечных железных дорог до принципиально новых бизнесов. Он не убивал, а очаровывал. Не избавлялся от конкурентов, а делал их союзниками. И нужно было очень постараться, чтобы стать его врагом.

Чтобы стать врагом Хасана, достаточно было причинить вред Занозе.

Вред, о котором сам Заноза мог вообще не знать.

И прозвище Хасана, Убийца Вампиров, не обидное, нет, было куда хуже, чем то, которым наградили Занозу. Потому что было заслуженным.

Заноза играл в убийства и драки. Хасан — делал работу.

…Призраки больше не попадались. За спиной остались запертые в волшебных кругах, расчлененные аждахи и сошедшие с ума от страха люди. В тоннелях стало светлее, и сияние лезвия сабли будто потускнело в этом золотом свете.

Похоже на солнце… наверное. Хасан не слишком хорошо помнил солнце.

Шиаюн все прибавляла шаг. Перестала бояться и теперь спешила, забывая об осторожности. А когда он, по-прежнему избегая прикасаться к ней, велел не торопиться, отмахнулась с улыбкой:

— Там нет призраков. Я бы их почувствовала.