Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 15

- Ты выжила, Коннован, а это главное. Остальное - не так и важно, поверь моему опыту. - Карл, откинувшись на спинку стула, зевнул. Вежливый намек на то, что тема закрыта. - Лучше скажи, что собираешься делать дальше? Знаю, ты приняла приглашение Рубеуса.

- Ты против?

- Да нет, в общем-то дело твое. Но ты уверена, что ты хочешь именно этого?

Чего он ждет? Сомнений? Отказа? Вежливого отступления: прежде я всегда отступало, стоило Карлу усомниться в правильности выбранного пути. Но «прежде» - это так давно.

- Он мне нужен. Я шла ради него. Тебе интересно, почему я выжила? Я хотела выжить, я хотела вернуться к нему. Я разговаривала с ним там, когда совсем тошно становилось. Когда оставалось одно желание - лечь и сдохнуть, я…

- Я понял. Не кричи, - Карл жестом обрывает монолог признаний. - И, поверь, мне жаль, что так получилось. Я просто надеюсь, он знает, что делает. Ладно, не бери в голову. Лучше попробуй белое, по-моему, чуток кисловато.

Странный разговор оставляет легкий привкус страха. А вино и вправду кисловато.

Глава 6

Фома

Печь пышет жаром, который стекает с выбеленных боков, расползаясь по комнате. Сидеть рядом с печью невозможно, и Фома отодвинул стол к окну. Тем более, что оттуда удобнее наблюдать за Ярви.

Смотреть на то, как она вышивает, приятно. Игла серебряной искрой мелькает в тонких пальцах, а длинная цветная нить ровными стежками оседает на жесткой мешковине. Нитки с иголкой принес Михель, и круглые, деревянные пяльцы, и пять метров жесткой ткани, вроде бы как в подарок от Гейне.

После визита Рубеуса Ярви стала спокойнее. Скарт носила не снимая, и даже решалась выходить на улицу, но только с Фомой. Ну или Михелем: вот уж кто принял решение Повелителя если не с радостью, то хотя бы с облегчением, которого и не пытался скрывать.

А еще Ярви стала улыбаться. Красивая. Слишком красивая для него. И снова ни одной мысли о работе, белый лист бумаги так же чист, как и час назад, но Фому это совершенно не расстраивает.

- А о чем ты сейчас пишешь?

- Да так… о людях. И не совсем людях. О том, что иногда люди не совсем люди и… я окно открою, а то жарко.

- Дом выстынет, да и сам застудишься, - Ярви отложила вышивку в сторону. - Михель утром приходил, говорил, что свинью бить пора, а батько занемог, так помочь надо бы. Я сказала, что поможем. Завтра.

Кровь на руке. Тонкая липкая пленка на пальцах и темная, почти черная капля, стекающая вниз по запястью. Запах дурманит, вызывает приступы тошноты.

- Что с тобой? - Ярви вытерла руки тряпкой. Та уже пропиталась кровью и воняет… как же избавиться от запаха. Хотя нет, он не плохой, запах, скорее непривычный, но приятный.

- Тебе плохо? Ты что, никогда не видел, как свиней бьют?

Свиней? Не видел. Как режут людей - видел, а вот свиней не доводилось. На самом деле ничего сложного. Узкий загон, взрытая черная земля, корыто с водой и пропитанные смолой факелы в углу. Михель стоит у корыта, а Фоме нужно открыть дверь хлева и выгнать свинью наружу. А она не выходила, только испуганно хрюкала, забиваясь в вонючую темноту хлева. Заходить внутрь было жутковато, но Фома зашел и хворостиной перетянул дрожащую жирную тучу.

Что было дальше - он не видел, специально задержался внутри, чтобы не смотреть. В хлеву пахло навозом и гниющей соломой, от которой подымался уютный пар. Сквозь тонкую стену было слышно, как тяжко дышит корова и блеют овцы. Истошный визг и тишина, можно выходить, но Фома медлил, выходит, что не зря.

- Попробуй, - Ярви протянула черный кусок печени, с которого перезревшими ягодами брусники скатывались капли крови. - Это вкусно.

Фома осторожно взял еще теплый, живой кусок. Свиная туша лежала тут же, воняла паленым волосом и мыльным раствором, правда, кровью все-таки больше. Опаливали свинью вдвоем с Михелем, потом Ярви и Гейне долго отмывали ее, соскребая грязь и черную обуглившуюся кожу. Потом пришло время разделывать, и к той, пролитой и аккуратно собранной Гейне крови, добавилась новая.

Да что с ним такое происходит?

- Да ты ешь, ешь, это вкусно.

На вкус сырая печень похожа… ни на что не похожа, первый рвотный позыв уходит, а вместо него появляется давно забытое ощущения тягучего, медового счастья. Кровь, ему нужна кровь… или мясо, разницы нет, главное, чтобы сырое и теплое.

Наваждение исчезает столь же внезапно, как и появляется. От сизо-лиловых свиных кишок подымаются облачка белого пара. Ярви деловито складывает требуху в ведро, а она выскальзывает, точно живая. Фома зажал себе рот, чтобы не стошнило.

Это с непривычки, он же никогда не видел прежде, как свиней бьют.

Вальрик

Новые казармы разительно отличались от привычных. Их даже казармами назвать нельзя было: отдельные комнаты, чистые, аккуратные, стерильные. Никаких запахов, никаких эмоций, ничего, за что можно было бы ухватиться. И распорядитель этого дома имел вид серо-бесцветный, под стать стенам.

- Тут жить станешь, - к появлению Вальрика распорядитель Юрм отнесся с полным равнодушием. - Завтрак, обед и ужин внизу. Личные вещи…

- Нету.

- Личные вещи оставлять в комнате. Иное имущество - в специально отведенном секторе.

- Какое «иное имущество»?

Вальрик огляделся, пожалуй, здесь ему нравилось еще меньше, чем в старых, пропитанных ненавистью казармах Деннара, или в агрессивно-чужих Иллара. Но ничего, со временем привыкнет.

- Женщина, - несколько раздраженно отозвался Юрм. - Иное имущество - в третьем секторе. Не стоит беспокоиться, условия хорошие. В случае смерти владельца имущество отходит к камраду Унду. Ну или можно завещание оставить, камрад Унд обычно прислушивается к пожеланиям. Камрад Унд ценит хороших бойцов.

- Я могу видеть Уллу?

- Да. Сегодня тренировок нет. Завтра будет составлен индивидуальный график, время встреч с женщинами будет установлено.

Н-да, мастер Фельче, конечно, предупреждал, что новый хозяин отличается почти маниакальной страстью к порядку, но все равно как-то не приятно.

- В комнате соблюдать чистоту, - предупредил Юрм и почти благожелательно поинтересовался. - Проводить в третий сектор?

Комната Джуллы почти ничем не отличалась от его собственной, только стены выкрашены не серой, а бежевой краской, и окна выходят на внутренний дворик. Ярко-зеленая трава, два невысоких деревца и низкий, неопрятно-лохматый кустарник, крупные листья которого отливают глянцем.

Джулла плакала, смахивая слезы ладошкой, ее сумка стояла на полу, возле кровати, а толстое меховое одеяло - прощальный подарок мастера Фельче - пыльным комом валялось в углу.

- Что случилось? Тебя кто-то обидел?

Джулла отрицательно замотала головой.

- Тогда почему ты плачешь? Хочешь назад? Я могу попросить и…

- Нет, - она поспешно вытерла слезы. - Назад - нет. С тобой.

- Тогда почему плачешь?

- Здесь… здесь… не есть хорошо… зло… тяжело… - она замолчала.

- Мне здесь тоже не нравится.

Вальрик провел рукой по волосам - мягкие. Наверное, впервые за долгое время он пожалел, что не в состоянии ощущать настоящие запахи. От Джуллы пахло бы… светом. Нет, светом от нее пахнет сейчас, ярким, успокаивающим, совершенно неподходящим этой чуждо-серой обстановке.

По какому праву он забрал ее сюда? Утешительный приз, как выразился мастер Фельче? Но ведь можно и нужно было отказаться. У Вальрика нет будущего, и Джулла заслуживает лучшего.

- Наверное, тебе лучше вернуться.

А ему останутся воспоминания, много света, белые волосы, карие, в черноту глаза и редкие робкие прикосновения.

- Нет, - Джулла обнимает его и, испуганно заглядывая в глаза, шепчет. - Нет. Здесь. С тобой.

К обеду он все-таки опоздал.

Но до чего же здесь любят серый цвет, будто других красок и не существует. Или просто этот цвет наиболее соответствует главному закону империи. Не выделяться. Даже если никто не видит.