Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 9

- Чужаков у нас недолюбливают, а ты еще ее взял, гляди, проблемы будут… мать моя жалостливая очень, а чего жалеть, когда Ярви сама виновата?

- В чем виновата?

- Ну так известно, в чем, семью нашу опозорила, да еще в клевете. Сначала гуляла невесть с кем, потом, как забрюхатела, вздумала говорить, будто Удольф виновен. А как уж он виновен быть может, когда он дядька мой? - Михель раздраженно хлопнул рукой по стволу, дерево вздрогнуло и с тихим, возмущенным шелестом сбросило вниз целую снежную гору.

- И что, что дядька?

- Ну так Ярви ж материной своячницы дочка. Когда родители померли, у нас жила, батько ей даже приданое положить хотел, как родной, а она взяла и… и ведь молчала ж до последнего, а как живот виден стал, батько по закону, перед всею деревней вывел, чтоб, значит, указала, кто.

- И она указала на Удольфа?

- Точно, - согласился Михель. - Перед всеми такую клевету пустила… ну не мог Удольф ее снасильничать, у него ж самого трое дочерей, старшая по возрасту как Ярви. А упрямая страх… батько добром просил от слов своих отречься, а она ни в какую. Пришлось Удольфу всеми святыми клясться, он и поклялся, потому как не виновен.

В этом Фома крупно сомневался, но благоразумно оставил сомнения при себе, ссориться с Михелем было не с руки.

- А Ярви разве не клялась?

- Конечно, клялась, суд же ж, - Михель подцепил палкой мокрый сапог и приподнял его над огнем. - Так держи, быстрее высохнет. Ну а как батько выпороть приказал, чтоб к уму пришла, враз от слов своих отказалась, значит, врала.

- Или боли боялась.

- Ну так все равно ж выпороли, за клевету. Батько не хотел, грех это на непраздных руку подымать, да Удольф настоял… ну она дитё и скинула. - Михель вздохнул, видно было, что эта часть истории ему не слишком-то нравилась.

- И за это вы ее выгоняете?

- Не, не за это… тут бы ей за ум взяться, раз так все обернулось. А она за нож, на дядьку напала, едва-едва до смертоубийства не дошло. Ты за сапогом-то следи, а то спалишь.

И в самом деле, задумавшись, Фома наклонил сапог чересчур близко к огню. Михель продолжил, отчего-то шепотом.

- Убийц Повелитель сам судит… а оттуда никто не возвращается. Ну да Удольф сказал, что обиды не держит, благая же, с бабами бывает… но оставаться тут ей все одно нельзя. Ушла бы куда, пока можно, в деревне все одно жизни не будет. Это только мамка ее жалеет, да без толку. Батько сказал, что как Повелитель явится, то ему все расскажет, пусть решает, как быть. Гляди, как бы тебе не попало.

- Не попадет… - Фома и сам не знал, откуда у него такая уверенность, но почему-то он твердо знал, что Ярви ничего не грозит. Может, Рубеус и изменился, но не настолько же, чтобы убивать ни в чем неповинную девчонку.

- Ну что, дай сюда, мож высох, - Михель сам пощупал сапог и одобрительно кивнул, протягивая его Фоме. Влажноватая, горячая кожа обняла ногу.

- Давай, поспешай, а то мы с тобой тут до ночи не управимся…

Вальрик

Давний разговор не принес никаких видимых изменений в ставшее привычным размеренное существование Вальрика. Разве что мастер Фельче стал чуть более придирчиво осматривать заживающую рану, и еще больше настаивал на соблюдении режима. Вальрик подчинялся, не из страха, просто… привык уже. Правда, попыток подняться с кровати не оставил, сегодня получилось, его шатало от слабости, голова кружилась, а колени дрожали, но он стоял, минуты две, а потом полчаса пытался унять сердцебиение и радовался, что нет никого, кто бы мог столь откровенное проявление слабости.

А вечером пришел мастер Фельче, и не один. От человека в строгом сером костюме, столь любимом гражданами Империи, веяло опасностью, запах острый, резкий, предупреждающий. Человек-хищник вежливо поклонившись, произнес:

- Добрый вечер, - голос у него обманчиво-мягкий, неопасный, но Вальрик больше верил запахам.

- Камрад Унд - большой поклонник гладиаторских боев, - мастер Фельче как ни в чем не бывало устроился на своем табурете. - Решил лично проверить, жив ли ты или уже того…

- Цинизм камрада Фельче известен даже больше, чем его умение.

Запах стал чуть более размытым, точно хищник пытался спрятаться, убедить в том, что он - существо безвредное.

- Но жизнью я обязан не столько цинизму, сколько умению.

Мастер Фельче презрительно фыркнул, а вот незваному гостю слова понравились.

- Надо же, знаменитый Зверь не только сражаться, но и говорить умеет.

- Увы, - плотная повязка помешала развести руками.

- Я и в самом деле люблю хорошие бои… и бойцов хороших. Талантливый боец - редкость в нынешние времена. Люди, ослепленные обманчивой легкостью убийства на расстоянии, постепенно забывают красоту поединков. И с каждым годом фехтовальщиков все меньше и меньше, а Игры скучнее и скучнее. Поверьте, нынешний сезон порадовал многих ценителей…

Глаза у человека-хищника светло-карие, почти желтые, кожа отливает тяжелой краснотой, свойственной светловолосым людям, а на левой руке не хватает одного пальца.

- Признаюсь, подобное сочетание качеств… умение и способность убивать, быстро, безжалостно, красиво встречается довольно редко, я просто не мог не заинтересоваться… опять же манера боя…

Запах разделялся на отдельные нити, темные, похожие на те, что висели по-над Главной Площадью Иллара. Запах крался, оплетал, ощупывал, примерялся… а Унд, вежливый и спокойный, продолжал говорить:

- Когда же у камрада Суфы возникла необходимость отъехать на родину… в Деннар, кажется, то я просто не мог упустить подобный момент. Признаюсь, твой контракт обошелся мне недешево, но полагаю, новое вложение стоит таких денег? Я надеюсь, ты меня не подведешь?

- Нет, господин.

- Вот и хорошо… не люблю разочаровываться в людях. Что ж, камрад Фельче, надеюсь, мы с вами тоже друг друга поняли… необходимые препараты будут доставлены сегодня же. Сколько, говорите, дней понадобится?

- Неделя минимум.

- У вас будут две, но если потом я случайно столкнусь с… осложнениями. Помните, что талантливых врачей столь же мало, сколь талантливых фехтовальщиков. Народ нуждается в вас, мастер Фельче.

Человек-хищник ушел, оставив после себя тяжелый, уродливый запах притаившейся опасности. Вальрик пытался не обращать на запах внимания, но тот был слишком назойлив… предупреждал.

Мастер Фельче, проводив гостя, вернулся.

- Ну? Видел?

- Ну и как тебе камрад Унд? Производит впечатление, верно? Департамент Внутренних Дел, отдел Ликвидации… - Фельче достал из кармана мятый платок и вытер лицо, руки его дрожали. - Признаться, давно я так не нервничал… глава такого специфического отдела на пороге твоего дома… поневоле вспоминаешь все свои грехи. А он за тобой… поинтересоваться.

Мастер Фельче хохотнул и, скомкав платок, засунул его обратно в карман.

- Вот что, Валко… раз уж так вышло, то… как ты смотришь насчет небольшого ужина в дружеской обстановке? Стол небогатый, зато собеседники интересные…

Рубеус

Коннован вернулась. И выжила. Это стальные спицы приколотили душу к телу, а тонкие пластиковые сосуды оплели и удержали. По сосудам в такт искусственному сердцу пульсировала жидкость, цвет которой постоянно менялся, а спицы раскрывались стальными цветами, разрывая тело.

Она не жаловалась, лежала и, глядя в потолок, улыбалась, забывая, что его-то улыбкой не обмануть. Рубеус чувствовал ее боль и собственную беспомощность, и собственную вину, и совершенно необъяснимый страх - он никогда прежде не испытывал эмоций настолько острых и настолько болезненных. Это было неправильно и в то же время это было.

Поэтому, когда немного оправившись, Коннован отгородилась экраном, поначалу Рубеус обрадовался. Правда, только поначалу.

Трубки-сосуды исчезали, и спицы тоже, и вместе с ними отпадала необходимость и дальше оставаться в лазарете. И в замке.

А Саммуш-ун сильно изменился. Пропала былая вызывающая роскошь, пространство стало более организованным, строгим, соответствующим характеру вице-диктатора. Но Хельмсдорф все равно лучше, интересно, Коннован понравится Северный замок?