Чаша и Крест (СИ) - Семенова Вера Валерьевна. Страница 37

Он обратил преданный взгляд на Ронана, который в магии понимал не больше, чем я в заточке кинжалов, но не особенно любил в этом признаваться.

— Отнюдь, — сказал тот, пытаясь придать лицу максимально вдумчивое выражение.

— Может быть, тогда вы приведете нам свои доказательства, командор Альбы? — продолжил Лоциус.

Я посмотрел на Гвендора. Если человек мог одновременно выглядеть и растерянно, и уверенно, то это был именно тот случай.

— У меня нет доказательств, — сказал он хрипло. — Но я почему-то чувствую, что это именно так и есть.

— Если я не ошибаюсь, — неожиданно произнес Хада, по-прежнему не открывая глаз. — Два года назад командор Круахана обвинял вас в самозванстве и настаивал на орденском расследовании?

— У меня тоже нет доказательств, — быстро сказал Лоциус, подстраиваясь ему в тон. — Но я почему-то уверен, что так оно и есть.

— Сдается, мессиры, — сказал Брагин, медленно сворачивая свой свиток, — что Большой Совет можно заканчивать.

На этом месте неожиданно проснулся Ньялль — или перестал притворяться, что спит.

— Дело не такое простое, Ронан, как кажется тебе и этой глупой молодежи, — сказал он, прищуривая один глаз. — К сожалению, у Большого Совета есть только один выход — каждый должен отдать свой голос. А уж потом можно заканчивать, чтобы Брагин успел прочитать все свои стихи при луне.

Ронан выпрямился, и в голосе его снова зазвучал металл, давая понять, что Великим Магистром он все-таки стал не совсем напрасно:

— Пусть каждый из членов Совета скажет, согласен ли он, чтобы командор Круахана Лоциус провел свои опыты в лаборатории Ордена в Альбе. Вы можете ответить только "да" или "нет", никакие другие варианты не принимаются. Командор Альбы?

Гвендор усмехнулся своей традиционной усмешкой. Не хотел бы я оказаться на месте человека, к которому была бы обращена изудорованная сторона его лица.

— Нет, — сказал он.

— Командор Айны?

Брагин поднял к небу мечтательные глаза.

— Я не вижу в действиях командора Лоциуса ничего предосудительного. Я говорю "да", мессир.

— Командор Ташира?

— Я в высоких материях типа алхимии ничего не смыслю, — сказал Фарейра, — но я видел, как Дори… в смысле командор Альбы однажды, стоя на стене, почувствовал в тумане, с какой стороны к крепости приближается войско горцев. Так что если он теперь тоже что-то чувствует — я склонен ему доверять. Нет, мессир.

— Командор Эмайны?

Командором Эмайны, как ни странно, считался Ньялль — с другой стороны, он ведь был покровителем моря и кораблей, а Эмайна — всего лишь маленьким островом в беспокойном Внутреннем океане.

— Если вода не просматривается до самого дна, я не пускаюсь в важное плавание, — произнес он, поглаживая бороду.

— Выражайтесь яснее, Ньялль, — раздраженно сказал Ронан.

— Разве вы не поняли, что я сказал нет?

— Командор Эбры?

Хада долго молчал. Третий глаз напряженно пульсировал.

— Мне кажется, — вымолвил он наконец, — что командором Альбы владеют гнев, зависть и нежелание уступить сопернику. Поэтому я сказал бы "да", мессир.

Все невольно затаили дыхание. Оставалось последнее слово — и его должен был произнести Ронан.

— О мессир, — вдохновенно сказал Лоциус, — уже через несколько месяцев мы вытесним этих наглых чашников из Ташира. Посольства Валлены и Эбры будут наперебой искать вашей благосклонности. Наши корабли заплывут на другой конец Бурного Пролива, и если там тоже есть земли, все они покорятся вашей воле. Вот что сделает мое золото, мессир, тогда как тусклый металл этого самозванца может дать вам незначительные средства для скудного поддержания ваших командорств. Подумайте, выбор за вами.

— Вопрос цены, — сквозь зубы произнес Гвендор.

Ронан выпрямился в кресле.

— Я готов заплатить любую цену, — сказал он, обводя собравшихся ледяным взглядом, — за истинное могущество Ордена. Вы слышите — любую. А вы в этом не уверены, командор Альбы?

— Если истинное могущество надо поменять на душу, — ответил Гвендор, коротко вздохнув, — то простите меня, мессир. Я еще как-то не готов.

— Он может только два года рисковать своей жизнью в Рудниковой войне и ночами просиживать в лаборатории, — пробормотал Ньялль, ни к кому особенно не обращаясь, но глаза Ронана гневно вспыхнули.

— Хорошо, мессиры, — сказал он, поднимаясь. — Объявляю Большой совет законченным. Наше решение — лаборатория в Альбе переходит в распоряжение командора Лоциуса для любых опытов, которые он считает нужными. Командор Альбы Гвендор должен оказывать ему всемерное содействие. Достаточно ли ясно я выразился?

Лоциус собрался скромно улыбнуться, но вместо этого ему пришлось бороться с судорогой, так что впечатление торжества было несколько смазано — все отвели глаза в сторону.

Я с тревогой посмотрел на Гвендора. Тот вскинул опущенную голову, и на его лице опять ничего нельзя было прочесть — оно замкнулось, как обычно. Покрытая шрамами сторона ничего не выражала, а здоровая половина казалась воплощением холодного бесстрастия.

— Да исполнится ваша воля, мессир, — сказал он на орденском языке с настолько безупречным произношением, что мы невольно вздрогнули.

В день, который Лоциус избрал для демонстрации своего эксперимента, я проснулся рано и некоторое время бесцельно слонялся по орденскому дому. Потом наконец надел парадный плащ младшего магистра и по узким улочкам крепости дошел до библиотеки, которую в последнее время Гвендор превратил в свой личный кабинет и спальню. Я нашел его там, где и собирался — уже готовый к выходу, он стоял у окна и слегка рассеянно смотрел вдаль, за крепостные стены, и заметив меня, махнул рукой, что спускается.

В отличие от большинства обитателей крепости, которые собрались вокруг лаборатории поглазеть на действия приезжего командора, Гвендор был одет подчеркнуто просто, без командорских знаков — на нем был его обычный старый камзол, который он надевал, предаваясь своим алхимическим занятиям, прожженный до дыр и поменявший свой цвет в нескольких местах. Последнее время он стал жаловаться на раны, полученные в Рудрайге, и ходил, опираясь на черный прямой посох. И сейчас этот посох мерно постукивал по камням рядом со мной.

Мы шли молча — о чем тут можно было говорить? К тому же мы оба хорошо чувствовали странное напряжение, какую-то мрачную тревогу, которая собралась над стенами, словно туча. Альба была пограничной крепостью, последним форпостом на дороге, ведущей к рудникам — дальше начинались негостеприимные горы, но никогда раньше я не ощущал такой темной угрозы, даже во время трехмесячной осады. У попадавшихся нам навстречу людей были какие-то испуганные лица, и они поспешно отводили глаза, хотя никакой опасности рядом не было — перемирие держалось довольно крепко, а теперь отряд крепости был многократно усилен по случаю пребывания в ней самого Великого Магистра и нескольких командоров.

— Если вы что-то задумали, Гвендор, — сказал я наконец, искоса поглядев на его профиль, — то будьте осторожны.

— Хм, — отозвался тот, — хотел бы я, чтобы у меня хватило ума до чего-либо додуматься. Лучше бы я действительно был воином из Валора — по крайней мере, меня бы тогда не мучило это ощущение, что готовится что-то нехорошее. Я точил бы свою шпагу и не отвлекался на пустяки.

— Но ведь даже Ньялль с Фарейрой не могли найти ничего предосудительного в этих формулах, а они лучшие маги в Ордене, — сказал я в который раз, продолжая наш бесконечный разговор на тему "я знаю, что здесь что-то не так, но не знаю, что именно".

— В конце концов, — невпопад ответил Гвендор, — когда-то в жизни я был очень счастлив. Правда, и несчастлив тоже, — прибавил он после некоторой паузы. — В общем, испытал достаточно, чтобы не слишком о ней сожалеть. Особенно теперь, когда…

Я невольно замер.

— Когда что? — спросил я без особой надежды на успех. Я уже давно расстался с мыслью вытянуть из своего друга и командора хотя бы что-нибудь относительно его прошлого и нынешнего душевного состояния. Тем более что у меня теперь тоже была от него тайна — я так и не стал говорить ему о вытащенной из воды Рандалин. Мне почему-то было приятно носить внутри себя воспоминание о блестящих медных кудрях и широко расставленных печальных глазах, никому не рассказывая о них.