Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов - Митчисон Наоми. Страница 10

Когда им показалось, что они произнесли все, что могли, они так и не поняли, что думает отец Иоанн, возмущен ли он несправедливостью, проникся ли христианским состраданием. Они посмотрели друг на друга. Халла посмотрела на мышонка, который тихонько вылез из норки и сидел, почесывая коготками за ухом. Отец Иоанн встал, спугнув мышонка тихим шуршанием рясы, спустился по лестнице и быстро пошел прочь по теневой стороне улицы, где его трудно было заметить.

— Что ты обо всем этом думаешь, Родин? — сказал Киот, пропуская бороду через пальцы.

— Понятия не имею, что и думать! — сказал Родин. — Здесь через улицу ничего не увидишь, а как заглянуть в сердце?

— Среди христиан должно быть по-другому, — сказал Киот, — а тут все наоборот. Будто мы идем тайными тропами по болоту; оступишься — утонешь в трясине. Мы погибнем, наши семьи погибнут.

— Но нам нельзя больше ждать! — сказал Таркан-Дар. — Деньги на исходе. Время тоже. А там дома — там…

Родин положил руку ему на плечо.

— Может быть, нам еще придется пойти на риск, — сказал он. — Никто не хочет задерживаться. И у меня есть жена и четверо детей, не забывай об этом, Таркан.

— Их не посмеют тронуть — из-за тебя, — сказал Таркан-Дар. — А Милую Пташку — ее отец человек маленький…

Родин сказал:

— Я понимаю так. Знает об этом Император или нет — Господь да поможет мне, но я понял: Правителю покровительствует высокий сановник, о котором говорил отец Иоанн и которого прозвали Железный Заслон. Похоже, что часть того, что Правитель несправедливо отнимает у нас, плывет в руки Железного Заслона. А Железный Заслон скупает земли и покупает людей.

— И покупает благоволение Порфирородного, — с грустью произнес Киот.

— Об этом нам и надо подумать. Теперь мы знаем. Тот священник, кому мы первому открылись, ничего не сделает против Железного Заслона. Наше счастье, что бумага не попала ему в руки, а от него — к Правителю.

— Не счастье, а милость Божья, — сказал Киот. — Не должны невинные только страдать.

— Ты прав, — сказал Родин. — Но писец, который все писал, знал, что есть и такие, которым Железный Заслон ненавистен. Один из них — Алексис Аргирий. Отец Иоанн — его человек. Писец сказал отцу Иоанну, что у него кое-что найдется за приличную плату, а у отца Иоанна, по счастливой случайности, нашлись деньги, и он заплатил за бумагу.

— Не по случайности, — снова вставил Киот, но на этот раз Родин будто его не услышал и продолжал:

— Отец Иоанн решил нам помочь только потому, что мы можем стать орудием в свержении Железного Заслона. Он нас не возлюбил. О справедливости он не думает. Вот его правда! — Родин уже почти кричал.

— Я думаю так же, — сказал Таркан-Дар.

— Может быть, вы не совсем правы? — сказал Киот. Но двое других считали, что он ошибается, хотя и любили его.

— Так что вопрос в том, какое место они отведут нам в своих планах, — сказал Родин. — Нам придется стать их орудием, если мы хотим, чтобы Правителя убрали.

— Надо было дать отцу Иоанну денег! — вдруг сказал Таркан-Дар.

Остальные, казалось, возмутились.

— Но он же служитель Божий! — воскликнул Киот.

— Я не уверен. Не уверен в том, что то, что они называют Богом, и есть Бог.

— Но его посвятили в сан.

— Посвятили такие же, как он сам!

— Но это идет еще от святого Петра! Поток благодати чист, его нельзя испортить, так говорил мой дед! — лицо Киота выразило волнение и беспокойство.

Таркан-Дар отвечал:

— Я начинаю думать, что это все не так. Если молоко в кувшине стоит слишком долго, оно портится, как бы ни хороша была корова, давшая его. Значит, нам остается лишь понять, как он хочет нас использовать, и попытаться использовать его. Если здесь никому дела нет до справедливости, значит, нам придется…

— Я не думаю, что здесь всем дела нет до справедливости. Но справедливость должна выглядеть благопристойно. С их стороны. Мне кажется, мы можем попасть к Порфирородному только через Аргирия. Другого средства нет.

И сказал Таркан-Дар:

— Если дать отцу Иоанну денег как благодарственное пожертвование для бедных, Бог нас рассудит. Если он в самом деле священнослужитель, как мы понимаем, то деньги пойдут на бедных, а он сердцем обратится к нам. А если нет, то деньги он возьмет себе, но мы купим его расположение.

— А как мы это узнаем? — волнуясь, спросил Киот.

— Мы никогда этого не узнаем. Или узнаем, когда все это кончится. Можно сколько хочешь ломать голову. Сколько мы сможем ему дать?

Они отперли ларчик, который возили с собой, достали оттуда немного золота. Кроме этого, у каждого было золото или драгоценности в поясе или сапогах, и они знали, у кого что есть, и не таясь, вынули и показали друг другу и Халле. Для нее это было странно. Ибо в драконьем мире не нашлось бы дракона, который не утаил бы часть сокровища, показывая его кому бы то ни было. И показал бы только малую часть. Так поступали все. Один старый Оггхи показал ей все, что у него было, но он ее самое считал частью своего сокровища. А эти трое расставались с сокровищем без сожаления, думая только о том, что оно может добыть им справедливость. И сокровище у них было такое маленькое! Все поместилось бы на одной полочке и затерялось во мху! Вместе с любовью к Оггхи все ее драконство на мгновение прорвалось, вспыхнуло в ее взгляде и сорвалось с языка:

— Нельзя отдавать сокровище! — воскликнула она. — Не отдавайте! Оно такое маленькое!

— Разве? — спросили они. Ибо им показалось, что она знает.

— Да, да! — сказала она. — Маленькое. Очень маленькое. Его надо хранить — ждать… Если бы оно было больше…

— Но у нас больше нет, — сказал Родин.

— Надо — надо, чтобы больше…

— Я могу работать, — сказал Таркан-Дар. — Могу пойти в порт.

Он об этом уже думал.

— Нет, не то, — сказала Халла.

Она не могла выразить словами, что чувствовала.

— Тогда можно биться об заклад на бегах! — сказал Таркан-Дар с горечью, и голос у него дрогнул.

Двое других внимательно посмотрели на Халлу Богом Посланную. Один раз они ходили на бега, на самые дешевые места, и взяли с собой Халлу. В том, как делают ставки, она сначала ничего не понимала, но очень заинтересовалась лошадьми и все время прислушивалась к их ржанию, пытаясь узнать, что они намерены делать. Один из коней был знаком ей — его привезли на том же корабле, и в пути она ему иногда помогала. Он жаловался, что возничий все время удерживает его, не дает развить скорость. Остальные только смеялись — они были недобрыми и недолюбливали друг друга. В тот день люди из Мароба, которые в своей стране хорошо разбирались в лошадях и считали себя лучшими судьями, чем горожане, пробовали делать маленькие ставки и, к удивлению своему, каждый раз проигрывали. Об этом Халла и вспомнила.

— Да, — сказала она. — Это можно. Но сначала надо поговорить с лошадьми.

Глава третья

УСТА КОНЕЙ

Дорогу в конюшни Ипподрома Халла легко узнала. В городе она заговаривала со всеми лошадьми, чьи морды казались ей умными, а когда оставалась одна дома, беседовала с коршунами, иногда садившимися на крышу. Они знали больше, чем лесные птицы; но от них плохо пахло. Лучше всего в городских дорогах разбирались крысы. Им нравился Микгард, они любили его, наверное, больше, чем люди, изучили каждую тропинку и любые переходы от подвалов до крыш, а уж дорогу ко всем конюшням и зернохранилищам находили безошибочно. Халла никогда не бросала камнями в крыс. Они ведь были не хуже прочих живущих. Люди, которым она так сказала, увидели в этом знак от Бога, который благословляет все живое, но сами все равно бросали камни. Крысы старались не заходить в комнату, когда люди не спали. Но Халлу крысы узнавали и верили, что она их не обидит. Когда она спросила дорогу, они ей рассказали и показали. Почему бы нет?

Беговые конюшни были огромны: большие загоны и отдельные помещения со стойлами. Конюхи спали с лошадьми; возничие жили в верхних комнатах. Они были все маленького роста, драчливые и завистливые, иногда из ревности подсыпали друг другу яд. Если это обнаруживалось, отравителя вели туда, где подковывают лошадей, клали головой на наковальню и вышибали мозги молотом. Большинство возничих были рабами. Но они продолжали делать то же самое.