Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов - Митчисон Наоми. Страница 12

Халла выскользнула с трибун и сказала людям из Мароба пойти взять выигрыш. Больше она ничего им не сказала и оставаться на Ипподроме не хотела. Так что они получили деньги и пошли в большой храм, где встали на колени и возблагодарили небеса, а потом сделали то же самое в маленьком храме, где служил странный святой, одетый беднее, чем другие, и похоже не грек.

После этого они пошли к отцу Иоанну и отдали ему выигранные деньги на благотворительные нужды. Халла не очень сожалела об этом, потому что денег было немного, никакое не сокровище, обычные серебряные византийские монеты и среди них несколько золотых. Часть они отложили на следующие состязания. Отец Иоанн торжественно и серьезно поблагодарил их и сказал, что деньги будут использованы наилучшим образом. Он также очень интересовался, есть ли у них еще.

— Ибо бедняки, — сказал он и опустил глаза в пол, — всегда рядом с нами.

Родин сказал, что, может быть, сможет дать ему еще, но время идет, а они очень хотят, чтобы их дело попало к Императору.

— Делу уже дан ход, — сказал отец Иоанн.

И они снова стали ждать, и ждали много дней, и успели научиться говорить по-гречески, хотя настолько нечисто, что по-прежнему просили Халлу помогать.

Странно, но Халла почти совсем забыла мелкую магию, которую раньше знала: ей даже пустяки удавались с трудом, а то, что посложнее, бесполезно было начинать.

Теперь они стали изредка выходить в город на прогулку, однако от робости избавились не вполне. Однажды Таркан-Дар взял Халлу с собой на улицу златокузнецов. Там он несколько часов рассматривал ожерелья и застежки, говоря, что вот это он хочет купить для Пташки. Халла говорила, да, это годится, а как ей понравится вон то? Таркан-Дар говорил и говорил про Милую Пташку, летя к ней мыслью, желая оградить от опасности, словно украшая драгоценностями ее воображаемую, не в силах дотянуться до нее настоящей, прекрасно зная, что она по-прежнему далеко и нет у него возможности защитить ее. Перебрав все самые дорогие и красивые вещи и мысленно на коленях поднеся их Милой Пташке, он вдруг резко повернулся и с исказившимся лицом пошел прочь, ни слова не говоря Халле. А она думала о том, кто наверняка оценил бы золото лучше, чем та далекая девушка, — об Оггхи. Он бы бережно взял его в когти и отнес в темную пещеру, где оно стало бы частью его сокровища.

Глава четвертая

КРЫСЫ И КОРШУНЫ

Еще трижды на больших состязаниях Халла договаривалась с лошадьми о том, кто победит, люди из Мароба бились об заклад и выигрывали и относили деньги отцу Иоанну. Но теперь это стало труднее, потому что Звездный Луч, очень подружившийся со своим возничим, хотел все время побеждать. Если же он каждый раз будет победителем, выигрыши будут все меньше и меньше. Объяснять это Звездному Лучу было бесполезно, он не понимал, что такое деньги, да и остальные кони тоже. Мало кто из животных видит в них толк. К тому же конюхи и возничие, рассуждая обо всех этих делах, стали подозревать о связи выигрывающих людей из Мароба с девчонкой, которая околачивается в конюшнях. Некоторые считали ее святой, или, по крайней мере, посланной свыше, а другие, потерявшие деньги, говорили, что она колдунья.

Она как раз беседовала с одной из лошадей в зеленой конюшне, когда по соломе к ней подбежала крыса и громко запищала. Сначала Халла не обратила внимания на ее писк, ибо считала, что крысам не подобает вмешиваться в серьезный разговор с лошадьми. Но крыса подбежала еще ближе. Лошадь тряхнула головой, ибо не очень уважала крыс, а крыса встала на задние лапки, добиваясь, чтобы ее все-таки заметили. Халла рассердилась, но стала слушать крысу, и та ей сказала, что сюда идут люди с камнями и палками, словно Халла сама крыса и враг, и надо немедленно бежать. Страх, который все время сидел в самой глубине ее существа, всплыл и на мгновение превратил ее в камень — она не могла шевельнуться. А крыса сказала: «Беги скорей, скорей беги!» — сделала вперед несколько шагов и оглянулась. Тогда Халла побежала за крысой, заворачиваясь в лоскут плаща Всеотца, но не к выходу из конюшни, а в зернохранилище. Там крыса нырнула за большой ларь для зерна, Халла — за ней. Чтобы спрятаться за ларь, пришлось напрячь все силы и отодвинуть его от стены, а сверху Халла набросила мешок. И тут услышала голоса: злые, рычащие, отвратительные голоса героев на охоте, решивших избавить мир от кого-то, кого они боятся и ненавидят!

За ларем из стены вывалилось несколько камней и получилась дыра. Халла полезла в нее, а затем под пол, думая о том, соображают ли крысы, насколько она больше их, и ужасно боясь застрять, чтобы ее, беззащитную, не вытащили обратно за ноги. При одной мысли об этом у нее мурашки по коже пошли. Сверху, над ней, уже слышался топот, что-то упало, громыхнув. Сильно пахло крысами; ползком пробираясь вперед как можно бесшумнее, Халла случайно влезла рукой в крысиное гнездо, и ее укусили, но не больно. В волосы ей набилась пыль и мелкие камешки, колени и локти она ободрала до крови, несколько раз слышала, как трещит и рвется платье, но плащ оказался крепким. Чтобы не потерять его, она вцепилась в него зубами, как медведь.

Вдруг ее протянутая рука попала в пустоту. Там было темно. Крыса пищала где-то внизу, и скатившийся туда камешек булькнул, попав в мокрое.

Но надо было туда лезть. Она извернулась, потянулась вперед, достала рукой до противоположной стенки, нащупала какую-то скобу, ухватилась, подтянулась и спрыгнула, сразу оказавшись по щиколотку, а через шаг — по колено в теплой вонючей жиже. Она поняла, что попала в сток нечистот из конюшен. Крыс это, по-видимому, нисколько не беспокоило, так не все ли равно ей? Лучше попасть обеими ногами в добрый конский навоз, чем в злые руки людей.

Крысы ее торопили: они умели видеть в темноте, и она чувствовала, что они боятся. Но она ничего не видела, и как ни старалась нагибаться и выставлять вперед руки, все время стукалась головой о свод, и скоро уже плакала. Сток свернул вправо и пошел вниз. Крысы подбадривали ее писком — их было уже несколько. Она продолжала идти вперед. Ход расширился. В нос ей ударила еще более сильная вонь; она поняла, что тут уже не только конские нечистоты. Хватая воздух ртом, она заспешила. По дороге стали попадаться боковые отдушины, пропускавшие слабый свет и немного воздуха. Ей очень хотелось вылезти через одну из них, она боялась, что может не выдержать страшной вони и упасть в эту мерзость, но крысы подгоняли ее вперед до тех пор, пока она не увидела свет перед собой. Преодолев последний спуск, она, наконец, выбралась на волю. Рядом плескалось море, позади была городская стена. Под ногами валялись битые горшки, громоздились кучи гнили и мусора, попадались трупы мелких животных. Над всем этим роились мухи. Но крысы, задрав хвосты, принялись весело плясать вокруг нее. Потом пискнули и помчались назад. Халла пошла к морю.

Войдя по колено в воду, она долго отмывалась, терла одежду и кожу песком, наконец, вылезла на берег в мокрых лохмотьях. Наверное, если охота за ней продолжается, нельзя даже к своим идти.

Она долго стояла на берегу, потом, подняв голову, увидела парящего коршуна и свистнула. Красивый коричневый падальщик спустился к ней, распространяя резкий запах. Халла попросила его слетать и посмотреть, нет ли толпы людей возле их дома и что там вообще делается. Коршун широкими кругами взлетел, а Халла села на кучу мусора и стала ждать, надеясь, что все обойдется.

Коршун вернулся.

— Там было много людей, — сказал он. — Твои люди ушли.

На мгновение Халлу кольнула радость, словно она стала коршуном и одна на свободе взмыла в небо. Больше не надо беспокоиться о чужом сокровище, не надо съеживаться, когда болит скрытая рана в сердце Таркан-Дара, — она пойдет легко, легко, одна, как сказал Всеотец. И Халла по-медвежьи осмотрелась вокруг.

Но места были не дикие. Еду брать негде. На нее хмуро смотрела стена Микгарда. За стеной еда была, но ее можно было только украсть, а красть опасно.