Теннисные мячики небес - Фрай Стивен. Страница 49

В тот вечер герой рядовых, достойных, законопослушных граждан смотрел специальный выпуск «Би-би-си», посвященный «Феномену электронной коммерции», – смотрел главным образом для того, чтобы выяснить, что из сказанного им в интервью продюсеры программы подрезали, исказили, а то и вовсе выкинули. Когда начался сопровождавшийся обычными журналистскими гиперболами показ материала о Саймоне Коттере, он презрительно усмехнулся, однако известие о том, что Коттер навсегда возвращается на родину, заставило его навострить уши. Эшли откинул крышку лэптопа, ввел пароль и начал записывать в своем дневнике:

Подобно Уинстону Черчиллю, я обнаружил, что порою достаточно лишь прочитать либо услышать слова «патриотизм», «Англия» или «родина», как на глаза мои наворачиваются слезы. Полагаю, это явление можно обозначить как «старческий маразм». Что-то рановато он у меня наступил. Каков поворот – когда я был подростком, мой член начинал дергаться и протекать, стоило мне только увидеть такие слова, как «юноша» или «мальчик». В зрелые годы «семья», «очаг» и «страна» стали словами, от которых подрагивают и протекают мои глаза, увидевшие их на печатной странице. Различные симптомы одной и той же болезни, несомненно…

Этот Саймон Коттер меня заинтересовал. Он не лезет ко всем со своими взглядами. Он разбогател благодаря предприимчивости и, значит, по необходимости должен быть прирожденным тори – при всей его хипповатой внешности. Теперь, когда звезда Новых Лейбористов закатывается, его необходимо заманить в свои сети и затем приручить. Весьма вероятно, что он инстинктивно сочтет мой билль угрозой для себя. Однако если я попрошу о встрече с ним… скажу, что ценю его вклад, что стремлюсь проконсультироваться со всеми заинтересованными сторонами, учесть все точки зрения, выслушать все мнения, объединить людей, а не разобщить их и т.д. и т.д., – возможно, мне удастся подольститься к нему и склонить к того или иного рода сотрудничеству. Недурной был бы улов…

Эшли захлопнул крышку компьютера и снова взглянул на экран телевизора. Там обсуждался его законопроект. Какой-то одетый в тенниску жидковолосый молокосос-миллионер обвинял Барсон-Гарленда в попытках создать стерилизованную внутреннюю сеть связи, которая отрежет Британию от остального мира.

– Киберпространство подобно огромному городу, – талдычил золотушный олух, выговаривая гласные так, что Эшли корежило. Этот нытик еще и интонацию повышал в конце каждого предложения, как будто все они были вопросительными. – Наряду с торговыми центрами, галереями, музеями и библиотеками в нем имеются также трущобы и кварталы красных фонарей. Разумеется. Они имеются в Амстердаме, Нью-Йорке, Париже, Берлине и Лондоне. Чего не скажешь об Эр-Рияде, Саудовской Аравии или Монтгомери, штат Алабама. Где бы мы предпочли жить – в Лондоне или в Эр-Рияде? В Амстердаме или в Алабаме? Повсюду, где существует свобода, вы найдете также секс, наркотики и рок-н-ролл. Интернет ничем в этом смысле не отличается.

Эшли насмешливо фыркнул.

– И повсюду, где существуют секс, наркотики и рок-н-ролл, – произнес он, – вы найдете обезлюдевшие населенные пункту распавшиеся семьи и нравственные пустоши, изгаженные зарапортовавшимися ничтожествами вроде тебя.

Фраза понравилась Эшли, и он добавил ее к сегодняшней записи в дневнике.

Руфус Кейд вошел в свою квартиру и плюхнулся на диван.

– Староват я для этого становлюсь, – тяжело вздохнув, сообщил он себе самому.

На автоответчике мигала лампочка, но Руфус решил с ним не связываться. Не иначе как Джу, Джейн или Джули опять понадобились деньги. Неужели нельзя было жениться на бабе, чье имя не начинается с «Дж»? Хоть раз в жизни. Хотя бы на пробу. На той же Люси из его офиса – хорошая была девушка. Хорошая девушка, обалденный передок и все такое. Или на Зои. Или на Дон. Они вот не лезли к нему с судебными распоряжениями и письмами адвокатов. Они называли его «Руфи» и поддразнивали насчет его живота. В следующей жизни он, прежде чем заговорить с какой-нибудь «Дж», отбежит от нее на целую милю. Ноющие сучки, все до единой. За школу плати, за медицинскую страховку плати, за отдых плати. И каждому ребенку, гневно думал Руфус, вытряхивая последние остатки марафета на покрытый стеклом кофейный столик, каждому сопливому ребенку совершенно необходимо лечить долбаные зубы. Какой-то ублюдок из Сохо решил, что зубные скобки это хрен его знает как круто, – и тут же во всей стране не осталось подростка без дорогих разноцветных проволочек, намотанных на его замудоханные клыки. Яйца бы им всем поотрывать.

Руфус взял газету. С первой ее страницы щерился прыщавый, едва достигший половой зрелости, новоиспеченный электронный миллионер.

– Пидоры, – пробормотал Руфус. – Как они, на хер, это делают?

Ровно неделю назад Руфус направил Майкла Джексона, Мадонну, Мэрилин Монро и принца Уэльского в Центр проектирования бизнеса, на завтрак новой электронной компании. Невесть по каким причинам устроитель завтрака – «КоттерДотКом», мать ее, кто же еще? – попросил присутствовать и Руфуса, что его и рассердило, и озадачило. Он мог найти себе занятие и получше, чем смотреть, как Мадонна расплескивает вино и как пьяные журналисты дергают Майкла Джексона за вихры. На хрена он им там понадобился? Но с ними же не поспоришь. Кто платит, тот и заказывает музыку, а «КДК» платила больше всех. Люди в массе своей считали, что его агентство уже устарело (слишком отдает восьмидесятыми, душка, этакая vieux chapeau [68] ), а это придавало благоволению новичков вроде «КДК» особую ценность. Да если в они попросили, Руфус скакал бы голышом сквозь горящие обручи. Он стоял, походя на разжиревший лимон, и наблюдал, как его модели снуют по комнате, разнося бутерброды и выпивку. Пришлось отсидеть скучную, разозлившую его презентацию, после чего он напился. Конечно, если подумать, утро не пропало совсем уж впустую. Скоро, напомнил он себе, взглянув на часы, должен прийти Джон.

Просто судьба какая-то. Только нюхнешь от души, выходишь из нужника, и тут этот толстый старикан стоит у зеркала, причесывается.

«Если хочешь, у меня есть еще немного».

«Немного чего?»

Вряд ли, конечно, он полицейский, но осторожность не помешает.

«Нет, если тебе это неинтересно, так и ладно. Очень чистый, очень дешевый. Попробуй».

И этот малый протягивает мне пакетик, вот так, запросто. Невероятно. И чтоб я сдох, зелье оказалось клевое. Обалдеть! У меня чуть крышу, на хер, не снесло.

«Сколько?» – спрашиваю я, снова выходя из кабинки, – глаза мокрые, сердце шарашит, что твой паровоз.

«Пятьдесят за грамм».

Пятьдесят. Это чего же такое? Уже пятнадцать лет назад по шестидесяти шло. Пятьдесят. Тут что-то нечисто.

«Ладно, друг, брось. В чем подвох-то?»

«Да мне просто нужно, чтобы ты сразу унцию взял. Хочу сбыть эту хреновину с рук».

«Слушай, у меня при себе наличных кот наплакал».

«Карточка есть?»

«Шутишь?» - Я на секунду решил, что он про кредитку спрашивает. - «А, понял».

Даю ему визитную карточку.

«„Лица“? Это что же такое?»

«Агентство фотомоделей, они тут прислуживают. Моя компания».

«Двойники?»

«В нашем деле мы их называем дублерами».

«А, ну да, понял. Значит, двойники. А я-то думал, это настоящий принц Чарльз. Я Джон. Созвонимся».

И ушел, оставив мне пакетик с двумя граммами, который он даже обратно не попросил. Должен сказать, остаток дня я толком не помню. А назавтра – целая унция всего за пятьсот пятьдесят фунтов. Не надолго ее хватило – двадцать восемь грамм на пять дней. Тридцать, если считать первое бесплатное угощение. Ты, Руфус, жжешь свечу с обоих концов плюс еще посередине.

Послышалось треньканье дверного звонка, и Руфус, поднявшись с дивана, подошел к домофону.

– Джон.

– А, привет. Поднимайся.