Теннисные мячики небес - Фрай Стивен. Страница 51

Компанию «Кафе Этичность», пять лет назад основанную Гордоном на деньги, унаследованные от матери Порции, Хиллари, ожидал огромный успех. Гордон стал героем студентов, воинствующих радетелей за экологию, антиглобалистов и тех, что сами себя назначили защитниками третьего мира. Этическая торговля была нынче на устах у всех, а отвага, проявленная Гордоном, когда он бросил хорошо оплачиваемую работу преуспевающего брокера товарной биржи и основал собственное дело, закупая продукт непосредственно у фермеров и кооперативов из беднейших, самым унизительным образом зависящих от товарного диктата стран, обратила его в одного из популярнейших бизнесменов Британии. Он появлялся на телеэкране – в передаче «Время вопросов», в «Ночных новостях», – и многие полагали, что, будь он британским и только британским подданным, давно бы уже ему стоять в очереди на рыцарское звание. Порция в его дела не вмешивалась, продолжая возделывать собственную, университетскую грядку. Альберт как-то предложил написать веб-страничку и для нее, но она мягко отказалась. Порции не верилось, что сайт, посвященный сиенской темпере, принесет хоть какую-то пользу ей и ее студентам.

– Порнография и письмо для тебя, – сказала она, вернувшись с почтой, сыну, – и, разумеется, счета для нас.

Порнографией Порция называла излюбленное чтение Альберта. Почти каждый день очередной посвященный компьютерам или Сети журнал плюхался на коврик перед дверью, и Альберт утаскивал его в спальню, из которой выходил несколько часов спустя с раскрасневшимися щеками и отсутствующим взглядом. Хоть бы эти журналы и впрямь были порнографическими, по временам с тоской думала Порция. Что такое секс, она по крайней мере понимала. Прилагаемые к журналам бесплатные компакт-диски заполнили дом. Порция, любившая мастерить что-нибудь (это позволяло ей не забывать, что она не просто сухарь-профессор, автор нескольких малоизвестных, дорогих книг), сооружала из них забавные инсталляции. Был, например, столик, верхушка которого состояла сплошь из компактов «Америка-он-лайн», утопленных в плексиглас. Были разбросанные по всему дому серебристые мобили и скульптурки. Письменный стол Порции украшало множество скрепленных стопкой дисков, исполнявших роль подставок для ручек. В кухне на диски ставились чашки и тарелки.

Стоявший у тостера Альберт распечатал единственное пришедшее ему сегодня письмо и ахнул:

– Ни хрена себе! – Он протянул было письмо Гордону, но передумал: – Нет, погоди. Не трогай, пока не вымоешь руки. Прочти лучше ты, мам.

Взяв письмо, Порция подошла к окну. Старческая дальнозоркость настигла ее слишком рано. Слишком много слайд-шоу, слишком много корпения над слишком многими документами в слишком многих темноватых тосканских библиотеках.

Письмо было отпечатано на фирменном бланке из дорогой бумаги.

«КоттерДотКом»

Дорогой мистер Фендеман!

Вы привлекли наше внимание как автор и администратор сайта компании «Кафе Этичность». Как Вы, возможно, знаете, наша компания уже приобрела единственную в своем роде репутацию – благодаря нашим выдающимся достижениям и новациям в непрерывно растущем мире электронной коммерции. Тем не менее мы постоянно ведем поиски одаренных, наделенных воображением и творческими способностями людей, которые могли бы присоединиться к нашим усилиям по формированию нового бизнеса на передовых рубежах цифровой революции. Мы уверены, что Вы можете оказаться как раз там человеком, который нам нужен.

Если бы Вы могли посетить наш лондонский офис и обсудить с нами возможность создать и затем возглавить новый Отдел этической торговли, мы были бы рады обговорить с Вами условия работы, которые включают в себя наиболее передовые в нашей сфере бизнеса схемы вознаграждения акциями компании, личного медицинского страхования, пенсионного обеспечения и добавочных выплат.

Мы будем очень признательны Вам, если Вы сохраните это предложение в тайне.

Искренне Ваш Саймон Коттер.

Гордон отобрал письмо у Порции.

– Это наверняка розыгрыш, – сказал он. – При всем уважении к тебе, Альби, кто-то водит тебя за нос.

– Посмотрим. – Альберт выхватил письмо из покрытой мыльной пеной руки отца и направился к телефону.

– Но, дорогой, – воскликнула Порция, – а как же Оксфорд?

Альберт был слишком поглощен набором номера, чтобы ответить.

Родители стояли, глядя, как он возбужденно разговаривает по телефону. В какой-то момент он выпрямился, и Порция увидела, что сын слегка покраснел.

– В три часа? – говорил он. – Абсолютно. Без проблем. В три часа. Буду у вас. Конечно. Абсолютно.

Он повесил трубку, лицо его выражало ошеломление и восторг. 

– Ну?

– Я разговаривал с ним! С самим!

– Но ведь не станешь же ты с ним встречаться?

– Ты в своем уме? – Альберт с изумлением уставился на мать. – Еще как стану! Ты же слышала. Сегодня в три. В его офисе.

– Ты хоть скажи ему, что в октябре собираешься в Оксфорд, хорошо? Объясни, что в ближайшие три года и думать не можешь о долгосрочной работе.

– Плевал я на Оксфорд! Я только что разговаривал с Саймоном Коттером, мама! С Саймоном Коттером!

– Да кто он такой? Мать Тереза и Альберт Швейцер в одной посуде? Самое главное – это твое образование.

– Вот и будет мне образование.

– Он хоть знает, сколько тебе лет?

– Мам, в «КДК» есть люди, все еще ожидающие, когда у них выпадут молочные зубы. Работающие на Коттера миллионеры с несформировавшимися мошонками и непрорезавшимися титьками.

– Что ж, готова признать, это звучит многообещающе.

– Ты понимаешь, о чем я. Я буду там далеко не самым молодым человеком.

– Гордон, скажи хоть ты ему.

Гордон снова взял в руки письмо. Порция почувствовала какую-то исходящую от мужа эманацию, и та ее встревожила. Раздражение? Ну не зависть же? И едва эта мысль мелькнула в ее голове, как она с ужасом поняла, что сомневаться тут не приходится. Именно зависть. Что-то в том, как язык мужа постукивал по зубам, как глаза его быстро бегали по письму, словно продолжая отыскивать доказательства, что это все-таки розыгрыш, сказало ей, и сказало твердо, что он завидует собственному сыну. Гордон был раздражен, обижен, сердит. Никто, кроме Порции, не смог бы заметить этого, но у нее увиденное вызвало самую настоящую тошноту.

– Ну что же, – произнес Гордон ровным тоном человека бывалого, умудренного и объективного. – Если ты намерен встретиться с ним, дай ему, черт возьми, понять, что не согласишься ни на что – ни на что, не переговорив предварительно с нами. А если речь зайдет о контракте, адвокаты нашей компании должны будут заглянуть в него еще до того, как ты даже подумаешь его подписать. Эти люди могут быть очень убедительными, внушающими огромное доверие и тем не менее…

– Конечно, пап, конечно. Господи Иисусе! – Альберт послал родителям улыбку, сунул в рот кусок тоста и вылетел из кухни.

Политиков Оливер Дельфт ненавидел. Большинство людей, признающихся в неприязни подобного рода, объясняют ее происхождение тем, что у них с души воротит от ханжества, двуличия и популистской вульгарности этого племени. Дельфт же ненавидел его по причинам совершенно противоположным. Его выводили из себя мучительная медлительность, проистекающая из соображений нравственного толка, и мания «подотчетности». Подотчетности в двух смыслах этого слова. Их крючкотворство, выражавшееся в помешательстве на аудитах, финансовой открытости и правилах Казначейства, сковывало его по рукам и ногам в степени не меньшей, чем постоянные нервные оглядки на Комитет палаты общин по этике, «нормы поведения» и журналистские расследования. Если что-то следует сделать, так делать это необходимо без сомнений и нерешительности. Топтание на месте, нравственные колебания почти всегда оказывались, на взгляд Оливера, поведением в наименьшей степени нравственным. Он предупреждал их относительно Косово, Чечни, Нигерии, Восточного Тимора, Зимбабве, Мьянмы – он мог бы назвать дюжину пораженных мелкими метастазами мест, которым решительная доброта хирургического вмешательства пошла бы только на пользу, а между тем в этих местах разрастались и набирали силу опухоли, и все по причине «нравственной международной политики» и «конструктивных договоренностей». Политиканы попросту не желали прислушиваться к нему и платить необходимую цену.