Мевервильский оборотень - Колесова Марина. Страница 12

Поздно вечером, собираясь в обратный путь, Каролина схватилась пажа и была просто шокирована его отсутствием. Она долго не могла поверить в его побег, но показания слуг и отсутствие лошади не могли не заставить ее принять этот факт как данность. Епископ вместе с ней предпринял все возможное для его поисков, притворно изумляясь вероломству мальчишки и тому, что тот посмел оставить свою хозяйку, после всего того, что она для него сделала. А потом предложил послать кого-нибудь сопровождать ее в замок, но Каролина отказалась и уехала одна.

Проводив ее, епископ спустился в подвал. Мальчик был уже раздет и привязан к столу для пыток, рядом стоял палач.

— Иди, сам допрошу, — махнул ему рукой епископ.

Монах, исполняющий роль палача тут же с поклоном вышел, плотно закрыв за собой массивную дубовую дверь хорошо заглушающую все звуки.

— Чем я провинился, Ваше преосвященство? — хрипло спросил мальчик. В глазах ее блестели слезы, а тело сотрясал нервный озноб.

Епископ шагнул к нему, кончиками пальцев осторожно коснулся лба:

— Покаяться ни в чем не хочешь?

— В чем?

Мальчишка взглянул на него с таким ужасом, что епископ сразу понял, он знает многое и много в чем может покаяться.

— Тебе лучше знать, — с усмешкой ответил он, закладывая руки мальчика в тиски.

— Не надо! Пожалуйста, не надо! — запричитал тот, весь изогнувшись от страха в удерживающих его ремнях. — Я все расскажу! Все! Только пытать не надо.

— Рассказывай, я очень внимательно слушаю.

— Я не делал ничего дурного… совсем ничего… я лишь снадобье госпоже помогал готовить и больше ничего… но ведь оттого никому никакого вреда не было… — хлюпая носом и сглатывая испуганные слезы, заговорил мальчик.

— Какое снадобье?

— Ну, чтобы оборотня навсегда в человека обратить.

— Зачем твоей госпоже то?

— Она любит его.

— Что? Любит оборотня? — епископ схватил мальчишку за подбородок и чуть запрокинул голову. — Ты можешь поклясться в том?

— Да могу… я присутствовал на всех их встречах, — прохрипел тот.

— Насколько я знаю, она прикладывала все силы, чтобы уничтожить его… Это что, была лишь видимость? Так?

— Да, Ваше преосвященство… истинно так… но я не виноват в том… я никогда сам даже не разговаривал с ним, — голосок мальчишки срывался, и он снова стал весь трястись, — я ведь не мог ей ничего возразить… я только, что она приказывала, то и делал…

— А почему молчал о том? Ведь то грех на исповеди о таком молчать.

— Я боялся… потому и молчал…

— Как часто они встречались? — епископ отпустил голову мальчика и нервно забарабанил пальцами по краю пыточного стола.

— Ну как из города возвращались мы, так они и виделись.

— И в каком он был обличье?

— Волка… он всегда волк… лишь говорит по-человечески… Он только в новолуние человеком мог быть или если госпожа ему снадобье приносила… Он лишь тогда обращался, но ненадолго… А она все хотела, чтоб навсегда… и рецепт искала… помолится и начинает новый рецепт искать?

— Кому молилась-то, Сатане? — губы епископа презрительно изогнулись.

— Нет, что Вы… она Сатане никогда не молилась… лишь Господу.

— Не лги! О том Господу не молятся!

— Она молилась… и истово так… все просила, чтоб Господь проклятье свое с рода оборотня снял.

— Ты лжешь! — епископ резко повернул ворот тисков, удерживающих руки мальчика, и тут же его крик заполнил весь подвал.

— Так кому она молилась? — повторил свой вопрос епископ.

— Я не знаю… она говорила «Господи», а кому она молилась — не знаю… — захлебываясь слезами, ответил тот, — я не лгу! Не надо, не пытайте больше!

— Значит, ты признаешь, что она именем Господа называла Сатану?

— Откуда же мне знать то?

Еще один оборот колеса и снова крик, и мальчик вновь весь выгнулся, пытаясь вырваться из ремней, повторяя:

— Не надо больше! Не надо! Я все признаю… все! только больше не надо! Она Сатану, сатану так называла…

— То есть зелье для оборотня она готовила по молитве к Сатане? — спросил епископ, закрепляя в ножных тисках ступни мальчишки.

— Да… к нему… — согласно закивал тот и испуганно заелозил на столе, скуля от страха.

— И тебя заставляла ему молиться?

— Меня — нет… — испуганно замотал он головой. — Я никогда Сатане не молился.

— Не лги! — епископ повернул рычаг, и ножные тиски с хрустом сжали кости ног.

Мальчик зашелся в криках и рыданиях. Теперь он был готов подтвердить все: и что сам молился Сатане, и что отошел от веры истинной и душу дьяволу продал.

Но епископу уже было трудно остановиться. Его раздирала досада на то, что им манипулировали. Манипулировали так, как привык всеми манипулировать он. А мысль о том, что Каролина ему предпочла богомерзкое существо, даже не человека, а сатанинскую тварь, и вовсе туманила рассудок. И епископ продолжил пытку, заставляя мальчишку не только в подробностях рассказывать все, что он знал, но и признаваться и каяться в том, что он вместе со своей госпожой предпочел служение Господу служению Сатане. Остановился он лишь, когда от невыносимой боли мальчик потерял сознание.

Тогда, стремясь привести его в чувство, он окатил его ледяной водой. Мальчик, открыл глаза, и вдруг неожиданно хрипло засмеялся. А потом, глядя на него бессмысленным и мутным взором, заговорил:

— Я птицей теперь буду… и полечу к Господу… я видел его… и он сказал, что я буду теперь летать… Вы убьете меня, и я стану птицей…

Летать я буду в небесах бескрайних,

Летать, раскинув гордые крыла,

Все дальше от земли, где все остались,

Туда где гор белеет снежная гряда.

Там, ветер ледяной меня в объятья примет,

Гонящий облака меж горных скал высот.

Могучими порывами он быстро

Меня к сверкающей вершине унесет.

Расправлю я свои крыла большие,

И воспарю в холодной синеве,

Чтобы растаять вдалеке, не ведая печалей,

Воспоминание всем лишь оставив о себе…

Он вновь хрипло рассмеялся и добавил:

— Мне не надо больше бояться и оговаривать госпожу… мне осталось совсем немного, и я полечу…

Епископ раздраженно скривился, поняв, что переборщил, и раз мальчишка свихнулся, то теперь его уже нельзя будет использовать как свидетеля.

Он открыл дверь и, приказал монаху, дежурившему на лестнице:

— Закончи с ним.

Тот молча поклонился и шагнул к столу. Резкое движение рук, хруст позвонков и окровавленное и изуродованное пытками тело мальчика безвольно обмякло на столе.

— За церковной оградой тайно похорони, — обронил епископ и, услышав в ответ: "Будет исполнено", вышел из подвала.

Вернувшись в свой кабинет, епископ глянул в окно. На звездном небе ни облачка. И луны нет — новолуние. Как сказал паж Каролины, именно в такие дни волк мог сам обращаться. Скорее всего, Каролина опять с ним. Досада и ревность жгли душу. Епископ начал молиться, но молитва не приносила облегчения. Наконец он не выдержал. Он сам, своими руками прикончит и сатанинскую тварь, и отступницу. Приняв такое решение, он достал из письменного стола два серебряных кинжала. Оба с ручками в виде распятья, только один клинок был обычный, другой же весь в мелких зазубринах, словно пила. После чего крикнул слуге, чтобы ему оседлали коня.

Хоть ночь и была безлунной, его конь шел уверенной рысью. Не доезжая до того места, где, судя по рассказам мальчика, Каролина встречалась с оборотнем, епископ спешился.

Заброшенная полу развалившаяся часовня на берегу лесного озерца была освещена пламенем костра. На поляне у костра он увидел Каролину, которая действительно, как он и предполагал, была не одна.

Епископ, постаравшись оставаться незамеченным, подошел ближе.

Каролина сидела рядом с мускулистым черноволосым мужчиной, на плечи которого был накинут ее плащ.

— Тебе надо уйти отсюда, — тихо проговорила она. — Если Фредерик сейчас у епископа, то завтра мне стоит ждать гостей… и в любом случае в скором времени нам не увидеться.