Соавтор (СИ) - Далин Максим Андреевич. Страница 13

Ну да, жители Кунданги — тоже приматы, как и мы. И биомеханики в их телах не намного больше, чем в наших — обычные усовершенствования уязвимой природы, которые облегчают работу солдату. Ну да, кожа у кундангианцев темная — не как у темнокожих землян, а синевато-сизая. И надбровные дуги массивные, и носы крупные и широкие… ну да, как у горилл — и что?! Нижняя челюсть мощная, клыки выдаются вперед — но пока рыцарь не улыбается, клыков не видно, а у дамы их, можно сказать, и нет…Но что мне до тамошних дам!

Глаза Дн-Погно — темно-синие, блестящие, взгляд умный, цепкий и насмешливый. Копна волос, жестких, как проволока, разделена на пряди, а каждая прядь, по обыкновению кундангианских бойцов-диверсантов, обмотана кусочком нейроаналогового кабеля. Дн-Понго такой громадный… мускулы выпирают гранитными валунами, но выглядят невероятно гармонично! Будто на старинных картинах, где сцены из древних легенд: красавицу обнимает огромная человекообразная машина. Я обожаю древнюю живопись — тогда художники еще умели найти по-настоящему цепляющую тему для работы. Голографическая репродукция на стене моей комнаты: биомеханический гигант ласкает человеческую женщину на мертвом пляже, вдали — обгоревшие остовы пальм, морская вода — как вспененное машинное масло… я гляжу, и мне представляется, что это Дн-Понго и я после диверсии — влюбленные герои, задержавшиеся в мире, очищенном от грибов навсегда. Ах, прикоснуться бы к моему рыцарю хоть раз — чтобы на нас не было защиты, ни физической, ни ментальной…

Девичьи мечты, девичьи мечты… Нельзя, безнадежно любить инопланетчика!

Ксеноморф и человек — а между ними пропасть. Кундангианцы не снимают своих изолирующих скафандров даже в мирной и неформальной обстановке, потому что у них электрические органы — на ладонях, на груди у сосков, под языком. Когда-то эти природные электрошокеры помогали им охотиться, а в эротической игре они участвуют до сих пор. Обмен электрическими разрядами заменяет им поцелуи… страсть в тысячу вольт… Их бойцы нашим ребятам даже руки без перчатки не подают, хотя признали этот земной обычай — не хотят убить дружеским рукопожатием. Эмоции контролируют хорошо, но не настолько, чтобы стопроцентно гарантировать от разряда.

Не говоря уж о том, что влагалища их дам закрывает смыкающаяся мембрана. Ну да, боль в любви — штука необходимая, часто и желанная, но не до степени пытки: член у кундангианца — как штык, с роговым заостренным наростом, не считая размера… Если тебя не убьет поцелуй, то прочих нежностей точно не переживешь, девочка…

Но секс я и не планировала, экзофизиологию хорошо знаю. Просто — сладко, сладко, сладко было бы умереть от поцелуя возлюбленного! Назовите это безумием — но страсть не бывает рациональной. Чем несколько десятков серых лет в несбыточных мечтах — лучше один поцелуй, восхитительный и убийственный… Жаль, что Дн-Понго не воспринимает меня всерьез; он только усмехнется, если узнает о моих чувствах — с его-то ироническим спокойствием, самурайским чувством долга…

Я думаю во время миссии не о том.

Мы поднимаемся на скальную гряду и смотрим на колонию сверху.

Олег бормочет латинское название гриба, которое я пропускаю между ушей. Для нас с Дн-Понго, простых солдат, это «станционник»: колония — вылитая космическая база, если не присматриваться. Высокие стены тускло поблескивают в ярком свете, как темный металл — просто не верится, что это органика. Выступы на стенах имитируют маяки с прожекторами; по ночам это даже светится с электрической яркостью. Какие бактерии-симбионты снабжают гриб этим роскошным освещением — наверное, только Олег знает. Все оборудование — как настоящее, только слепые и глухие «тарелки» радаров на поддельных консолях неподвижны.

Если смотреть снизу и сбоку — немудрено и спутать. Но сверху, когда взгляд проходит над стеной, сразу видно, чем эта фальшивка отличается от настоящей станции: она представляет собой живое кольцо грибницы, имитирующей стены, с трухой и руинами внутри. В центре ничего нет, кроме гнилья — а псевдостены — это выход грибницы наружу. Гриб разрастается от центра к краям; грибница раздвигает и раздвигает границы, отмирая посередине — на земле такие кольца, заросшие грибами, называют «ведьмиными кругами», как раз с тех времен, с мракобесных. Но эти круги — ведьмины в полный рост.

Мы смотрим, не прячась. Обманная псевдооптика гриба нам не страшна, он ею не видит. Опасны для нас плодовые тела.

До этой войны мы, земляне, грибами называли то, что едят. Ну, вот эти, знаете, ножку со шляпкой, подосиновики, подберезовики… шампиньоны. То, что в сметане жарят. Так вот, Олег все возмущался: сам гриб, говорил, внутри, под землей, а эти ваши сыроежки — суть плодовые тела. А то вы яблоко считаете яблоней.

Эти плодовые тела — органы размножения. В них — споры. И у тех грибов, с которыми мы сейчас имеем дело, эти органы со спорами научились двигаться.

— Все-таки, мне кажется, называть их грибами не совсем точно, — говорит Олег задумчиво. — Все равно, что кундангианцев называть людьми — есть только некоторое внешнее подобие. Гомеоморфия.

— Что? — переспрашивает Дн-Понго.

— Параллелизм, конвергентное сходство. Похожесть эволюционных путей делает сходными разные по сути организмы.

— Хорошо объяснил, — хмыкает кундангианец. — Я почти понял.

— Не выдумывай, Олег, — говорю я. — Грибы — ну и грибы. Ползучие растения. Хищные.

— Не совсем растения, — возражает Олег. — Даже земные грибы — не совсем растения. А физиология этих созданий еще не изучена толком.

— Еще бы! — фыркаю я. — Сходим по грибочки ради науки, а, Олежек?

— Люди, — окликает Дн-Понго, — смотрите. Грибочки добывают себе пропитание.

Мы подбегаем к краю обрыва и смотрим вниз. К фальшивой «станции» сползаются ящерицы. Они идут почти правильным строем, их поразительно много — штук двести или триста, и их поведение выглядит удивительно разумно. У самой стены ящерицы делятся на два потока — и заползают внутрь «ведьминого круга», в темные провалы, имитирующие станционные шлюзы. Меня буквально тошнит от этого зрелища.

— Споры гриба контролируют высшую нервную деятельность животных, — комментирует Олег. — Попадая в организм с воздухом, споры проникают в мозг, а там…

— Прекрати! — я даю ему подзатыльник. — Хочешь, чтоб меня вырвало прямо в респираторе? Чтоб мне его снять пришлось? Чтоб я тоже туда пошла, как эти?!

— Это еще не гадко, — медленно говорит Дн-Понго. — Вот когда так идут твои братья — тогда гадко. И ничего нельзя сделать. Это еще сравнительно чисто выглядит. Мне приходилось видеть, как зарождается новая «станция» — как их молодое поколение растет из трупов ученых и косморазведки…

— Ты видел молодые плодовые тела? — спрашивает Олег с заблестевшими глазами. — Они вправду похожи на младенцев?

— На ваших младенцев, — бесстрастно уточняет Дн-Понго. — Но больше — на эмбрионы. Бледно-розовые, слепые, с едва выделяющимися конечностями. Они довольно долго формируются. Интереснее выглядят зрелые, когда передвигаются — очень напоминают голые трупы людей со стертыми лицами, без гениталий, внутрь которых вставили грубый механизм, этакие рычаги, движущие ноги отдельно, а руки отдельно…

— Напоминаю: стрелять по зрелым плодовым телам опасно, — тут же говорит Олег, видимо, оценив выражение моего лица. — Споры летят на одежду, в волосы — потом требуется не только дезинфекция, но и карантин. Для уничтожения используйте только огонь.

Меня передергивает. Мне повезло — я видела «станции» снаружи, а не внутри.

— Куда будем ставить мину? — спрашиваю я, кажется, несколько нервно. Вдруг они решат войти внутрь, чтобы получилось вернее — будто для термоядерного взрыва имеет значение сто или десять метров!

— Спустимся и поставим в шлюз, — говорит Дн-Понго. — Потом ты откроешь портал, но мы войдем туда не раньше, чем я буду уверен. Дезинфекцию нужно проводить тщательно.