Попытка говорить 2. Дорога человека - Нейтак Анатолий Михайлович. Страница 20

- Ладно-ладно. Я погорячилась. Ровер – очень чистый пёс, обожающий купания, ценитель мяса, замаринованного в вине, и вообще душка. А если вспомнить про его формы, то ли очень многочисленные, то ли вообще неисчерпаемые, можно усомниться и в том, пёс ли он вообще. Но вопроса это не снимает. Кто он такой? Какой Силе он служит проводником? У тебя есть свои соображения на этот счёт, брат мой?

- Ты права, есть. Хотя проще всего ответить на вопрос о Силе. Конечно, я могу ошибаться, но мне кажется, что ожившая тьма, так тебя поразившая – проекция энергий Предвечной Ночи. Или, говоря короче, Бездны.

- Что?!

- Вот тебе и блохастая шавка, а?

- Ты понимаешь, что говоришь? Назвать Ровера проводником той же Силы, что и…

- Почему бы нет? К примеру, и комара, и дракона мы называем живыми – но это ещё не значит, что я ставлю комара и дракона на одну доску. Они всего лишь являются носителями энергии Жизни, только и всего. Причём Жизнь преломляется в них по-разному… хотя, замечу, комар тоже способен летать.

- Да, брат. Сравнения у тебя… но что-то в этом есть. Хотя звучит почти безумно. И всё же… множество форм… вдобавок на мосту Ровер выжил, а это не так-то просто для тех, кто не прошёл Горнила…

- Заметь: он выжил на мосту, хотя в тот момент не имел активной связи с Бездной.

- Ты думаешь?

- Это было бы заметно, не находишь? Рисковать так просто ради того, чтобы обвести нас вокруг пальца – это неразумно. А Ровер куда умнее, чем хочет показать.

- Да?

- Наверняка, сестра. Те барьеры в его разуме… поверь: живущее лишь инстинктами существо никогда не смогло бы выстроить столь гармоничную систему заклятий. Ведь старую его защиту мы смели начисто, но Ровер возвёл новую. Уже иную. Быстро, уверенно и мощно.

- Верно… клянусь Горнилом! Как я ухитрилась не заметить очевидного?

- Не расстраивайся. Ты ещё успеешь набраться опыта.

- Но что же тогда получается? Ровер оказался около моста случайно, забыв слишком многое, а на деле он… кто же он?

- Полагаю, Тенерождённый. Но не простой. Я почти уверен…

- В чём?

- Чуть позже. Нам пора собираться: Циклоп уже приготовил праздник вина. И за столом я попробую разговорить Ровера… если он вообще захочет говорить с нами.

- Не захочет? Да для любого будет честью, если… о.

- Именно. Мы прошли Горнило, да, но в нём живёт Предвечная Ночь! И не забывай: мы напали на него. Возможно, нам ещё придётся принести свои извинения.

- Наши извинения – собаке?

- Кажется, мы установили, что Ровер – вовсе не собака. Верней, далеко не только собака. Впрочем, увидим. Поторопись, принцесса: вино ждёт.

Спустя час или, может быть, полтора с момента моего знакомства с Циклопом мы все собрались в комнате, которую так и хотелось назвать трапезной. Синевато-стального оттенка стены её странным образом не противоречили алебастровой белизне потолка, украшенного (а может, заклятого?) спиральными завитками тонких чёрных рун. Посреди помещения стоял овальный стеклянный стол с тремя стеклянными же стульями и одной стеклянной скамьёй, а зеркальный пол из чёрного мрамора удваивал и мебель, и сидящих. Да-да, я тоже сидел на стуле наравне с высокими господами, положив передние лапы на стол – и хвост после очередного маленького изменения формы ничуть не мешал мне.

Судя по запаху, лорд Печаль принял свою ванну с ароматом можжевельника и лунной пыли, а леди Одиночество смыла дорожную грязь, сменив её на запахи сирени и медовой росы. За этими пахучими ореолами почти терялся собственный запах высоких господ, довольно схожий и совершенно нечеловеческий. Он источал слабый аромат догорающей свечи, а она – затяжного моросящего дождя… скажете, эти запахи не похожи? Тогда выражусь яснее: его запахом был запах печали, а её запахом – запах одиночества.

Схожие, как я и сказал. Родственные.

К слову сказать, Циклоп, усевшийся на скамью хозяина, лишённую спинки, тоже не кислым потом и чесноком благоухал. От него волнами расходился запах грозы и колючего звёздного света. Последний я ощутил ещё снаружи, но хозяин трактира пропах звёздами, словно кусок неба. Так, как будто в лишённом окон помещении всё же были широко распахнутые окна.

- А теперь, – молвил Циклоп торжественно, – воздадим должное дарам лозы и мастерству виноделов. Встречайте серебристое вино предпоследнего урожая, господа!

Перед каждым из нас, включая и хозяина, соткались волшебной красоты хрустальные кубки, кажущиеся плодом брачного союза воздуха и лунного огня. Ещё миг, и колдовство трактирщика выхватило из пустоты совершенно чёрную фигурную бутылку. То же самое колдовство с лёгким хлопком вынуло из горлышка пробку, после чего бутылка наклонилась, переливая своё содержимое в бокал лорда, в бокал леди, в мой бокал и, наконец, в бокал хозяина. В воздухе разлился ещё один аромат, сильнейший, чем все прочие. Но я не возьмусь описать его так, как он того достоин, и промолчу. Скажу лишь, что в тот миг, когда ноздрей моих коснулся он – серебряный раздался звон, и моя душа всколыхнулась до самого донышка. Торжественность Циклопа в одно мгновение перестала казаться мне чем-то преувеличенным и выспренним.

Желание и опаска столкнулись во мне, когда одним взглядом, не шевельнув и когтем, я оторвал свой бокал от стола и поднёс ко рту. Бесподобный запах затопил меня, как волна прилива затопляет литораль. Помедлив ровно столько, чтобы хватило на три глубоких вдоха и наслаждаясь ароматом вина, я раскрыл пасть. Собравшееся в колышущуюся линзу вино – ровно на один глоток – покинуло бокал и легло мне на язык, взорвавшись настоящей феерией вкуса. Наверно, с минуту я сидел, как пришибленный, ничего и никого не замечая, кроме вкуса и аромата, ставшего ещё сильнее, хотя это казалось совершенно невозможным. Но эта минута всё же миновала. Я открыл глаза, перед тем закрывшиеся сами собой…

И обнаружил, что меня буквально облизывают три одинаково ошеломлённых взгляда.

Клянусь огнём и кровью! Неужели я… да. В глазах лорда, леди и трактирщика я прочёл одно и то же: я действительно оттранслировал им свои ощущения.

Ох, стыдоба-то какая!

Правда, чужие ошеломлённые взгляды вовсе не казались оскорблёнными, но…

- Это, – сказал, откашлявшись, Циклоп, – серебристое вино. Да. И я, кажется, крепко… кхе, кхе… недооценил предпоследний урожай.

Я предпочёл намертво вцепиться взглядом в свой бокал, но периферийным зрением всё равно отлично видел, КАК на меня смотрят соседи по столу. Восторг во взгляде хозяина мешался с тлеющим в глазах высоких господ… стыдом? Но чего ради им-то стыдиться? Это я нарушил неписаный застольный этикет эмпатов, причём нарушил предельно грубо.

Нехорошо, знаете ли, фонтанировать радостью от еды или питья, сопровождая её к тому же сенсорными образами: ведь в тот же самый момент сидящий за одним столом может давиться искренне нелюбимым блюдом, а то и прописанным целителями лекарством. Что, если и жертва диеты начнёт транслировать свои непередаваемые ощущения? Но это ещё полбеды. А если за один стол сядут представители разных разумных видов? Что будет противнее: хищнику ощутить вкус вегетарианского салата – или же виду, не употребляющему убоины, воспринять наслаждение хищника от свежей, с кровью, дичи? В Ирване делили трапезу порой такие разные…

Стоп! Ирван? Ещё одно имя!

Запомнить. И отложить подальше… до поры. Здесь не время для воспоминаний, не время!

Подумаю-ка лучше о причинах, вызвавших у лорда и леди приступ стыда. Я не ошибаюсь и точно знаю: это именно стыд, один на двоих. Но он не является отражением моего, а… ну-ка, ну-ка, чуть глубже… оп! Вот оно. Господа ожидали непристойного фарса, а я поразил их своими изящными застольными манерами. Это, видите ли, примета благородства, а они мало того, что обсуждали меня, словно неразумную тварь, но и напали на меня. Без предупреждения. А я-то, выходит, если не ровня им, то уж точно не смерд, не раб и не враг.