Камбрия — навсегда! - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 82

Началось с раздачи добычи. Что на поле происходит театр, в городе не догадались, у самих так и происходит: свары за каждую вещицу, раскроенные пополам тарелки. И даже чаша-дароносица. Харальд прекрасно сыграл жадного варвара-язычника. Может быть, именно потому, что он и есть жадный варвар-язычник! Которому ничего не стоит упереться и ото всякого разумного выкупа отказаться. Хочу половину золотой чаши, и точка. Понравилась.

Пришлось рубить. А церкви можно новую подарить.

Саксы смотрели со стены, как примерно равный по силам противник делит их добро. Даже не взятое с боем — краденое. Непостижимо, мистически, но — именно краденое. Впрочем, когда уводят столько золота, с точки зрения кельтов это подвиг не хуже прочих. А если учесть, что родная сида чужое божество раздела — так и вовсе повод сочинить сагу. А щедрость? Сама ведь взяла, с малой помощью, а делит на всех…

Они тоже готовились с вечера. Всем гарнизоном. Вязали фашины. Чинили большие щиты. Разбирали завал между воротами. К каждой створке приставили столько людей, сколько вошло по ширине — чтоб распахнуть быстро. Хоть какая-то внезапность. Страх перед чужой богиней, загнавший за стены, после нескольких осторожных вылазок начавший подтаивать, вновь полыхнул полной силой. Неметона доказала божественные способности, не побоялась ссоры с самим Вотаном… И не то что ссоры: храм-то под защитой величайшего аса. Мечом туда пройти можно, мечом можно пройти всюду. Но иным путём — только если твоя сила не меньше той, что защищает. Неужели она настолько могущественна? Жуть!

Но именно жуть, пронизывающая до костей, как злой январский ветерок, гнала вперёд изрядную часть саксов. Даже обычная ведьма сживёт человека со света, заполучив большой кусок его кожи. Иной и пряди волос довольно, или ногтей — потому, соскоблив, их следует сжечь. А богиня? Хорошо, ночью заняться не успела. Но вот сейчас поделит добычу, и… Жаровня стоит явно не для плавки золота. И всё-таки саксы ждали. Чтоб не делать вылазку напрасно. Ждали, пока Неметона не закончила радовать войско, и не перешла к камланию.

Если б саксы знали фарси… Текст, точнее, латинскую транслитерацию — и перевод короткой речи, Немайн переписала и раздала важным людям для сверки и хранения. Каждый подписала и пальцем запечатала.

Анна поняла: сида собирается ходить по грани между молитвой и колдовством. Потому и зафиксировала слова — одну букву изменить, и получится не так, но теперь её речь в тисках чернил и чужого языка. Как страшно звучат слова из далёкой страны на востоке… Кожи приносят на плаще, а плащ — на носилках из сложенных вместе мечей и копий. Копья камбрийские, мечи — ржавь из той же сокровищницы. Предельный почёт. Саксы видят, но не успокоятся: казнь тоже бывает почётной.

Под жаровней разводят огонь. Вот он — обряд призвания. Не демонов, не фей. Саксов! Ворота распахнулись, толпа за ними бросилась вперёд. Быстро, но недостаточно быстро. Люди Луковки навалились на верёвки — первую шеренгу смело под ноги бегущим, торопящимся забрать роковой заклад. Они не видели картечного выстрела, до этого камнемёт только булыжниками кидался — и снёс-таки пару зубцов со стены. В первый ров летят связки хвороста. Полить бы маслом, да поджечь — но ближний ров мешает. Остается — следить, как лучники рассыпаются вдоль частокола и начинают дёргать из земли стрелы. А саксам ещё второй ров заваливать. Нион лихорадочно готовит камнемёт к новому выстрелу. Анну с Немайн ждёт иная работа. Тренога уже стоит, водрузить на неё «скорпиончик» дело недолгое. А что взводной механизм с «Пантеры» не снять, так на то есть ворот. И ворот крутить ей, Анне…

В крепость вернулись немногие. Назначенных Вотану среди них не осталось. За линией камбрийских укреплений полыхал костёр. Немайн почтила ярость обречённых, и с павшими врагами поступила достойно. Это немного утешало, как и то, что павшие в бою избегли мучений колдовской гибели и удостоились чертогов Вотана. Иные вспомнили — Отец Дружин ещё и Предатель Воинов. Ему угодна смерть героя, потому, рано или поздно, но помощь его заводит в безвыходное положение. Это он и теперь сделал, потому и храм не защитил.

Ударь камбрийцы на приступ, пока гарнизон во всём изуверился — глядишь, и одолели б. Но Немайн вместо приступа продолжала углублять рвы и готовить предполье, радуясь, что поредевший гарнизон почти не вредит работам. А десять дней спустя из-за дальних холмов показалась стена алых щитов. Ополчение Хвикке явилось выручать столицу.

В маневренной войне один всадник стоит десятка пехотинцев. А в осадной? Саксы осторожничали — и понять их было можно. В прошлый раз они атаковали вдвое уступающую армию, стоящую без укреплений — и проиграли вчистую. Попробовали засаду — трое на одного — не вышло, а ноги унесли немногие. Теперь их было впятеро больше, но червяк сомнения глодал и угрызал. Хотя бы оттого, что вдоль дорог продолжали действовать камбрийские всадники.

Ополчению удалось собрать достаточно людей, но совершенно недостаточно припасов. Рыцари Клидога недаром считались доками по доставлению соседям мелких неприятностей — угонять скот и грабить обозы у них получалось весьма ловко.

Увы, если пищу и корм для лошадей кередигионцы находили в изобилии, стрел им не хватало. Их обоз давно и благоразумно стоял внутри одного из лагерей — напротив южных ворот Глостера. Теперь, когда Хвикке вернулись к столице, это означало: каждый новый рейд отныне будет начинаться прорывом. Впрочем, у саксов не оставалось времени — армия Британии подходила к границам. Несколько дней — и появится конница. Ещё через пару дней — силы сравняются. А ведь у бриттов ещё и богиня! Ну и как её атаковать?

Вот и медлили. Построили лагерь. Принялись совещаться — в который раз. Ничего не выходило. Всё путал крик Неметоны. Но, натешившись буйной перепалкой в большом шатре, идея на саксов снизошла. Пленники, кого захватить удалось, все признавали: богиня поёт опасливо. Своих задеть боится. По легендам тоже так значилось. Выходило: если перемешаться в кучу, ничего у неё не выйдет. Или петь не станет, или распугает вообще всех. Что тоже неплохо: саксов больше, саксы храбрей — значит, оправятся раньше. Решено: ставка на свалку! А как добраться? Конницы нет. Место вокруг голое, а ещё лезть через рвы и частокол… Но — придумали!

Расходились весёлые. Но больше всего довольны оказались не они, а пятеро аннонских бардов. Если бы счастье было светом, ночи бы не было. Стало можно уволочь взбалмошную сиду, вздумавшую лежать в десятке шагов от чужого лагеря. Хорошо хоть одеться в чёрное согласилась, и личико сажей перепачкала. Не целиком, как все, а полосками. Долго убеждала, что так лучше — да так и не уговорила. Ну что она понимает в скрадывании, налётчица! Зато счастливая: белки глаз и не видны совсем. Их-то сажей не замажешь.

Если бы возмущение было тьмой, утро бы в тот день не наступило вовсе. Немайн совсем сошла с ума — захотела лезть в город. Перед тем, правда, подняла Анну, Ивора да пророчицу. Велела — отобрать лучших лучников. Придать аннонцам, выставить в дальний караул, за рвы. Осторожно. Чтоб на готовые саксам подарки не наткнулись. Бить всякого, кто попробует пустить к крепости летучую стрелку. Саму стрелку вместе с запиской — немедленно ей. Как из города вернётся.

Пророчица тоже умом тронулась.

— Жаль что до Роксетера долго плыть. Заказать бы верёвок и бубенчиков. Немайн, конечно, ночью видит хорошо…

Анна же Ивановна только улыбнулась хитро. Одно слово сказала:

— Стрекала.

Нион Вахан смотрела непонимающе.

— Люди, когда им очень больно, кричат.

— А-аа. Тогда ясно. Бубенчиками будут саксы!

У неё есть имя. Главная тайна и секрет. Настоящее имя, не кличка! Тэсни. «Солнечное тепло». Почему же так холодно? Хозяйка всё же решила сжить со света? То ли мужу свою волю в домашнем хозяйстве доказать, то ли заметила в глазах надежду. Так у многих злоба проскакивает. Не у неё. Она спокойная. Она попросту хочет уйти. Посмотреть, как живётся в стране, где слово «бритт» не значит раб. А лучше в такой, в которой рабов и вовсе нет. Временами мечталось — занять место хозайки, а ту с дочками — к жёрнову да квашне. Потом понимала: нельзя. Слишком захочется отыграться. До смерти загоняет. А рабы дороги. Вот её хозяйка ненавидит. Почти как ту, что муж временами пользует. А убить — нельзя. Дорого. Тем более — испортить. Пусть хозяйство и богатое, а дорого выходит, калечить ту, что смирная и работящая. А за то, что временами — когда думает, что и не видит никто, шею выпрямить пытается, губить как-то непроизводительно. Так что до осады жить было можно. Другие рабы говорили, мол, у тебя не жизнь, а муки пекельные. А другой-то не видела, привыкла. Всех мук — лишняя работа и разные шутки с насмешками. Нет, хозяйка не настолько на неё зла. Не была — до войны, до слухов о поражении.