Паучий замок (СИ) - Юрьев Валентин Леонидович. Страница 42

С трудом отловив свою компанию, которая уже не танцевала, а разбрелась по углам с новыми знакомыми, я объявил, что завтра мы уходим, потому что нам поручено проводить королевского гонца. Преодолев все виды нежелания и усталости своих подчиненных, нам удалось переодеться в своё рваньё, собрать корзины, которые стали гораздо тяжелее за счёт подарков, причём, арбалет мне пришлось отдать Пашке, золото я тихонько и втайне от всех отдал Варлону, которому верил больше остальных и отличающемуся большей силой, а себе оставил вымпел. Всё равно рюкзак получился тяжелым из-за костюма и еды.

Утром начался лёгкий противный дождь, который принес с собой туман и тоску, намочил всю одежду и утяжелил груз почти вдвое.

Я представил отряду королевского гонца и, как он и сказал, никто даже не подумал сравнить его с красавцем принцем. Все как один злились, видя в безвинном носителе посланий причину того, что надо уходить из праздника и тепла в обыденность, в привычную и надоевшую дорогу.

До кордона тропа шла почти без повышения уровня, под дождём не хотелось ни разводить огонь, ни просто снимать поклажу, с которой при этом стекали потоки воды, а спина начинала мёрзнуть, а при одевании холодная корзина ложилась на холодную спину и это было противно. Шли молча.

Поэтому дошли до маленьких каменных сооружений быстро, уже к ночи. Это были каменные казармы, близнецы тех, где мы жили позавчера.

Солдаты нас приняли настороженно, сюда слух о спасённых и героях — чужеземцах только докатился, никто из воинов этих раненых не видел, точно ничего не знал, указаний от начальства не получал и не очень-то верил болтовне.

А когда мои мальчишки проболтались, что четыре дня назад мы шли по этой же "дороге", а потом свернули и прошли незамеченными, то сумели задеть их честь, ведь мы проскочили у профессиональных воинов не под носом, а, скорее, над головой. Назревал скандал и только пропуск на пятнадцать иритов, с печатью принца, оказал весомое действие.

Нас разместили на ночь в одной из казарм, солдат из которой выгнали в сторожевую башню, моей команде этот важный военный объект не доверили.

Наутро мы покинули Сарпанию оставив в ней и любовь и ненависть, дождь кончился и здесь, в предгорьях, даже подморозило, а лучи Сияющего приветствовали нас со стороны родных гор.

ОХОТНИК

Как хорошо, когда никого нет рядом! Фигура спереди, такая же сзади. Шаги ровные, неторопливые, шаг в шаг, так что мозги полностью отключены и могут делать всё что хотят. Впереди и сзади — разведка, в случае чего — успеет подать сигнал, чтобы выхватить оружие и швырнуть себя за ближайший камень. Мягкий рюкзак не гремит, спальник под спиной смягчает все удары и греет… Хорошо!

Дорога, тянущаяся по холмам, залезает иногда в каменные мешки мрачноватых ущелий, с чистой ледяной водой, которая то струится ручьём, то, гремя, спадает небольшим водопадом.

Мишка любовался россыпями камней, цветами, озёрами, вспоминал вечер на кордоне, думал о том, что Канчен-Та, наверно, уже дома, получила его послание и побежала читать к грамотею из окружения принца, который нудным безразличным голосом перечитывает в десятый раз его неуклюжие строки, а она достаёт из браслетика маленький меч…

— Мечтаешь, Мроган?

Принц подобрался незаметно, видимо, надоело идти в строю.

— Наверно, Верт, а что ещё делать? Ноги сами идут А ты что, мысли читаешь?

— Ну, все твои мысли написаны на твоём же лице.

— Что? Неужели — все?

— Ну, нет, конечно, но основные — всегда.

— А если не видеть лица?

— Если не видеть, то это, конечно, сложнее.

— Но возможно?

— Понимаешь, половину знания даёт просто понимание обстановки. О чем может думать воин на поле боя? Об атаке, о поражении, о бегстве, о своём горе, если убило друга, и ещё много, о чём. И если знать, что его может волновать, можно догадаться и о его мыслях.

— Ну, так можно, что угодно, сказать. Может, в бою живот схватило и он думает, как бы не наложить в штаны, а ты скажешь, о своём друге страдает?

— Так я же и сказал — половину. А дальше смотри внимательно. Если рука на брюхе, а взгляд в кусты, то, может и вправду, приспичило. А если на врага смотрит со злостью, а рука на кинжале, это совсем другое.

— Надо ещё догадаться, на что именно обратить внимание, а как?

— А очень просто. Ты, когда слышишь шум в кустах и не видишь, что там шумит, ты что делаешь?

— Слушаю дальше, смотрю…

— Значит, увеличиваешь знание?

— Ну, конечно! Зрение подключаю, подхожу ближе…

— А если не можешь ни видеть, ни слышать?

— Да ты что, Верт, смеёшься? Сам же сказал, нужны знания.

— Но знания ты получаешь от ушей, глаз, языка, кожи, так?

— Конечно, от чего же ещё?

— Но ты же не всегда видишь сам объект? Например, ветка качается и ты соображаешь — это значит, что птица улетела! Хотя её уже и рядом нет. Правильно?

— Ну и что это значит?

— А то, что ты всегда анализируешь не только то, что чувствуешь, но и то, как это могло произойти, думаешь, короче.

— Ну, если ты такой умный, то скажи, о чём думает Крен, впереди?

— Да очень легко!

— Ну, давай, давай!

— Он думает: 'Когда же, будет проклятый привал и я, наконец вытащу этот дарков камушек из ремня на ноге!'

— Ну, Верт, ты даёшь! Хотя, ещё о жратве тоже!

Это уже вполоборота отвечает худой Крен, который, оказывается, от скуки, всё слышал, и тогда Мишка замечает, что он и впрямь, немного вывернул ногу и прихрамывает, видимо, ему, действительно больно.

— Только, не пойму, гонец, вас этому учат, что ли?

— А ты побегай в одиночку со свитками, начнёшь камни слушать, лишь бы в неприятности не попадать…

— Ну а дальше? Что в голове у Кайтара?

— Проще простого, он соображает, что скажет отец про его девчонку, разрешит ли ему жениться раньше времени и очень хочет развернуться и двинуть назад, в долину со скоростью раненого аргака.

— Почему ты так решил?

— А посмотри, как он иногда поглаживает её колечко на ходу, а на привалах даже в кусты бегает, держась за подарок!

— Кайтар, а Кайтар! Отец не даст жениться! Ты ещё сосунок! — весело и язвительно кричит Крен, которого этот разговор отвлёк от болячки.

Пашка вздрагивает, не оборачиваясь, грозит кулаком, потом зыркает в нашу сторону назад и, видя ржущие рожи, сам улыбается:

— Да, ладно вам! А может, разрешит?

Мишка, немного ошарашенный, думает о том, какой он всё же ненаблюдательный, а принц, оказывается, не зря называется Охотником. Они всё также шаг в шаг идут по 'дороге', ноги сами знают, что нужно делать.

— А если совсем ничего не видно, не слышно?

— Так не бывает. Но я понял, ты не об этом спросил. Другие не поймут, а ты — сможешь. Когда ты кидаешь камень, то думаешь, вспоминаешь, отдаёшь приказ руке, эти действия требуют работы от головы и их можно услышать, это несложно, трудно только выделить из всех мысли одного ирита. Или любого дивого существа.

— И как быть?

— Если все кричат, а ты хочешь услышать одного, то что тебе нужно делать?

— Не знаю… Никогда не задумывался… Я как-то настраиваюсь, чтобы слышать одного, а других — нет.

— Ну, правильно, настраиваешься. Когда ты смотришь на ядовитую керзу, то не замечаешь ни кустов, на которых она сидит, ни камней вокруг, а только её! Вот тебе и ответ.

— Ну, это я, как раз, понимаю. А как чувствовать сами мысли?

— Те, которые остаются в голове, никак. А вот приказы, которые отдаёт чужая голова своему телу, предмету, другому ириту, можно заметить, они долго витают вокруг своего владельца, как круги в воде и эти круги можно услышать, анализировать, обдумать.

— То есть, сейчас идёт двенадцать ребят и я могу расслышать каждого?

— А зачем тебе — каждого? Я же об этом и толкую! Сможешь расслышать только общий шум! Напрягись, Мроган! Пойми — трудно выбрать. А выбирать ты будешь кого? Того, кто тебе сейчас важен. Од-но-го! Если ты собираешь ягоды, то не видишь камни, они тебе не нужны. А если стоишь в дозоре, не будешь слушать шум ручья, будешь ловить шорохи шагов, твоя голова сама перестраивается и слушает только то, что нужно. Ну, вот и слушай!