Иная судьба. Книга I (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна. Страница 74

А руки? Оттого, в порядке ли они, зависит иной раз душевное равновесие. Да что там: если у дамы ноготки отполированы или покрыты перламутровой краской, пальчики ухожены, без заусенец, без траурной каймы, которой грешат некоторые безалаберные особы — стоит ей протянуть хорошенькую ручку по направлению к ближайшему кавалеру, как тот немедленно поспешит на помощь. Что ещё? Не должны быть обделены вниманием и волосы, это уж безусловно. Чистые, блестящие, здоровые, уложенные в самую простую причёску, без изысков, они прекрасны сами по себе, без сонма гребней и булавок, без хитроумных начёсов, подушечек под шиньоны и прочих приспособлений…

А ещё у дамы должна быть чистая шея, и никаких грязных подтёков от воды с мылом и катышков застарелой пудры, обновляемой ежеутренне вместо нормального мытья… Да-да, были и такие неряхи, которые по привычке, укоренившейся с тех времён, когда в Эстре не открылись ещё общественные бани и не пошло веянье среди аристократии принимать ванны хотя бы раз в неделю, считали чистоту греховной и соблазнительной. На самом-то деле — просто экономили, воду-то греть было дороговато, дровишки в цене кусались, пока из Лотарингии не стали привозить дешёвый уголь.

Пока гостья пила предложенный кофе, Бланш успела оценить и благородную осанку, и отсутствие жеманства — некоторые клиентки, дабы показать утончённость воспитания, держали крошечную чашечку еле-еле, двумя пальчиками, оттопырив мизинец и едва смачивая губы горячим экзотичным напитком. Морщились, лицемерки, но сахар не клали — в моде было наслаждаться природным вкусом, сиречь горечью. Госпожа Доротея завоевала сердце модистки тем, что, не поведя бровью, щипчиками подхватила из сахарницы и отправила в свою чашку три кусочка желтоватого тростникового сахара, и без колебаний разбавила кофе горячими густыми сливками. И выражение лица при первом же глотке у неё было такое…

Господи-боже, будто она этого кофе уже лет сто не пила. Откуда Винсент её откопал?

Перво-наперво распорядиться приготовить ванну, определилась Бланш. Гостья с дороги, пропылённая до макушки своего дурацкого вдовьего чепца, ей-богу. Мало того, что предложением освежиться она завоюет её сердце, но и… гкхм… Примерку всё же лучше делать на чистое тело, не так ли? В перечень их дополнительных услуг омовение клиентов не входило, но Бланш решила ради такого случая уступить гостье собственную деревянную объёмистую лохань. В горячей воде недостатка не было. По примеру многих мастерских, рабочие помещения и зал для приёма клиентов располагались на первом этажа, на втором — жилые комнаты, её и девочек, прислуга же неплохо расположилась в мансарде: там зимой было, как ни странно, теплее, чем на остальных этажах — из-за большой бочки с водой, под которой постоянно поддерживался огонь. Это Бланш собезьянничала с того устройства горячего водоснабжения, что внимательно изучила в доме его светлости. У неё, конечно, было всё намного проще, и воду на верхотуру таскала прислуга, а не качали ручными насосами, как в Гайярде, но всё же… Такую роскошь, как ежедневная горячая ванная, не каждый горожанин средней руки мог себе позволить.

— Вот что я вам скажу, господин Винсент, — с некоей фамильярностью, позволительной для закадычной подруги матери, обратилась к капитану Бланш. — Даже не думайте сидеть здесь и дожидаться результата, за полчаса мы не управимся. Помните, сколько пришлось потрудиться над вашей маркизой? А тут у нас случай потруднее будет… Езжайте-ка по своим делам и возвращайтесь не раньше вечера. Госпоже Доротее, помимо всего прочего, нужно будет немного отдохнуть после дороги, это освежит и улучшит цвет лица. Никакое платье не отбелит кожу и не заставит глаза сиять лучше, чем полноценные два часа сна после обеда. Так что — ступайте себе, капитан, и ни о чём не беспокойтесь: за результат я вам ручаюсь.

Джеймс Вильям Гордон, посол бриттской империи, пребывал… испытывал…э-э… несколько смешанные чувства.

— Так ты говоришь…

С натугой поднял грузное тело из недр обширного кресла. Ножки жалобно скрипнули. Посол тяжело прошёлся по кабинету, утапливая каждый шаг в густом ворсе персидского ковра. Остановился у камина. Поморщился от кислой отрыжки… ох уж это пиво по утрам, до сих пор вспоминается, пора бы уж переходить на милый его соотечественникам чай… Потёр над пламенем руки. Последние два дня его то и дело бил изнурительный озноб, но теперь-то Гордон доподлинно знал — отчего.

— Так ты говоришь… — повторил он, обернувшись к маленькому человечку, что почтительно замер в полупоклоне, да так до сих пор и не выпрямился. Очаровательная субретка лет двадцати, стоявшая рядом, свеженькая, как бутон английской розы, помедлив самую малость, присела в изящном реверансе, как будто всю жизнь только этим и занималась, несмотря на то, что платьишко на ней было не ахти какое роскошное. Впрочем, старый толстый интриган повидал на своём веку всяких — и принцесс в лохмотьях, и епископов в кирасах, и девок в горностаевых мантиях. Эта же… м-м-м… особа была на редкость интересной. И с весьма богатым потенциалом. Многообещающим, как и её лукавые взгляды.

— Сара больше нет, — быстро прошептал маленький Джон Клеменс, он же — Жан Клеман, он же — шпион по особым поручениям секретного ведомства Бриттской внешней разведки при посольстве в Эстре. — Сар стёрт с лица земли. Сара больше нет…

Лёгкая ладонь его спутницы отвесила Клеменсу подзатыльник.

— Не обращайте внимания, ваше сиятельство, — снисходительно извинилась за убогого красотка Аннет. — Он с тех пор, как с того местечка приехал, ведёт себя, словно пришибленный, только одно и твердит: Сара больше нет.

— Сара больше нет, — согласился шпиончик. — Сар стёрт… — И вдруг словно что-то оборвалось в его груди. — Орки. Зелень. Растерзанные женщины, — забормотал он. — Сгорело, всё сгорело… Люди умирали в муках, без покаяния, но господь всё равно принял их на небесах, потому что — в муках… Сара больше нет…

И замолчал, склонив голову. Две крупных слезы покатились по худым щекам.

— Только это и талдычит, — огорчённо сообщила бывшая трактирщица. — Иной раз его отпустит — тогда говорит понятно, только редко. Но ничего, я всё-таки выпытала, куда его привести. Вот перед ваши очи и доставила, ваше сиятельство, господин Гордон. Что, будет ли бедной хозяйке гостиницы какая-то награда за труды?

Джеймс Вильям почувствовал вдруг приятное волнение.

— Чего же ты хочешь? — спросил игриво, буравя взглядом. А сам уже непроизвольно втянул живот и расправил плечи, стараясь придать фигуре больше величия и значимости. Малыш Клеменс был ему уже неинтересен. Всё было ясно, как день. Герцог наверняка послал к старому барону своих людей за дополнительными сведениями о беглой жене, те взяли Бирса в оборот и барон, не выдержав, схватился за артефакт, который до этого посол Бриттанской империи лично передал Анне. Это было сделано ещё перед началом акции с похищением документов — на всякий случай, дабы, если псы Троегубого побегут по следу, начнут вынюхивать в Саре — тут-то их и накрыть… Собственно, аналогичное нападение в Анжи проводилось в рамках прикрытия, чтобы подумали, будто зеленокожие время от времени прорываются вдоль всей границы. Что ж… Портал открылся несколько запоздало, однако всё пошло на пользу делу. Хоть сколько-то, да удалось подгадить герцогу: запугать страшными слухами население и подорвать доверие к правителю, рассеять часть армии на дополнительные кордоны вдоль рубежей, спровоцировать конфликт с Моравией — ведь наверняка его светлость разозлится и полезет разбираться в соседнее королевство за то, что упустили неклеймёных орков…

Артефакт для открытия портала был замкнут на Гордоне, вернее сказать — на массивных перстнях с сапфиритами на толстых пальцах, холёных, белых, слово баварские сосиски… Маг из Джеймса Вильяма был никудышный, но частичку силы он в себе всё же носил. Вот её-то и оттянуло портальное яйцо: выпив энергетику камней, закусило хозяйской. Оттого-то в тёплые августовские дни в бриттском посольстве жарко топились все камины.