Война сердец (СИ) - "Darina Naar". Страница 251

Эстелла не удержалась и хмыкнула: в кои-то веки падре Антонио милосерден, как и подобает человеку с саном священнослужителя.

— Однако, — голос падре Антонио стал жёстче. Он поднял вверх указательный палец, — это не умаляет вины этого раба божьего за то, что он совершил в дальнейшем. Но, дети мои, преступления эти носят мирской характер. Так что мне здесь делать нечего. Воровство и убийство неизвестного горожанина — это не ко мне. Я священник и не расследую преступления. Я могу лишь молить Всевышнего, дабы он направил эту заблудшую душу и открыл ей путь к свету, — падре явно играл на публику, с таким, воистину театральным, пафосом он произносил свою речь. — Я занимаюсь только вероотступниками, обвинёнными в богохульстве, ереси и прочих мерзостях. Так что, синьор Сильвио, я вам не помощник в этом вопросе. Позвольте мне откланяться, сеньоры, у меня множество дел в приходе.

— Конечно, па-адре, — разрешил комиссар, и тот вышел.

На физиономии Сильвио отразилось всё, что он думал по поводу интеллекта падре и комиссара вместе взятых. Данте разглядывал свои когти — те поблёскивали в неярком освещении.

— Послу-ушайте, — комиссар заглянул в какой-то свиток, — Данте Гонсало Ньетто, так во-от, сеньор Ньетто, с убийством Фели-иппе Кассераса мне всё я-ясно. Вы доделали за ту да-амочку грязную рабо-оту. Она сама-а не осмелилась уби-ить, мня себя аристокра-аткой. Хотя в душе она обы-ычная проститутка, пусть и с родосло-овной.

Эстелла увидела, как Данте воткнул когти себе в запястье. Какой же всё-таки мерзкий тип этот комиссар!

— Но у неё ку-уча денег и свя-язей, — комиссар не реагировал на молчаливое бешенство Данте. — Ду-умаю, если она и понесё-ёт наказание, то незначительное. Её ро-одственники настаивают, что де-ело должно слушаться в Высшем суде Буэнос-Айреса, там мы её не доста-анем. Но вы — это не она-а. Вы-то заплатите за это преступле-ение сполна, — он ухмыльнулся, подкручивая усы пальцами. — И я, и сеньорита Кассе-ерас об этом позабо-отимся.

Дочь убитого, вышеупомянутая сеньорита Кьяра Кассерас, не проронила ни слова. Но Данте она изучала с любопытством. Её явно поразила красота юноши. Хоть Данте и был неестественно бледен, с растрёпанными волосами и остекленевшим взглядом, он и сам не понимал, насколько сейчас прекрасен. Но сеньорита Кассерас не выказывала особой злости и желания упечь Данте в темницу. И Эстелла, глядя на это сквозь страницы Книги Прошлого, рассмеялась: какая же мерзкая девица, вся в своего папашу! Её-то, Эстеллу, она хотела упечь в тюрьму чисто из женской зависти. На Данте же она смотрела как кошка на рыбку.

— Но меня интересу-ует другое, — продолжил мяукать комиссар. — Что вы мо-ожете сказать по поводу обвине-ений в ваш адрес со стороны-ы синьоров Сильвио и Ренато Бильосо, прису-утствующих здесь?

— Мало им, — заявил Данте, двумя руками убирая волосы со лба.

— Во-от как? Стало быть, сеньо-ор Ньетто, это пра-авда, что вы их пытали, что вы их огра-абили?

— Я не помню.

— То-о есть?

— Не помню и всё, — поёжился Данте. — Это был не я. Это был человек, который живёт во мне. Но если бы это был я, я бы им кишки вырвал, — по лицу Данте поползла гадкая ухмылка. Глаза его сделались чёрные как угли. Он пронзил Сильвио и Рене взглядом убийцы. — Я бы хотел, чтобы они сдохли. Я бы плюнул на их могилы. Как жаль, что Салазар их не убил.

— Кто это — Салаза-ар? — сдвинул брови к переносице комиссар.

— Это я, — шепнул Данте.

— Вы-ы? Интере-есно. Тогда кто тако-ой Данте Ньетто?

— Это я, — повторил Данте как попугай. Лицо его будто заледенело.

— То есть как та-ак? — комиссар потёр виски пальцами.

— Это потому что нас много, — Данте метнул на комиссара взгляд исподлобья. — Представьте, живёт себе на свете человек, и все думают, будто он это он, а на самом деле в нём живёт кто-то иной. Вот вы смотритесь в зеркало, комиссар, и что ты там видите?

— Себя коне-ечно.

— А я не вижу себя. Я вообще ничего там не вижу или вижу себя и не себя одновременно, — Данте обвёл всех пустым взором. — Лучшее, что вы можете сделать, комиссар, — убить меня прямо сейчас. И меня, и Салазара... Убить, всех убить, только не трогайте её. Не надо трогать Эстеллу, иначе я убью вас, — и Данте нервно дёрнулся.

Комиссар Ласерда потряс головой, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

— Я ни черта не по-онял, — сказал он. — Вы что-о надо мно-ой издеваетесь?

— А вы кто?

— Что значит кто-о я? — разозлился комиссар, долбанув рукой по столу так, что Сильвио и Рене тотчас сменили одинаково тупые физиономии на одинаково испуганные. — Я комисса-ар Ласерда!

— А у вас над затылком баранья голова, — добил Данте.

— Что-о-о?

— Потому вы упрямы, тупы и не видите дальше своего носа, точно как баран. А ещё у вас противный голос и он меня раздражает так, что мне хочется вас задушить, — Данте засмеялся как-то надрывно. — А эти двое, — он указал на Рене и Сильвио, — однажды будут гореть в огне. Их дни сочтены, коса смерти висит над ними. Когда этот город укроют страх и дым погребальных костров, земля сама очистит себя от лишних. Они будут лежать на смертном одре и никто не придёт к ним на помощь, — голос Данте сделался низким, чарующим, как голос настоящего мага-предсказателя. Когти его удлинились больше и засияли серебром.

— Да он бредит! — Рене сварливо выпятил губы. — Он ведь чокнутый, вы чо не видите чо ли? В Жёлтый дом его!

— Ну-у это су-удьи будут реша-ать, — заключил комиссар, — где ему бы-ыть в башне или в Жёлтом до-оме. Моё дело преступле-ение раскрыть, а там уж пускай хоть на уша-ах скачет. Жа-аль, что смертная ка-азнь по велению вице-короля-я оста-алась лишь для государственных престу-упников и богохульников. Я б все-ех убивал. Даже за кражу хле-еба на виселицу без разгово-оров, чтоб неповадно бы-ыло.

— Жаль, что тебе не приходилось и не придётся голодать, — раскосые глаза Данте превратились в две хвостатые кометы, от чего лицо сделалось ещё более неземным, чем прежде. А голос зазвучал грубо и хрипло: — Если бы ты подыхал с голоду, комиссаришка, и утащил бы у какого-нибудь богача несколько монет, чтобы купить кусок хлеба, я бы первый отправил тебя на виселицу, чтобы неповадно было!

— Конво-ой! — выкрикнул комиссар. — В ка-амеру его, пока я не открутил ему башку-у!

Явились стражники и, надев на Данте кандалы, потащили его к двери. Вырываясь из лап своих мучителей, Данте поднял глаза к потолку — там на цепи болталась безобразная кованая люстра.

— Я бы на твоём месте, комиссар, переставил свой стол в другой угол, — выплюнул юноша напоследок. — А то до завтра не доживёшь.

— Уведите это чудище во-он, Христа ра-ади! — взвыл комиссар.

Дверь за Данте и стражниками захлопнулась. Комиссар Ласерда, переведя дух, стал записывать показания Сильвио, Рене и сеньориты Кассерас, но и пары минут не прошло, как люстра на потолке вдруг покачнулась.

Шмяк! Цепь переломилась пополам, и люстра с размаху брякнулась комиссару на голову. По физиономии его потекла кровь и он откинулся на спинку кресла. У Сильвио, Рене и Кьяры Кассерас челюсти так и отвисли.

— Ха! — выпалила Клариса (Эстелла уж и забыла о её существовании). — Опять я его недооценила. Колдовство на расстоянии — это сильно!

Эстелла сглотнула.

— А... эээ... а комиссар остался жив? — спросила она робко.

— Как бы не так! Похоронили через два дня, — объявила Клариса.

Потрясённая Эстелла вперилась в Книгу — та быстро-быстро сама листала страницы.

«Год 1799», — прочла Эстелла дату.

Вновь открытая страница перенесла её и Кларису в мрачное подземелье, освещаемое свечкой. Эстелла узнала тюремную камеру.

Данте лежал на полу, на соломенной подстилке, лицом вниз. Чёрная одежда, смоляные волосы, запутанные до нельзя, на ногах кандалы. Сияющим когтем он чертил на полу какие-то узоры или буквы. Так продолжалось долго.

Изредка он, вглядываясь в каменные стены, что-то шептал. Иногда вскрикивал, обнимая себя руками: