Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 131

– Так и со звонами. Вода отмеряет течение времени.

– Ты не понял, – сказал Джаг, но ничего не стал объяснять.

Таралек Виид скривил губы, помедлил, сплевывая густую мокроту в ладони. Втер ее в волосы. В толпе взвизгнула какая-то женщина… но больше криков не было. – Течения в каналах не способны изменить общее свое направление. Кривизна каналов – лишь задержка на пути.

– Да, замедление тока воды. Оказывается, что вода меняется, собирая помои по всему городу и возвращается в реку, имея иной цвет. Она стала грязной, порченой.

– Чем медленней шаги, тем грязней сапоги?

– Можно и так сказать, – кивнул Икарий.

– Но время тут ни при чем.

– Уверен? Когда мы вынуждены ждать, наш разум заполняется тяжкими, склизкими мыслями. Словно помоями. Когда мы принуждены действовать, наше течение быстро, вода чиста и обжигающе холодна.

– Похоже, мы ждали слишком долго, Икарий. Здесь, перед лицом неизбежного.

– Пути к Руладу? Можешь так думать. Но я скажу тебе, Таралек Виид: не по этому пути я иду.

Следующие полдюжины шагов они молчали.

Гралиец заговорил: – Веревку обертывают вокруг кувшина, чтобы он не разбился.

Глаза Старшего Оценщика блеснули. Он стоял в толпе шагах в двадцати от той лавки горшечника, у которой задержались Икарий и Таралек Виид. Монах обхватил себя руками; пальцы бешено шевелились. Дыхание его было быстрым и неглубоким.

Семар Дев закатила глаза: – Вы намерены упасть замертво? На меня? Надо было сказать заранее, что прогулка будет хождением в тени Джага. Я осталась бы в казармах.

– Ваш выбор, – отвечал тот, – должен лежать всецело на вашей совести, Семар Дев. В отличие от меня и любого другого человека. Как говорят, история человечества состоит исключительно из конфликта ожиданий.

– При чем это?

– Более того…

– Хватит ваших «более того», Старший Оценщик. Компромисс – это взаимоистребление ожиданий. Мы не станем обсуждать ваши не относящиеся к делу реплики. Это моя часть компромисса.

– Как пожелаете.

Ей захотелось ударить монаха; но Семар не решилась устроить публичную сцену. Почему все мужчины чем-то одержимы? – По все вероятности, он умрет. Очень скоро.

– Не думаю. Нет, я думаю совершенно иначе.

Икарий и граль продолжили пробираться сквозь толпу; миг спустя Старший Оценщик двинулся за ними на приличном расстоянии. Семар Дев вздохнула и пошла следом. Толпа ей не нравился. Плохо пахнет. Напряжение, тревога. Лица у встречных натянутые, крики торговцев звучат натужно и полнятся отчаянием. Мало кто у них покупает, наконец заметила она.

– Что-то не так.

– Тут нет ничего, не объяснимого нарастающей финансовой паникой, Семар Дев. Вы можете думать, будто я поглощен лишь ИМ; но, уверяю вас, я уже оценил ситуацию в Летерасе – и, на его примере, во всей империи. На пороге кризиса. Увы, любое состояние имеет ограниченный размер. Но подобная здешней система основана на допущении неограниченных ресурсов. Имеются в виду различные ресурсы: от дешевой рабочей силы и материалов до неограниченного спроса. Каковой спрос, в свою очередь, во многом зависит от эфемерных материй, вроде доверия, надежды, необъятности потребностей и благословенного умения думать одним днем. Всё это подвластно таинственным и зачастую необъяснимым влияниям. Здесь мы становимся свидетелями воздействия комплекса сочетающихся факторов, призванных подорвать вышеуказанные добродетели. Более того, я полагаю, что ситуацией дирижируют.

От выспренней речи Оценщика ее сознание стало уплывать вдаль… но последние слова обострили внимание. – Летерас под экономической осадой?

– Отлично сказано, Семар Дев. Некто манипулирует ситуацией с целью вызвать цепную реакцию распада. О да. Такова моя скромная оценка.

– Скромная?

– Разумеется нет. Я с иронией взираю на собственную гениальность.

– Зачем же?

– Ну, чтобы обрести скромность.

– Мы будем весь день преследовать Икария и его ручного граля?

– Семар Дев, изо всех жителей Кабаля только мне выпало лицезреть нашего бога. Разве удивительно, что я иду за ним?

«Бога? Он не бог. Он чертов Джаг из одханов, что к западу от Семи Городов. Страдает от трагического проклятия… но кто из нас не страдает?» Тут ее внимание привлекла фигура, показавшаяся на пути Икария и Таралека. Фигура высокая, широкая, с как бы разбитым лицом и громадным каменным мечом за спиной. – О нет, – простонала она.

– Что такое? – спросил Оценщик.

– Он его увидел?

– Семар Дев?

Но монах уже оказался позади Семар, рванувшейся вперед, грубо расталкивающей прохожих. «Ожидания? Конечно. Компромисс? Ни шанса».

Один из канделябров с неисправным клапаном начал моргать, испуская толстые струи дыма. Дым вился по приемной, подобно змее. Лающий кашель Уруфи эхом отражался от стен. Сиррюн Канар прижался спиной к дверям в тронный зал, скрестил руки на груди, следя за Тисте Эдур. Томад Сенгар расхаживал взад и вперед, заботливо обходя стражников (хотя при этом делал вид, будто не замечает их). Его жена натянула узкое темно-серое платье, напоминая Сиррюну стервятника со сложенными крыльями. Возраст заставлял ее немного горбиться, что усугубляло сходство с птицей. Губы офицера искривились в слабой улыбке.

– Не сомневаюсь, ожидание тебя забавляет, – прорычал Томад.

– Значит, вы все же наблюдали за мной.

– Я наблюдал за дверью. Тебе случилось стоять возле нее.

Несомненно, это должно быть оскорблением. Улыбка Сиррюна стала шире. «Увы, тебе придется пройти сквозь меня, а на это ты не решишься, а?»

– Император весьма занят.

– Чем? – вопросил Томад. – Все решает Трайбан Гнол. Рулад просто сидит в остекленевшим взором, иногда кивает.

– Плохо же вы думаете о родном сыне.

Он понял, что задел их за живое: муж и жена сверкнули глазами.

– Мы думаем о Трайбане Гноле еще хуже, – сказала Уруфь.

Не было нужды отвечать на такое замечание: Сиррюн отлично знал их мнение о Канцлере и всех летерийцах вообще. Слепая спесь, разумеется; сплошное лицемерие, учитывая страсть, с которой Эдур перенимают обычаи Летера, вслух провозглашая презрение и отвращение к ним. «Если вам так невкусно, Эдур, почему вы не отрываетесь от нашей титьки? У вас был шанс все разрушить. Да, развалить нашу совершенно отвратительную цивилизацию». Стоит ли говорить с двумя дикарями?

Он скорее ощутил, нежели услышал слабое царапание за дверью. Медленно выпрямился. – Император сейчас примет вас.

Томад взвился, спеша встать лицом к дверям; Сиррюн увидел на лице негодяя внезапное напряжение, плохо скрытое привычной надменностью. Уруфь откинула плащ, освобождая руки. В ее глазах страх? Он заметил, что она встала поближе к супругу – но, кажется, из близости рождалось лишь еще большее напряжение.

Сиррюн сделал шаг в сторону и открыл створки дверей. – Встать в выложенном плитками круге, – бросил он. – Пройдите дальше – и дюжина стрел отыщет ваши тела. Без предупреждения. Таков приказ Императора. Теперь входите. Медленно.

В этот самый миг один Тисте Эдур и четверо летерийских солдат на взмыленных конях приближались к западным воротам города. Крики Эдур заставляли пешеходов разбегаться с насыпи. Все пятеро всадников покрыты грязью, двое ранены. У некоторых, в том числе у Эдур, ножны пусты, мечи других покрыты коркой крови. Из спины Эдур торчит обломанная стрела – железо наконечника глубоко зарылось в мышцы правой лопатки. Его плащ пропитан кровью.

Воин умирает. Он едва держится, уже четыре дня.

Тисте Эдур издал еще один хриплый крик – и его потрепанный отряд ворвался под арку ворот, в город Летерас.