Странствия Шута (ЛП) - Хобб Робин. Страница 60

Я попыталась прикинуть навыки, которые могли бы спасти нас. Я владела ножом в драке. Немного. Если бы я могла достать его. И если бы драться пришлось только с одним противником. Я знала то, что не знали они. Они говорили со мной, как с совсем маленьким ребенком. А я не сказала ничего, чтобы поправить их. Я никому из них толком ничего не сказала, совсем ничего. Это могло бы пригодиться. Я не могла придумать, как, но это был секрет, которого они не знали. А секреты могут быть оружием. Я прочла про это или услышала. Где–то.

Сонливость снова окутала меня, размывая края окружающего мира. Это из-за супа, или туманного человека, или обоих.

Не сопротивляйся, - предупредил меня Волк-Отец. - Не дай им понять, что ты знаешь.

Я сделала глубокий вдох, притворяясь, что зеваю, и вдруг зевнула по-настоящему. Одесса вползала в палатку позади меня. Я заговорила сонным голосом:

 – Они нехорошо смотрят на Шун. Те люди. Из-за них я вижу темные сны. Разве Двалия не может заставить их держаться подальше?

 – Темные сны? – произнесла Одесса с легким ужасом.

Внутри меня все замерло. Не зашла ли я слишком далеко? Она больше ничего не сказала, и я опустилась на колени, заползла на разложенные одеяла и укуталась в них рядом с Шун. Под одеялами я вывернулась из громоздкой меховой шубы, выбравшись из нее через низ вместо того, чтобы расстегнуть пуговицы, и сложила ее в подушку. Я почти полностью закрыла глаза и дала дыханию замедлиться. Я наблюдала за ней сквозь опущенные ресницы. Одесса долгое время стояла неподвижно, следя за мной. Я почувствовала, что она принимает какое-то решение.

Она вышла, позволив полам палатки свободно упасть. Это было странно. Обычно, когда мы с Шун устраивались спать, Одесса ложилась рядом с нами. Мы редко когда находились вне поля ее зрения, в безопасности под присмотром Двалии. Теперь мы были одни. Интересно, не означало ли это возможность побега. Вполне возможно. Быть может, это наш единственный шанс. Но мое тело согрелось, и я почувствовала тяжесть. Мысли ворочались все медленнее и медленнее. Я высвободила руку из одеял и потянулась к Шун. Разбужу ее, и мы выползем из палатки с другой стороны. В холод и снег. Я не любила холод. Я любила тепло, и мне необходимо было поспать. Я так вымоталась и так хотела спать. Моя рука упала, чуть-чуть не дотянувшись до Шун, и у меня не нашлось сил, чтобы поднять ее снова. Я спала.

Я проснулась как пловец, выныривающий из воды. Нет. Скорее как кусок дерева, болтающийся на поверхности, потому что у него нет иного выбора. Мое тело стряхнуло остатки сна, и я села с ясной головой. Двалия сидела, скрестив ноги, у подножия моей кровати. Одесса – на коленях сбоку и немного позади нее. Я оглянулась на Шун. Та спала, по всей видимости, не обращая внимания на происходящее вокруг. А что происходило? Я моргнула и краем глаза увидела вспышку. Я повернулась, чтобы взглянуть, но там ничего не было. Двалия улыбалась мне доброй и подбадривающей улыбкой. 

– Все хорошо, – успокаивающе сказала она.

Что значило для меня как раз обратное.

– Я просто подумала, что нам необходимо поговорить, чтобы ты поняла, что не стоит бояться мужчин, охраняющих нас. Они не причинят тебе вреда.

Я моргнула, и за миг до того, как мой взгляд сфокусировался на Двалии, я увидела его. Туманный человек сидел в углу палатки. Я медленно-медленно направила взгляд в том направлении, двигая только глазами. Да. Он сиял мне бессмысленной улыбкой и, когда его глаза встретились с моими, счастливо хлопнул в ладоши. 

– Братец! – воскликнул он.

Он от души рассмеялся, будто мы только что вместе услышали отличную шутку. То, как он мне улыбался, натолкнуло меня на мысль, что он хотел, чтобы я любила его также сильно, как он уже любил меня. Со смерти матери никто не выражал свою любовь ко мне так открыто. Я не хотела его любви. Я таращилась на него, но он продолжал мне улыбаться.

Двалия нахмурилась, но лишь на мгновение – маслянистое лицо, расплывшееся в выражении острого неодобрения. Когда я посмотрела прямо на нее, ее улыбка оказалась на том же месте. 

– Что ж, – произнесла она, будто довольная этим. – Вижу, наша маленькая игра подошла к концу. Ты ведь видишь его, не так ли, Шайсим? Даже, несмотря на то, что наш Винделиар делает все возможное, все, что только можно, чтобы оставаться незамеченным?

Похвала, вопрос и упрек – все это переплелось в заданном вопросе. Луноликому мальчику стало только веселее. Он извивался из стороны в сторону, счастливый низкорослый мальчик. 

– Глупышка! Глупышка! Мой братец смотрит другими глазами. Он меня видит. Он меня видел, о, еще с тех пор, когда мы были в городе. С музыкой и сладостями, и с танцующими людьми. – Он в задумчивости почесал щеку, и я услышала звук, выдающий наличие растущей щетины. Итак, он был старше, чем я предполагала, но все равно пока еще выглядел мальчишкой. – Как бы я хотел, чтобы тот фестиваль продолжился, с танцами и пением, и сладостями. Лингстра, почему мы не остались праздновать с теми людьми на фестивале?

 – Потому что мы – не они, мой служитель. Это и есть ответ. Мы не являемся таковыми, как не являемся коровами или чертополохом. Мы – Служители. Мы придерживаемся пути. Мы и есть путь. Путь, которым мы следуем, служит во благо миру.

 – Когда мы служим миру, мы служим себе, – слаженно прозвучали слова Двалии и Одессы. – Благо мира является и благом Служителей. Что хорошо для Служителей, то хорошо и для мира. Мы следуем пути.

Их голоса смолкли, и они почти осуждающе уставились на Винделиара. Он опустил глаза, и часть его света ушла с лица. Он произносил в размеренном ритме слова, которые, как я была уверена, он выучил с колыбели. 

– Тот, кто покидает путь, не является Служителем, но препятствием благу мира. Препятствие на пути должно избегаться. Если его невозможно избежать, оно должно быть устранено. Если оно не может быть устранено, оно должно быть уничтожено. Мы должны придерживаться пути во благо мира. Мы должны придерживаться пути во благо Служителей. В конце он глубоко вздохнул. При выдохе круглые щеки издали пыхтящий звук. Нижняя губа осталась выпяченной в детской надутой манере, и глядел он на наваленные одеяла, а не на Двалию.

Она была неумолима. 

– Винделиар. Видел ли тебя кто-нибудь на фестивале на этом отрезке пути?

 – Нет, – мягкое отрицание пониженным голосом.

 – Видел ли кто-нибудь Винделиара, во сне или наяву, участвующим в веселье во время фестиваля?

Он сделал короткий вдох, и его плечи опустились, когда он произнес:

 – Нет.

Двалия наклонилась к нему. Глаза вновь излучали доброту. 

– Тогда, мой служитель, не было никакого фестиваля на пути Винделиара. Для Винделиара пойти на фестиваль значило бы покинуть или исказить путь. И чем бы тогда стал Винделиар? Служителем?

Он медленно покачал своей тупой головой.

 – Чем тогда? – она была безжалостна.

 – Препятствием, – он поднял голову и, до того, как она смогла продолжить, добавил. – Чтобы обошли. Или избежали. Убрали с пути. Или уничтожили.

Его голос упал, он опустил глаза на последнем сказанном слове. Я смотрела на него во все глаза. Никогда не видела человека, который бы настолько сильно верил, что кто–то, судя по всему любивший его, убьет его за нарушение правила. Холодок пробежал по спине, я поняла, что тоже в это верила. Она убьет его, если он свернет с пути.

Какого пути?

Считали ли они, что я тоже иду по пути? Есть ли опасность, что я тоже сверну с него? Я перевела взгляд на Двалию. Меня она тоже убьет, если я сверну с пути?

Глаза Двалии встретились с моими, и я не смогла отвести взгляд. Она говорила мягко, по-доброму:

– Вот почему мы пришли, Шайсим. Чтобы спасти тебя и обеспечить твою безопасность. Потому как не сделай мы этого, ты бы стал препятствием на пути. Мы отвезем тебя домой, в безопасное место, где ты не сможешь ни случайно свернуть с пути, ни предумышленно избрать другой. Обеспечивая тебе безопасность, мы храним путь и мир. До тех пор, пока мир в безопасности, ты тоже в безопасности. Тебе нечего бояться.