Пыль дорог - Баштовая Ксения Николаевна. Страница 46

Найрид искренне завидовал тем, кто, накопив деньги летом, мог позволить себе зимой отдыхать. Ему это никогда не грозило: перебиваясь от одного заработка до другого, он мог за несколько дней не получить ни медянки, а потом вдруг неожиданно разбогатеть на полсотни злотых. День на день не приходится.

В любом случае в тот день, когда музыкант пришел в Даар, все, что у него было при себе, – это гитара. Играть на улице в мороз смерти подобно: инструмент может «заболеть» – рассохнется дека, по обечайке пойдут трещины, перекосится гриф, да и струны начнут хрипеть и дребезжать. Найрид даже в чехол гитару положил, чтобы ничего не случилось.

Хозяин трактира «Черная кошка» разрешил поработать у него всего-навсего за четверть дневного дохода (были и такие, что брали не меньше половины). Бард неспешно настраивал инструмент: наплыв посетителей начнется только через час.

Первая песня, неторопливый перебор струн. Грустная баллада о русалке, влюбившейся в смертного. Вторая – марш Зеленого Полка – резкий бой, от которого ноют кончики пальцев.

Песни лились одна за другой, и менестрель, увлеченный музыкой, не заметил, как на столик, рядом с которым он сидел, поставили поднос:

– Поешьте. Вы, наверное, устали?

Музыкант вскинул голову и встретился с усталым взглядом синих глаз. Он на ощупь подхватил стакан, отхлебнул – оказалось, молодое вино:

– Спасибо, красавица. Ты здесь работаешь?

Она кивнула, перебросив золотую косу с груди на спину:

– Да, разносчицей.

– А зовут тебя как?

– Элета, – смущенно улыбнулась она, опустив глаза.

Рука осторожно, даже несмело коснулась струн, менестрель нашел глазами Элету, замершую в дверях кухни, улыбнулся и тихо сказал:

– Для самой прекрасной девушки в Гьерте.

Он почти прошептал эти слова, но она услышала его и улыбнулась в ответ.

Голос певца мгновенно перекрыл гомон, царящий в зале:

Ноты рассыпались хрустальной капелью. Казалось, голос взмывал до небес. Менестрель пел, не отводя взора от замершей в дверях кухни девушки. А по ее щекам катились слезы…

– Мама, мама, ты плачешь? – Встревоженный детский голос вернул Эленви к действительности.

– Нет, что ты, – через силу улыбнулась она. – Ветер глаза запорошил.

Каренс уже устал показывать фокусы. Конечно, в первый момент карта, доставаемая из-за уха ничего не подозревающего ребенка, производит такую вспышку эмоций, что любо-дорого смотреть, но надоедает все это, черт подери, прежде всего самому фокуснику. Так что, когда подошедший Найрид сухо поинтересовался:

– Идешь? – джокер был просто счастлив. Но от вопроса не удержался:

– Ты деньги скоро вернешь?

Положительного ответа шулер не ждал. Впрочем, его и не последовало:

– Иди к черту, – попросили его.

Каренс вздохнул, спрятал колоду и объяснил разочарованным детишкам:

– Больше чудес не будет – магия закончилась. Кратчайшую дорогу покажешь? – Это уже был вопрос менестрелю.

Вместо ответа Найрид развернулся и направился куда-то в глубь табора. Мошенник, не ожидавший, что его бросят на растерзание малышне, рванулся вслед за ним.

Джокер догнал музыканта, уже когда тот, остановившись у одной из кибиток, как родную обнял орчанку лет сорока: в черных волосах проклюнулись первые ниточки седины, зеленая кожа начала бледнеть, выгорев под жестоким солнцем, из-под нижней губы торчали острые клыки.

– Здравствуй, Таше!

Орчанка улыбнулась, ласково проведя ладонью по его щеке:

– Ты совсем не изменился, Най.

– Нел сказал, ты знала, что я приеду? – поспешно перевел разговор на другую тему менестрель.

– А ты сомневаешься? – спросила женщина. – Твоего спутника я тоже видела. – Она перевела взгляд на стоящего рядом Каренса и улыбнулась: – Могу ему погадать.

– Не верю в предсказания, – фыркнул мошенник, но руку протянул.

Ташена медленно провела пальцами по линиям его ладони, смотря куда-то сквозь Каренса. Потом вздрогнула и улыбнулась:

– Ты будешь хорошим учителем.

Каренс ожидал чего угодно, но только не этого:

– Каким, к Великому духу, учителем, делать мне больше нечего.

– Будешь, – мягко повторила гадалка. – И ученика хорошо воспитаешь.

Шулер выдернул ладонь из цепкой хватки орчанки и поспешно отступил на шаг.

– Вот еще! – Он покосился на приятеля и бросил: – Раз мое будущее мы узнали, я пойду прогуляюсь. – Мошеннику очень не хотелось узнать о себе еще что-нибудь новое и интересное.

Проводив его взглядом, менестрель ухмыльнулся:

– Хорошо ты над ним пошутила. Из него учитель, как…

– Я сказала правду, – покачала головой орчанка. – Я видела его судьбу.

Менестрель только фыркнул удивленно: кого-кого, а уж Каренса в роли учителя он представлял меньше всего. Впрочем, предположить, что он сам назовется чьим-либо мастером, Найрид тоже не мог. А раз так, надо поговорить о другом:

– Ты видела еще что-нибудь, кроме того, что я приду в табор?

Таше печально покачала головой:

– Нет. Вот только, Най, прошу тебя, будь осторожнее: тебя ищут опасные люди.

Менестрель удивленно покосился на нее:

– Кому я нужен? Граф Арзиел не настолько любит свою жену, чтобы разыскивать меня по всему Гьерту, да он и лица-то моего не видел.

Орчанка, тихо застонав, спрятала лицо в ладонях:

– Най, я говорю не о твоих любовных похождениях. Чем у тебя мозги вообще заняты?

– А что я такого сказал? – возмутился музыкант.

– Ничего, – не выдержала Ташена. – Кроме того, ты забыл, кто ты и кто твой отец.

Менестрель поправил гитару, ремень которой сползал с плеча:

– Хочу тебе напомнить, что папа ушел из табора до моего рождения.

– Думаешь, его отказ лишает тебя дара? Или, по-твоему, младшая ветвь сможет перекрыть старшую? Ни у барона Старена, ни у Нела никогда не будет твоего дара, и ты это знаешь не хуже меня.

Если бы орчанка не говорила почти шепотом, можно было бы сказать, что она кричала.

Найрид только нервно дернул плечом:

– Знаю. Но следующим бароном будет Нел. А потом – его сын. А потом – сын его сына. Мне не нужна власть в таборе.

Таше вздохнула, отбрасывая с лица прядь волос:

– Когда-нибудь ты все равно вернешься, Най. Рано или поздно.

– Лучше поздно, чем рано, – отрубил менестрель. – И не надо решать за меня мою судьбу. Тебе же никто не искал жениха, когда ты объявила, что никогда не выйдешь замуж. И даже причины не выясняли.

Зеленая кожа орчанки посерела:

– Моя жизнь – это только моя жизнь. И от нее не зависит судьба всего племени. В отличие от твоей.

– Старен прекрасно справляется, – процедил Найрид.

– У него нет твоего дара! – Орчанка чуть не плакала.

– Кажется, мы возвращаемся к тому же, с чего начали.

Ближе к вечеру разгорелись костры. Острые узкие языки пламени тянулись вверх, желая попробовать небо на вкус. Несмелые гитарные переборы разорвали тишину летней ночи. Звяканье бубна вплело ритм в мелодию. Взметнулись цветастые юбки, звон монист откликается биением сердца. И кружатся вокруг костра танцующие, гитарный бой звучит в крови, блестят глаза.