Пыль дорог - Баштовая Ксения Николаевна. Страница 48

– Я и не говорю про оружие.

– Я никогда не убивал и не умею этого делать, – резко сказал менестрель. – И если вам кто-то наплел подобную чушь, то идите и выясняйте, какого черта меня решили оболгать.

– Но вы ведь сын барона Лингура?

– Сын.

– И?..

– У орков нет и никогда не было никаких особых даров, – отрубил менестрель.

– Вы уверены?

– Мне поклясться?

Юноша вздохнул, встал и медленно и четко начал:

– Господин Лингур, я хотел бы сказать вам следующее. Я неоднократно слышал ваши произведения. Я всегда почитал ваш талант. Я благоговею перед вашей музыкой. Я считаю, что с вашей смертью Гьерт потеряет очень многое.

– Благодарю за комплимент, – усмехнулся менестрель.

Артаир на мгновение склонил голову в поклоне – и вышел из комнаты.

Плотно закрыв за собой дверь, он бросил замершим у входа огру и горгулье:

– Он слишком много знает. Убить. – И растаял в зеленоватом облаке портала.

Наемники переглянулись, горгулья взвесила в руке тяжелый кинжал…

До выбранного заговорщиками дня оставалось не более двух суток. Артаир принес неутешительные вести: дар оркского барона – всего лишь миф. От идеи пришлось отказаться.

Да черт с нею, с этой идеей, решил герцог Корелийский. Среди быдла уже давно посеяны ростки гнева. Ненависть к троллям колосится буйными травами. Кинь лучину – и на сухом хворосте разгорится костер. А пока стоило заглянуть в Пиковую гильдию: герцог еще вчера оставил заказ – следовало выяснить, будет ли он принят.

С фавном, работающим связующим звеном между заказчиками и пиковым тузом, герцог должен был встретиться у входа в Императорскую библиотеку. Господин Доран (герцог, как ни старался, не смог выяснить, какую ступень в криминальной иерархии он занимает) стоял, опершись рукой о гриву каменного льва, лежащего на широких перилах близ входа.

– День добрый, – поприветствовал он герцога.

Герцог выдавил улыбку:

– И вам того же, господин Доран. Заказ принят?

Фавн вздохнул и, переступив с копыта на копыто, покачал головой:

– Увы, в течение ближайшей недели заказы не принимаются. Таково решение пикового туза. – Перед лапами каменного льва, словно по волшебству, появился небольшой кошелек – возвращаемый убийцами аванс.

Такой подножки герцог Корелийский попросту не ожидал. Черт с ним, с баронским даром, но отказ Пиковой гильдии – это уже чересчур. И ведь надо-то всего ничего: ровно через два дня, ночью, перерезать глотку главе гильдии купцов. Задаток был внесен хороший – и пики отказываются от работы?

Герцог сам не заметил, как озвучил вопрос. Фавн только вздохнул:

– Таково решение пикового туза. Кстати, обращаться к гастролерам не советую.

Герцог сплюнул под ноги, чувствуя, как стягивается на шее удавка. Хотя остается ведь еще один вариант. Но фавн словно прочел мысли заказчика:

– Трефы тоже не возьмутся. У них тот же мораторий.

Кровь Та-Лиэрна! Что делать?

Герцог окинул фавна задумчивым взглядом. И медленно пододвинул к его ладони, лежащей на каменных перилах, тяжелую золотую монету: крупную, идущую из расчета даже не десять сребреников, а сто.

– Пиковый туз запретил, – заискивающе начал он, – но мы же с вами разумные существа. Вы ведь могли принять этот заказ и до запрета, не так ли?

Доран скользнул пальцами по блестящей поверхности злотого и вкрадчиво поинтересовался:

– Вы сообщали кому-нибудь о нашей встрече?

Что-то жуткое было в голосе неприметного фавна, отчего герцог поежился и поспешно соврал:

– Конечно.

– Только поэтому вы не умрете сейчас. Это произойдет… Когда должен быть выполнен заказ? Правильно, через два дня, – мягко сообщил ему фавн. – Смерть в результате несчастного случая. В нашей гильдии не принято решать вопросы через голову пикового туза.

Герцог Корелийский почувствовал, как сердце сжала невидимая рука: в карих глазах фавна не было ни малейшего намека на смех.

– Вы мне угрожаете? – прокаркал герцог, чувствуя, как у него пересохло в горле.

– Что вы, – рассмеялся Доран. – И в мыслях не было. Как я могу угрожать столь уважаемому человеку – я ведь не имею никакого отношения к Пиковой гильдии. Считайте это просто предсказанием.

Менестрель появился ближе к полуночи, когда мошенник уже отчаялся. Музыкант, пьяный, как последний брауни, толкнул дверь, при этом ударив трактирщика, решившего запереть на ночь свое заведение. Покачиваясь, как в дикий шторм, Найрид покосился на трактирщика, прижимающего ладонь к кровоточащему носу, и плюхнулся на лавку, чудом не промахнувшись.

– Трактирщик! Вина! – рявкнул он, окидывая пьяным взором комнату.

Хозяин таверны, молодой крепкий тролль, мгновенно забыв о боли, метнулся к стойке, и через мгновение перед загулявшим музыкантом стояли несколько кувшинов и кружка.

Найрид плеснул вино в чашку и отхлебнул.

Каренс мгновенно оказался рядом с ним:

– Что происходит?! Какого черта?!

– А, это ты, – поднял на него пьяный взгляд музыкант.

– Я. И я не пойму, какого черта ты так пьян.

Музыкант только ухмыльнулся:

– Завидуешь? Садись, выпьешь со мною.

Ничего не понимающий мошенник плюхнулся на скамейку напротив и, не особо заморачиваясь поисками кружки, отхлебнул прямо из кувшина:

– Ну?

…Трактирщик, замкнув дверь, давно ушел спать, решив, что ничего ужасного эта парочка не сотворит. Отблески свечи метались по потемневшим от времени стенам, ветер шумел в каминной трубе, под столом валялись пустые бутылки, обмотанные шпагатом, а менестрель все продолжал свой рассказ.

– А потом я их убил, – обыденным голосом закончил он, исподлобья глядя на ошарашенного мошенника.

– Как? У тебя же руки были связаны!

Найрид пьяно ухмыльнулся:

– Ручками. Дар передается от отца к старшему сыну рода Лингур. Дотрагиваешься до существа и говоришь про себя: «Хочу, чтобы у него остановилось сердце». Хороший дар, не правда ли? – Нетрезвый смешок. – Теперь я убийца. Прелестно, да? Менестрель – и вдруг душегуб. Профессиональный. Одним прикосновением – любого. А ведь ты меня боишься, – вдруг поменял он тему разговора. – Боишься. Хочешь, я прикоснусь к твоей ладони и скажу: «Хочу, чтобы у тебя остановилось…»

Мощная оплеуха опрокинула менестреля на пол:

– Ты пьян, – брезгливо обронил Каренс. – Иди проспись.

Новая хмельная ухмылка. А когда музыкант скрылся в своей комнате, мошенник одним глотком осушил стоявшую на столе кружку вина, стараясь на обращать внимания на то, как дрожат руки.

Поутру, когда солнце несмело пробежало по крышам домов и заглянуло в окна, менестрель медленно спустился со второго этажа в общий зал. Голова болела так, словно вчера он выпил не меньше бушеля вина.

К удивлению музыканта, привыкшего, что джокера раньше полудня не поднимешь, тот уже сидел за столиком и, уставившись куда-то вдаль, неспешно цедил из кружки.

– Будешь? – мрачно поинтересовался Каренс, подталкивая к заспанному певцу початую бутылку.

Найриду стало дурно от одного запаха:

– Нет!

– Как хочешь, – пожал плечами мошенник.

Музыкант опустился на соседнюю лавку, провел ладонью по встрепанным после сна волосам, а потом, вопреки недавнему заявлению, отобрал у мошенника кружку и отхлебнул:

– Что я тебе вчера понарассказывал?

– Много чего, – хмыкнул Каренс и, не дожидаясь, пока помрачневший менестрель просчитает все возможные варианты вчерашнего диалога, сообщил: – Хотя в принципе, ничего нового я почти не узнал. В столицу идем или ты решил здесь задержаться?

– Идем, конечно. А где же моя гитара? – расстроенным голосом спросил Найрид.

– В твоей комнате. Я туда отнес.

Менестрель столь поспешно рванулся в свой номер, что чудом не опрокинул стол.

Новое неприятное открытие ждало музыканта, когда он расплачивался с трактирщиком. Отобрав у мошенника деньги, он так и не удосужился вернуть их обратно, а во вчерашнем загуле как-то незаметно все спустил. Осталась лишь пара монет, чтобы заплатить за ночлег да купить еды в дорогу. Мошенник готов был его придушить.