Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 29

В следующее мгновение губы ее скривились в неприятной усмешке. Какой смысл восхищаться своими прелестями, если им суждено пропадать невостребованными, доступными только взгляду мужа, который не проявляет к ней ни малейшего интереса? А что думает Адам о ее. руках? Возможно, они немного мускулисты, чтобы считаться изящными…

Довольно! – одернула она себя, разозлившись на столь бессмысленные и доставляющие лишнюю боль мечтания. В декоративный передничек платья Софи положила небольшое письмо, которое написала деду вчера вечером во время своего вынужденного затворничества. Может, ей удастся выскользнуть во двор и попасть в конюшню. К такому случаю она должна быть готова в любой момент. Вдохновленная этой мыслью, она спустилась по лестнице в гостиную.

Там уже были и хозяин, и два старших офицера Семеновского полка гвардии ее императорского величества, и адъютант генерала. Адам бросил на нее быстрый, изучающий взгляд. В ее поведении он не заметил ничего необычного, ни тени тех страданий, которые она пережила вчера, узнав о продаже Хана. На краткий миг их глаза встретились. И в глубине этих черных глаз ему увиделось тайное понимание, теплое сияние, мгновенно исчезнувшее, как только она перевела взгляд в сторону генерала Аракчеева, не замедлившего засвидетельствовать ей свое почтение.

Она отнюдь не собирается сдаваться, подумал Адам. Наоборот, как ему показалось, в ней возродилась прежняя Софи, словно генерал Дмитриев, собираясь подавить се окончательно, добился прямо противоположного результата. Она перестала быть восприимчива к его злобе.

Она не могла знать, что Хан уже в целости и сохранности находится в конюшне Данилевского. Борис сказал ему, что со вчерашнего дня княгиня не выходила из дома. Эта новость, безусловно, придаст ей сил. И, тем не менее, граф не мог сдержать медленно закипающей ярости против поведения Дмитриева, который, успешно исключая свою жену из общей беседы, отчетливо давал понять, что ее присутствие не более чем досадная необходимость.

Софи ушла в себя – эту привычку она приобрела за последние два месяца. Возбужденные голоса, становящиеся все вульгарнее по мере появления новых бутылок с вином и водкой, взрывы смеха – все это проносилось мимо ее сознания. Она обратила внимание, что муж уже изрядно выпил. С друзьями он вел себя совсем иначе. На желтоватых щеках заиграл румянец, движения стали чуть более раскованнее, речь грубой. Вот нож громко стукнул о тарелку, вино выплеснулось через край бокала. Впрочем, в таком же состоянии находились и двое его приятелей, Только Адам оставался холоден и безучастен к происходящему. Софи медленно окинула взглядом стол, уставленный массивным столовым серебром, изысканным дельфтским фаянсом, хрустальными бокалами, и осторожно взглянула ему в лицо. Губы слегка приоткрылись. Она почти почувствовала на своих губах вкус поцелуя, воспрянула духом и ответила тем же движением. Казалось, каждая клеточка ее тела встрепенулась, пронзенная непреодолимым желанием. Они обменялись мгновенными взглядами, в которых каждый увидел неприкрытое чувственное влечение. В следующий момент глаза его предупреждающе сверкнули, страсть погасла. Софи снова потупилась.

Как только стало возможно, Софи вышла из-за стола. Тайная радость переполняла ее. Попойка между тем продолжалась. Трое из четверых явно были настроены продолжить возлияние до беспамятства. Ощущение победы, возникшее после такого обмена тайными многообещающими взглядами, не покидало Софью, когда она шла на конюшню, чтобы увидеться с Борисом и передать письмо, с которым тот должен был отправиться в Берхольское и объяснить старому князю всю безысходность ее положения. Но когда увидела Бориса, увидела его блестящие глаза, сияющее выражение его лица, Софи забыла обо всем и, подхватив юбки, бросилась к нему со всех ног.

– Тшш, – громким шепотом предостерег он ее. – Вы слишком нетерпеливы, Софья Алексеевна! Вокруг нас – глаза и уши.

– Я об этом и думать забыла, – призналась она. – Похоже, у тебя хорошие новости.

– И то верно. Граф Данилевский спас Хана… Э-э-э, возьмите себя в руки немедленно! – воскликнул Борис, увидев, как вспыхнуло от счастья лицо Софьи, а из глаз брызнули слезы радости. – Если мне сегодня вечером удастся ускользнуть отсюда, я схожу его проведать, хотя граф утверждает, что с ним все в порядке, он спокоен, ест хорошо.

– Послушай, Борис, – прервала она его торопливо. Сейчас было не время упиваться радостной вестью. Она сможет насладиться этим чуть позже. – Я решила, что должна сообщить дедушке о том, что здесь творится. Он сумеет придумать, как помочь. Тебе придется поехать в Берхольское.

– Князь объяснил мне, что делать, если вам потребуется помощь, – кивнул он, – Он дал мне денег на лошадь и на дорогу. Вы написали письмо?

Софи, повернувшись спиной к двору, двинулась в сторону ворот и незаметно извлекла конверт из кармана передник;

– Я написала тут обо всем, – проговорила она негромко, пряча конверт в складках платья. – О Татьяне, о Хане… ну и обо всем прочем.

В это «прочее» входило то, о чем Борис не мог знать, все обиды и унижения, которые она не могла выговорить вслух. Но доверить эти мысли бумаге оказалось несколько легче.

Она говорила, едва шевеля губами. Рука мужика на долю секунды соприкоснулась с ее рукой, и конверт переменил владельца. Больше не взглянув в его сторону и не проронив ни слова, Софья пошла в обратную сторону, стараясь умерить свой шаг. Хан спасен! Адам спас Хана! Борис, если будет поторапливаться, доберется до Берхольского через две, самое большее – три недели. Князь Голицын не останется безучастным к ее мольбам. Софи не задумывалась над тем, что он действительно сможет сделать, но не сомневалась, что дедушка что-нибудь придумает. Стены ее тюрьмы словно немного раздвинулись, и в этом просвете затеплился лучик надежды на иное будущее, отличное от того унылого прозябания, которое грозило ей под игом мужа-тирана.

Она вернулась в дом. В нем царил тот же мрачный дух всеобщей подавленности. Но теперь эта обстановка никакие влияла на ее воспрянувшую душу. Своей прежней бодрой походкой она прошла мимо обеденного зала, откуда приглушенно доносились пьяные голоса и смех. Она решила подняться на галерею, посмотреть на реку. Там, по крайней мере, можно подышать свежим воздухом. Река представлялась ей знамением свободы, дорогой к свету.

Поднявшись по лестнице, она завернула за угол и не удержалась от радостного возгласа при виде знакомой фигуры, идущей по украшенному гобеленами коридору.

– Адам! – Он обернулся, и она бросилась ему на грудь. – Ты спас Хана!

Не помня себя, она крепко обняла его за шею, прижалась всем телом и горячо поцеловала в губы. Ему ничего не оставалось делать, как ответить на этот сладкий поцелуй. Он ощущал во рту ее игривый язычок, чувствовал ее горячее тело, вдыхал запах ее волос.

– Софи, ты с ума сошла! – едва вырвавшись из ее объятий, прошептал он, отводя ее руки.

– Они все пьяные, – беззаботно отмахнулась она и радостно рассмеялась. – А я хочу тебя целовать, потому что ты спас Хана и потому что я люблю тебя! – Она с улыбкой потянулась к нему вновь.

Адам не смог удержаться от ответной улыбки, но руки ее остановил.

– По крайней мере, уйдем из коридора, безрассудная!

– А мне теперь все равно, – заявила она, хотя и позволила увести себя в полумрак маленькой, обычно пустующей гостиной.

– Ты не должна пренебрегать разумной предосторожностью, – проворчал Адам, неплотно прикрывая за собой дверь. – Или ты хочешь провести остаток своих дней в монастыре?

– Он не сделает этого, – побледнела Софи.

– Его вторая жена умерла в Суздальском женском монастыре, – глухо сообщил Адам. – Он насильно постриг ее монахини. Она прожила там всего пять лет. Муж имеет право так поступить с женой, которая не считается с его требованиями.

– Которая бесплодна и заглядывается на чужих мужчин, – медленно добавила Софья, вся съежившись, словно защищаясь. – Grand-pere не позволит…

– У князя Голицына нет права помешать ему, – прервал ее Адам. Это была горькая правда.