Обретение судьбы - Белл Клэр. Страница 21

«Если Фессрана погибнет, — подумала Ратха, взбудоражено меся лапами землю, — я тоже выйду и подставлю горло Меорану».

Вой стих, наступила тишина. Затем послышались голоса.

Ратха находилась слишком далеко, чтобы разобрать слова, но живо улавливала интонацию. Густой рык Меорана, жалобное поскуливание Срасса. То взлетающий, то стихающий голос Фессраны. Потом снова воцарилась тишина.

Ратха напряглась всем телом и, стиснув зубы, стала ждать истошного вопля стаи, знаменующего смерть Фессраны. Но все было тихо.

Она подняла подбородок и наклонила уши вперед, не смея поверить в то, что такая простая ложь могла спасти ее сторонницу. Она до боли в глазах всмотрелась сквозь переплетение ветвей. Луна серебрила противоположный берег. Вдалеке фигуры сновали туда-сюда. Фессрана сидела, о чем-то разговаривая с Меораном. Потом протянула лапу. Меоран вытянул шею, чтобы обнюхать ее, а вся стая сгрудилась вокруг. Затем Фессрана встала, смешавшись с остальными, и Ратха потеряла ее в толпе.

Она устало растянулась под кустом, оглушенная усталостью и облегчением. Положив подбородок на сырую землю, кошка лежала, чувствуя, как ее сердце постепенно начинает биться медленнее. Вернулась боль в животе, запульсировали порезы на подушечках лап. В раны попала грязь, но Ратхе было некогда их вылизывать. Ветер в любой момент мог перемениться, и отнести ее запах в сторону племени, выдав это жалкое убежище. Несмотря на голод и усталость, она должна была бежать и бежать, пока не окажется вне досягаемости племени.

Ратха зевнула.

«Здесь можно было бы отлично выспаться, — подумала она, с трудом приподнимаясь на передних лапах. — Но если бы я уснула, то очень скоро Меоран стоял бы надо мной, готовясь нанести смертельный укус».

Она заставила неподатливые задние лапы повиноваться, встала и выглянула из-за куста. Голоса стихли. Племя ушло. Должно быть, Фессрана послала их по ложным тропам, чтобы они ее не нашли.

Ратха вышла из зарослей и посмотрела на звезды. За редкими деревьями стояло огромное пространство небес. Как много звезд... И каждая горела, как маленькая крупица ее погибшего питомца. Ночной ветер тронул шерсть Ратхи, она поежилась и насторожилась.

Отныне она была вне племени, отверженной и поставленной вне закона. Выходит, ее зря учили пастушеству, ведь отныне ей некого было пасти. Не будет больше собраний, не будет больше общности над убоиной племени. Отныне ей придется самой добывать себе пропитание, хотя никто не учил ее этому.

Умирая от жалости к себе, Ратха поплелась прочь от реки. Она старалась держаться в тени кустов и деревьев, избегая открытых пространств, где юная трава купалась в лунном сиянии возле обугленных стволов поваленных огнем сосен.

Вначале она заботилась только об осторожности, пожертвовав скоростью, но очень скоро отчаяние выгнало ее из укрытия.

Ратха бежала от врага, у которого не было ни вида, ни запаха, чье мрачное присутствие мерещилось ей в каждой тени дерева, заставляя опрометью удирать с тропы. Она бежала, как сосунок, впервые вышедший на ночную тропу и боящийся всего, что движется.

Ветер стал резче, он шипел и гремел в ветвях. Новая резь, появившаяся в груди, оказалась не в силах заглушить старую боль в пустом животе, и Ратхе приходилось терпеть обе до тех пор, пока голод не превратился в слабость, пропитавшую лапы. Спотыкаясь, она плелась от дерева к дереву, подолгу отдыхая под каждым, набираясь сил для следующего перехода. В довершение всех бедствий тропа то ли пропала, то ли Ратха сбилась с пути, ибо теперь ей приходилось продираться сквозь колючие заросли и крепкие, как ветки, вьющиеся лианы.

Она задыхалась. Подошвы лап стали скользкими от пота, порезы жгло огнем. Ратха была почти благодарна боли: по крайней мере она поддерживала в ней жизнь и злобу, не позволяя поддаться искушению рухнуть в заросли цепляющихся за шерсть колючек и больше уже не вставать. Сейчас только злость заставляла ее вырываться из цепких объятий шипов и двигаться дальше, оставляя за собой клочки шерсти.

Казалось, сама земля обратилась против нее, став настолько топкой, что Ратха на каждом шагу проваливалась лапами в жижу. Мягкая почва чавкала под ее поступью, тащила назад, а острые колючки немилосердно грызли ей бока и загривок. Наконец она зацепилась за шипы, торчавшие из побегов лиан и, сколько ни билась, не смогла освободиться.

Некоторое время Ратха сидела неподвижно, собираясь с силами. Потом с последним усилием вырвалась, так что шипы в кровь располосовали ей бока.

Потеряв равновесие, она упала и покатилась по крутому склону. Совершенно обессиленная, Ратха безропотно кувыркалась по земле, лишь изредка цепляясь когтями, чтобы замедлить падение. Потом она плюхнулась на что-то, услышала тихий хруст и почувствовала запах гнилого дерева. Она попыталась встать, но не смогла даже поднять голову, не говоря уже об остальном теле, слишком ослабевшем, чтобы подчиниться.

Тогда она бессильно уронила голову, смутно почувствовав сырую землю под щекой. Неужели она нашла здесь свое смертное место? И может быть, когда-нибудь племя найдет ее тело — сгнивший комок шерсти, валяющийся возле такого же гнилого бревна?

Нет! Ратха сцепила зубы. Нет, она не будет лежать тут, как падаль — по крайней мере, пока. Если Меоран и другие придут сюда, она встретит их стоя, с оскаленными зубами!

Только бы отдохнуть хоть немножко... Больше ей ничего не нужно. Только немного времени, чтобы к ногам снова вернулась сила и хоть чуть-чуть ослабла боль в груди. Тогда она смогла бы сражаться, если потребуется, или отправиться дальше на поиски воды, чтобы смягчить пересохшую глотку, и еды, чтобы наполнить воющий желудок.

Ратха закрыла глаза, и земля плавно закачалась под ней, мягко приподнимая и опуская, словно она вновь стала сосунком, свернувшимся на теплой груди матери.

Приоткрыв один глаз, она посмотрела на темные папоротники, склонившиеся над ее головой. Листья были неподвижны, и Ратха поняла, что ее качает не земля, а собственная усталость. Смирившись, она позволила воображаемой качке убаюкать себя, погрузив сначала в дремоту, а затем и в сон.

Она проснулась от страшного зуда во всем теле. Неужели все ее блохи вдруг обезумели? Они скакали по ее шкуре, щекотали кожу, так что необходимость положить конец этим мучениям пересилила усталость. Ратха пошевелила лапой и увидела, как что-то белое, извиваясь, упало на землю. Значит, это не блохи кишели в ее шерсти. Но кто же тогда?

Одним прыжком Ратха вскочила и принялась с такой яростью отряхиваться, словно хотела сбросить с себя шкуру. Часть неведомых паразитов ссыпалась ей под ноги, но остальные продолжали живыми колтунами ползать в ее шерсти.

У Ратхи даже хвост распушился от ужаса. Может быть, она уже так близка к смерти, что черви начали селиться в ее теле? Она вспомнила увиденный когда-то труп пестроспинки, павшей от болезни. В тот раз племя даже не притронулось к зараженному мясу, и труп бросили на растерзание стервятникам. Ратха живо вспомнила звук, исходивший от мертвого тела — тихое жужжание и непрекращающийся шорох. Это была песнь трупоедов, гимн разложения. Это был звук миллионов крошечных челюстей, пережевывающих мертвую плоть. Ратха содрогнулась, вспомнив эту песнь. Потом снова принялась трясти шерстью.

В лунном свете она увидела у себя под ногами бледные панцири и сучащие во все стороны ножки. Ратха немного успокоилась, страх уступил место осторожному любопытству.

«Никакие это не черви», — подумала она, наступая лапой на удирающее насекомое.

Обернувшись, Ратха снова посмотрела на поваленное дерево, возле которого ее сморила усталость. Плотная древесина прогнила изнутри, так что было видно глубокое дупло. Целые вереницы муравьев кишели и сновали в этом отверстии, порой выплескиваясь наружу, как черная густая жижа.

Оказывается, Ратха устроилась прямо у них в гнезде! Неудивительно, что она проснулась с полной шкурой насекомых. Ратха повернула голову за спину и сжала зубами шевелящийся клок шерсти.