Джокер - Разумовский Феликс. Страница 40

А периферийный майор Быстров, ну надо же, в курсе.

— Да уж, Оксана Викторовна, не из ваших анкет, — усмехнулся тот. — У каждого живущего всё написано на лице и руках. Надо только уметь читать…

Варенцова никогда не считала хиромантию беспочвенным бредом. Она вполне допускала, что характер, поступки и обстоятельства создают свою летопись у нас на ладонях, и человек с намётанным глазом вполне способен в ней разобраться. Однако всё имеет пределы. Прозвище бабушки, к примеру, в эти пределы не пролезало никак.

А Быстров продолжал:

— Впрочем, мы отвлеклись. Так вот, мурра… Суть в том, что вас теперь в покое не оставят. И если не принять контрмер, то в конце концов неизбежно убьют. А нам бы этого очень не хотелось. Более того, мы категорически против…

— «Мы» и «они» — это кто? — угрюмо и недоверчиво осведомилась Оксана и перевела взгляд на Забелина. — Нельзя ли поконкретней?

«Все там будем. Иной раз и самой жить не хочется. Но чтобы вот так, по чьей-то злой воле?! Да ещё непонятно по чьей? Сама вперёд убью…»

— Хороший вопрос, — неожиданно для неё ответила Марьяна, и сразу стало ясно, что на самом деле командует парадом здесь она. — Представьте, Оксана, что весь наш мир — казино. Кто-то играет на одном столе, кто-то на другом… И вот на вашем, Оксана, столе — сплошное непотребство: шулера, негодяи, никаких законов и правил. А раз так, происходит свара и драка. Причём такая, что вот-вот вмешается секьюрити. Да не местная, беззубая, прикормленная в казино, а настоящая, хваткая, которая уже стоит за дверями… Чего доброго, всё заведение прикроют. А оно нам надо? — Марьяна улыбнулась, белозубо, но совсем не весело. — Вот мы по мере сил и присматриваем, чтобы всё ваше оставалось при вас, не летело со стола и не портило игру другим. А то ведь вам плевать, что казино-то на всех одно. Да вам вообще давно на всё плевать… — Последнюю фразу она произнесла с горечью, качнула головой, но неожиданно сменила гнев на милость. — Только вы, Оксана Викторовна, не такая, как все, чем-то вы похожи на нас. Уверена, мы друг друга поймём.

Она говорила так, словно всё видела наперёд. Оксана вдруг подумала: а что, возможно, так оно на самом деле и было.

— Надеюсь, — буркнула она вслух и вновь посмотрела на Забелина. — Николай Ильич, а насчёт Сизова для начала не вразумите? Он, оказывается, жив-здоров, но зачем тогда записку дурацкую под ванной оставил? Марьяна вот говорит, я пойму…

В самом деле, хватит уже быть дурой в этой странной игре. «Знать бы ещё, во что играешь, с кем и по каким правилам. И каковы ставки…»

Забелин помрачнел и нахмурился.

— Сизов трус, предатель, гад и кончит нехорошо. А записка — капкан на вас, Оксана Викторовна. Персональный. На тетрадку был навешен магический замок, так что для простого смертного она не существовала. Но вы её обнаружили и даже прочли, повесив себе тем самым на спину мишень. Теперь они попытаются всеми средствами избавиться от вас. Что, собственно, мы нынче и наблюдаем…

— Объясните всё-таки, что за «они»? И чем я им помешала? — в который раз сделала заход Варенцова, но безрезультатно. Забелин промолчал, и чувствовалось, что говорить он не намерен.

— Оксана, милая, поймите, — нарушила паузу Марьяна. — У нас совсем другая игра, другие правила, другие ставки. Так что не на все свои вопросы вы сумеете найти у нас ответы. Мы можем дать наводку, подсказать, в самом экстренном случае — помочь… Но только в самом экстренном, когда дело касается жизни… Как тогда в Москве, во время отвальной… Ты меня понимаешь, подруга?

И тут Оксана внезапно поняла, что слышит голос Людмилы, твёрдый, хорошо поставленный голос настоящего завуча. На миг она абсолютно въяве увидела короткую причёску, знакомое, а-ля Мэрилин Монро, лицо Пашиной жены… но краткий миг кончился, и Людмила ушла — перед ней опять сидела Марьяна, вполне длинноволосая, грустно улыбающаяся, сосредоточенная и чужая.

— Так это… это, значит… это ты звонила мне тогда? — осипшим голосом спросила Оксана. Куда-то разом подевались все годы, отделившие её от того страшного вечера. Взрыв, разнёсший квартиру, рёв вулкана, отнимавшего у неё мужа и дочь, ужас, мрак, отчаяние, рассветы без надежды. Постылая, одинокая, безрадостная жизнь. — Ну, спасибо, выручила. Не дала пропасть…

Она выговорила это внешне спокойно. Не закусила губу, не разревелась. Сашку с Глебом слезами не вернёшь, тем паче, что слёз уже не осталось, все давно кончились. «Ладно, холера с вами, игра так игра. Только уж играем по-крупному, идём до конца! Жизнь копейка, судьба индейка! Вот только хорошо бы сперва Краева повидать. Заглянуть в глаза, сказать хоть два слова…»

— Спасти твоих было нельзя, — тяжело вздохнула Марьяна и посмотрела Варенцовой в самую душу. — Правила, о которых я говорю, они как законы природы, не мы их придумали, не нам и отменять. Прости и пойми. Если сможешь… — Резко поднялась, заложила за ухо непослушную прядь и скомандовала совсем другим тоном: — Эй, сильный пол, кто-нибудь! Внизу в холодильнике окорёнок с ливером — вытащите, пусть погреется. Только сами не съешьте, это котам!

— Есть, мэм, — отозвался за весь сильный пол Забелин и страшно загремел крышкой казана. — Эй, коты, а чем это таким вы у нас заняты?!

Оглянулись все, кроме Варенцовой, прятавшей слёзы. Тайком утерев глаза, повернула голову и она. Оказывается, Пушок успел перемигнуться с Тихоном, и оба безобразника с невинным видом по большой дуге подбирались к двери парника.

— Ну ты смотри, спелись, поганцы, — восхитилась Марьяна. — Опять за огурцами! И твой туда же! Добро бы сорвали и съели, а то ведь понадкусывают и бросит. Брысь, пакостники!

На последних словах она резко повысила голос, и дверь в теплицу закрылась, словно захлопнутая незримой рукой. Ну да ветер…

— Так, всё должно быть готово. — Быстров поднял крышку казана, ловко поддел тазик и отшатнулся от обжигающих струй пара. — Эх!.. Николай Ильич, блюдо готовь!..

И принялся бережно размешивать плов.

Блюдо, увенчанное перчиком и обложенное чесночинами, на вытянутых мужских руках проплыло к столу, Марьяна, спохватившись, торопливо раздала тарелки и ложки… Кто называет плов «тяжёлой» едой и берётся утверждать, будто его вредно есть на ночь, тот просто никогда не пробовал настоящего плова…

Другое дело, что и вкушать его необходимо, скажем так, с полной отдачей. Как, впрочем, и любую добрую пищу. С незамутнённой душой, преисполненной благодарности и любви… К сожалению, с душевной гармонией у Оксаны было нынче туго.

Опасностями и угрозами её давно уже было не запугать, но хоть знать бы, кому она встала поперёк дороги? Откуда дует ветер, принёсший эту чёртову мурру? Может, отзвуки давнего взрыва, унёсшего Глеба и Сашку?.. Да нет, не похоже. Здесь пахнет не Чечнёй. Но тогда чем? Магией?.. Господи, в двадцать первом веке живём. Вон и плов почти съеден, у котла дно видать, а мурра как лежала, так и лежит, прахом не рассыпается.

«Надо её в холодильник, а завтра обязательно Нигматуллину показать. Уж он-то всякого насмотрелся. Определит небось, что за редкие виды у нас в Пещёрке по гостиничным номерам шастают. Вот попьём чаю, и сразу Колягину позвоню. Он мне содействие обещал? Обещал. А сейчас, пока ещё светло, зверюгу сфотографирую. Может, сразу MMSом ему для Нигматуллина и зашлю…»

Выбравшись из-за стола, Оксана подошла к скамеечке, под которой покоилась мурра, и заново развернула мусорные мешки. В телефоне у неё было аж пять мегапикселей и неплохой объектив, позволявший, помимо прочего, съёмку с близкого расстояния. Щёлкнув несколько раз, Оксана положила рядом с головой мурры для масштаба спичечную коробку, поднесла аппаратик к самым мешкам… и вдруг услышала непонятный звук. Такой, будто пошёл трещинами молодой неокрепший ледок. Оксана непроизвольно отшатнулась и увидела —  это пошла трещинами одеревеневшая мурра. Ещё миг, и тело твари развалилось на бесформенные куски, а те, в свою очередь, прямо на глазах рассыпались в мельчайшую пыль. Считанные секунды на земле смутно угадывались очертания только что лежавшего здесь существа, потом ветер подхватил невесомый тлен и развеял его над грядками с кабачками.