Дикая охота (СИ) - Васичкина Екатерина Васильевна. Страница 21

Каким-то невообразимым образом, мужчина оказался внутри барьера, который обычно отделяет человека от мира. Внутри моей души, по сути!

Да какая разница… внутри, снаружи… все было неважно. Боги отдали меня ему со всеми потрохами, так чего же удивляться такой малости?

Но как же хорошо!

— Не пугай меня, расскажи, что случилось? — он даже не попытался отстраниться, задавая этот вопрос, прижал мою макушку подбородком, будто опасаясь, что сбегу, зарылся пальцами в растрепанные волосы, — или это просто…. ну…у женщин бывает… регулярно?

Льдинки заплясали в его душе. Вот эта льдинка — тревога, вот эта — насмешка, вот эта — желание помочь. Не знаю, как такое возможно. И не хочу знать.

— Нет, не это. Прости, как-то случайно вышло. С сыном пообщалась.

— Что ж он такого сказал?

— Это не он. Это я…. Поговорили по душам, называется. Прости, мне тяжело про это говорить. Да и нельзя.

— Ладно, не будем говорить. Только не плачь, хорошо? — такой теплый голос из такого холода! Невозможно! — Все ведь хорошо, да? Все будет хорошо. Ну, прекращай лить слезы, а то писать нечем будет.

Неожиданное окончание его воркующей фразы выбило едва успокоившееся дыхание. Воздух заклокотал в горле, не то смехом, не то стоном, не то предсмертным хрипом, возвращая желание жить. В конце-концов, он прав. Все не так плохо. Вернее, плохо, конечно, но это же не повод так раскисать.

— Ну вот, совсем другое дело. А то затеяла глупость, рыдать тут при всем честном народе. Пойдем-ка, пройдемся лучше. И ты мне спокойно все расскажешь. Без истерик.

Он говорил все еще мягко, но тон не допускал возражений. Больше не было тут мужчины, терпеливо подставляющего плечо под женские слезы. Сейчас тут был грозный конунг, требующий отчета, хоть и в весьма мягкой форме.

— А ты… ты же с дороги. Устал… — это вовсе не было возражением, просто от удивления язык принялся молоть всякую чушь. Будто он сам не знает, что делает!

— Ничего, мы далеко не пойдем. Тут в лесочке есть бревно поваленное, на нем вечерами влюбленные парочки всякими глупостями занимаются. Вот туда и пойдем.

Бревно было так надежно замаскировано бушующими кустами жасмина, что если бы не утоптанная тропинка, вытоптанная, видимо, многими поколениями упомянутых Храфном влюбленных парочек, найти его было бы невозможно. Я все еще позорно хлюпала носом, но вытереть его было нечем, а рукавом как-то неудобно. Взрослая тетя все-таки! И ждать помощи неоткуда. Если бы у усевшегося верхом на бревно вояки оказался носовой платок, я скончалась бы на месте от культурного шока! Но, судя по насмешливо-сочувствующим глазам моего собеседника, подобная участь мне не грозила.

Мы долго молчали. Разглядывали густую листву, солнечные лучи, изредка пробивающиеся через эту живую завесу, не то собираясь с мыслями, не то надеясь, что говорить и не придется.

— Ладно, давай, рассказывай, что там с тобой происходит?

— Уточни.

— Ты смотришь на меня, как на страшилище какое. Особенно после того, как приехал Торвальд. Но если я такой уж ужасный, то зачем ты сунулась под ту стрелу? И как ты вообще о ней узнала? Говори, я не люблю таких секретов, от них может приключиться много бед.

Прислушаться к себе. Что там? Что надо сказать, а что нужно скрыть? Какие слова найти, чтобы было понятно? Как вообще такое можно объяснить?

— Ты знал моего отца, ведь так? Знаешь, как он погиб?

— Он был отравлен, — на какую-то секунду мне показалось, что ледяное совершенство сейчас даст трещину, рассыплется, от боли, что зазвучала в его голосе.

— И ты знаешь, кто это сделал?

— Да.

Храфну много сил понадобилось, чтобы остаться спокойным. Чтобы просто слушать, не задавая рвущиеся наружу вопросы.

— И ты знаешь, что с ними случилось?

— Не совсем. Они ушли в море, но не вернулись. Их корабль нашли пустым. А ты? Ты знаешь, что это было?

— Знаю. Я даже в некотором роде являюсь автором этого… прорыва в науке, как сказал мой ребенок. Хотя, ничего особенно нового тут нет, конечно, просто давно никто не использовал этой возможности.

— Значит, это правда? — он задумчиво постучал пальцами по отполированной коре, — и какова цена за такую месть? Ты и правда принесла в жертву невинного младенца?

— Конечно, нет! Что за ерунда?! — дилетантское рассуждение возмутило меня до глубины уже не принадлежащей мне души, — почему как магия, так сразу младенцев в жертву приносить?! Это же не некромантия какая-нибудь! Это высшая магия! Мистический контакт!

— Да понял, понял! Ну, глупость ляпнул, чего так орать-то? Объясни толком!

— Объясняю. В жертву можно принести только себя. Отдать свою душу. Свою судьбу.

— И ты… да уж… а не могла ты как все нормальные девицы на твоем месте прокрасться в терем и заколоть спящего врага отравленным кинжалом?

— Не могла. Я не «нормальная девица». Я маг. А маги мстят магией.

— Ну, проклятье какое наслала бы…

— Я же целительница, — голос мой прозвучал так несчастно, что удивил меня саму, — я не могу наложить проклятье. И порчу навести не могу. Даже приворот и тот нельзя. Не та специализация. Не то чтобы у меня этого не получилось, но тогда я предала бы свою силу. А это… это страшно очень. Мне сложно это описать. Маги ведь не совсем люди. Наша сила влияет на нас больше, чем кажется на первый взгляд. Мы становимся… однобокими. Не знаю, как сказать лучше….

— И не надо. Я тебе и так верю. Но вернись все же к моему вопросу. Причем тут я?

— Ты и есть моя цена. Не знаю, чем уж ты заслужил, но я — подарок тебе. Или даже дар. Дар богов. Можешь делать со мной все, что хочешь. Ну… правда, у меня есть некоторые предписания, конечно. Например, я должна хранить твою жизнь от позорной смерти. Не в бою, то есть. А в остальном… повелевай.

Не знаю, почему мои слова были именно такими. Это вовсе не было попыткой обвинить его в своих бедах! Просто хотелось прояснить все сразу, без недомолвок.

— И ты думаешь, что я прикажу тебе… что? Чего ты боишься? Я похож на того, кто способен воспользоваться этим? Что вообще за ерунда! Я не просил ничего ни у богов ни у людей! Мне вовсе не нужны их подарки! Ты свободна, слышишь!

Его громкое, на грани крика возмущение больно ударило меня прямо в сердце, замораживая в жилах кровь. В груди разлилась боль, какой мне еще не приходилось чувствовать. Это что, кардиогенный шок? Причем мгновенный. В сердце будто вонзились десятки тупых лезвий, разрывая мышцу на кровоточащие куски. Жить оставалось секунды три, в крайнем случае, пять. Я захрипела, пытаясь сама себе оказать первую помощь, пытаясь восстановить расползающийся под пальцами орган. Ну же!

Но отвергнутая игрушка, выброшенная хозяином, не просуществует долго. До чего же глупо все вышло….

— Римма! — он, кажется, испугался, — что с тобой! Тебе плохо?!

— Я… уммм…ммии…ррр Серд..ц..

— Что? Нет! Не надо! Ты мне нужна! Слышишь?! Не уходи!

Боль исчезла тут же. Как и не было. И на сердце ни одного шрама. Ничего. Ничего не случилось. Хозяин передумал и подобрал ненужный хлам. Глядишь и сгодится.

— Я успел?

— Да. Спасибо.

— Не за что. Ненавижу их.

— Не надо, — меня даже хватило на совершенно искреннее объятие, не все же ему меня утешать, — это… это хорошая цена для меня. Я вообще не думала, что меня хватит! Ну, не расстраивайся, пожалуйста! Я вовсе тебя не боюсь! И ничего такого про тебя не думала! Ты очень хороший!

— «Хороший»! Разве хорошим дарят такие подарки? Ну, ниспослали бы меч волшебный… так нет же!

— Значит, так было надо. Они же боги. Они всегда правы.

— Ага! А мне теперь на тебя лишний раз не посмотри!

Так вот в чем дело! Значит, все-таки Томирис не ошиблась. Хотя, что за глупости приходят в голову? Причем тут Томирис? Как будто сама не вижу сейчас льдинку — Римма, в самом его сердце. Да уж, тут боги чего-то не додумали. Или наказать хотели? Или и сами не ожидали такого?

Ну, ничего. Тут я как раз могу поправить дело.