Громбелардская легенда - Крес Феликс В.. Страница 67

— Подожди… — прохрипела она чужим, скрипучим голосом. — Я сейчас… сейчас… Тяжело дыша и дрожа всем телом, она не понимала, что с ней происходит. Она пыталась поднять руку, давившую на горло девушки, — но вместо этого наваливалась на нее всем своим весом. Она мысленно повторяла: «Сейчас… сейчас…» — и за каждым «сейчас» оказывалось следующее. Она все сильнее прижимала лежащую к земле.

«Сейчас… нет, сейчас…»

20

Байлей проснулся от какого-то странного предчувствия и сразу же сел. Мгновение он смотрел перед собой, пытаясь опомниться, потом огляделся по сторонам.

— Кара?

Тишина.

— Каренира?!

Ее не было. Над Дурным краем вставал туманный рассвет; если бы она находилась рядом, он бы ее обязательно увидел.

Внезапно он понял, что случилось нечто необычное… нечто страшное. Где она, куда пошла? Шернь… ведь это Дикий край!..

— Каренира! — крикнул он что было сил. — Каренира! Кара!

Он испугался — за нее, не за себя. Хотя и за себя тоже… Впервые он понял, сколь одинок и беззащитен человек в Дурном краю, когда рядом никого нет.

Только эта могила… Могила друга, смерти которого он почти не заметил.

Он вскочил и схватился за меч. Безымянный край — хотя и казавшийся тихим и спокойным — был насыщен холодом страха… того страха, который охотнее всего нападает на одиноких.

Знакомая форма рукояти вернула ему спокойствие. Он вытащил клинок из ножен и оперся на него, словно на трость. Гольд когда-то учил его, что так никогда нельзя делать. Меч, воткнутый в землю, был армектанским символом сдачи в плен; в Громбеларде считали, что без необходимости ранить горы — значит навлекать на себя несчастье…

Но здесь был не Армект и даже не Громбелард.

Байлей посмотрел на юго-восток, туда, где вечером они видели молнии и слышали грохот. Именно оттуда появился пылевой смерч, с небывалой скоростью прокатившись через равнину, — полмили ближе, и он бы унес их с собой. Именно в ту сторону, к холмам, отправился Дорлан. Опасность, которая забрала Карениру, пришла оттуда. Наверняка.

Забыв о мешке с провизией, забыв вообще обо всем, он бросился бежать. Когда из-за холмов появился край восходящего солнца, он побежал еще быстрее, словно увидев некий знак, заставлявший спешить.

Он бежал и бежал.

Оказавшись на вершине холмов, он увидел вдали черное пятно, похожее на скопление скал или, возможно, руины огромного сооружения. Дальше, позади этого пятна, простиралось море.

Он немного отдохнул, опираясь на меч, потом снова вытер пот со лба и побежал. Вскоре он увидел, что впереди действительно остатки какой-то могучей крепости. Когда-то могучей… Из всех башен, какими бы они ни были высокими много веков назад, осталась лишь одна — черная полуразрушенная культя, грозно торчавшая на фоне голубого неба.

Он снова остановился передохнуть. Однако ему тут же показалось, будто он слышит пронзительный женский крик, доносившийся со стороны руин. Нет, не показалось! Крепче схватив меч и отшвырнув ножны, он понесся быстрее ветра.

Кричала женщина, в том уже не оставалось сомнений. Пронзительный вопль раздался снова, но на этот раз его заглушили другие голоса, от зловещего звука которых дартанца бросило в дрожь — столь нечеловеческими они были.

— Ка-а-ра-а-а!!

Тяжело дыша и обливаясь потом, она со стоном бросила на каменную груду последний обломок стены и бессильно упала на нее. Ее тошнило от ужаса, отвращения к самой себе и усталости. Она чувствовала, как рот наполняет водянистая слюна с характерным вкусом. Она несколько раз закашлялась, но в желудке уже ничего не было.

Ее охватил ужас, смертельный ужас от того, что она совершила. Ей уже приходилось убивать людей. Но никогда… никогда…

Когда она наконец оторвалась от Илары, та была уже мертва. Задушенная женщина, полностью беззащитная… скорчившаяся на земле… Увидев, что она сделала, Охотница зажала рукой рот, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу. Потом она хотела бежать, но ноги ей не повиновались; на коленях, опираясь на одну руку и продолжая другой зажимать рот, она отползла в сторону, и ее вырвало. Плача, она шептала какие-то бессмысленные слова, ибо ЭТО уже случилось, страшное и необратимое… и ничто не могло помочь, пути назад не было.

— Прости меня, Илара! — со слезами повторяла она. — Я не хотела… в самом деле не хотела… Не знаю, как так получилось…

Прошло немало времени, прежде чем она достаточно набралась сил, чтобы вернуться к мертвой девушке. Однако, увидев ее, она едва не лишилась чувств. Снова борясь с тошнотой, она оттащила хрупкое тело к стене и, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, начала заваливать каменными обломками. Каждый камень, уложенный на чудовищную могилу, напоминал о страшной правде — она убийца. Она убила беззащитную, лежащую без сознания женщину…

Соперницу.

Она судорожно ловила ртом воздух.

Она задушила соперницу. Девушку, которую даже не знала. Теперь она лежала на ее могиле, постепенно приходя в себя.

Наконец она встала и, прикусив губу, с трудом оперлась на вывихнутую ногу. Наклонив голову, она неуклюже двинулась вперед — и замерла, чувствуя, как на нее накатывает новая волна страха. Перед ней стояли два огромных лохматых пса. Звенели оборванные цепи, а из глубины могучих глоток доносилось зловещее глухое рычание.

Он увидел их издалека — но ничего не мог поделать, кроме как кричать и бежать. В конце концов он добежал, едва не лишившись чувств от ужаса и усталости, и все оставшиеся силы вложил в два удара мечом; клинок обрубил могучую лапу, а потом лязгнул о позвоночник. Второй чудовищный зверь метнулся к нему, но он успел подставить острие, и пес напоролся на него… Меч пробил горло. Сражаясь с тварью, которая даже в агонии пыталась до него добраться, прижатый к земле тушей, превосходившей весом взрослого человека, он последним усилием отвоевал себе жизнь. Из пронзенной клыками руки текла кровь, но он не чувствовал боли, отталкивая громадный труп в сторону. Байлей бросился к неглубокой пещере среди груды обломков, из которой торчала изгрызенная нога в разорванном в клочья кожаном сапоге. Он кричал как безумный, вытаскивая девушку из укрытия, которое, как он полагал, стало для нее последним. Он не знал, что делать с изуродованными ногами и руками, как остановить кровь, идущую из прокушенного бока, и лишь плакал от бессилия.

— Ради Шерни… Кара… Каринка…

Держа ее безвольную голову на коленях, он, словно слепой, коснулся пальцами разбитой макушки и исцарапанной щеки. Отрывистый, приглушенный стон и хрип стали для него самыми прекрасными звуками, которые он когда-либо слышал.

— Подожди! — крикнул он. — Ради Шерни, подожди… Подожди! Слышишь?! Я здесь… здесь… Подожди…

Не переставая упрашивать ее подождать, он дрожащими руками срывал доспехи, рвал на длинные неровные полосы рубашку, штаны… Он просил, умолял, успокаивал ее и перевязывал раны — так быстро, так аккуратно и, несмотря на дрожь в руках, так ловко, словно всю свою жизнь только этим и занимался. Наконец он закончил и попытался привести ее в чувство, но безуспешно.

Нужна была вода.

У него не было ни капли. Бурдюк, провизия — все осталось в Мертвом Пятне, вместе с остальными вещами.

Он нашел еще одну пещеру, подобную той, где искала спасения девушка, — на то, чтобы отыскать действительно безопасное укрытие, у него не было времени. Отнеся ее туда, он завалил вход большими камнями, поскольку не знал, нет ли поблизости других псов. Потом разорвал остатки одежды и побежал искать колодец. В цитадели должен был быть колодец. Если в этой крепости кто-то жил, пусть даже Бруль-посланник, он наверняка не обходился без воды.

Вскоре он вернулся бегом, с комком мокрых тряпок в руках, и выдавил немного грязной воды ей в рот, а потом влажной тканью начал смывать кровь с ее лица. Потом снова побежал к колодцу — и вернулся.

Потом снова побежал. И снова вернулся.