Магометрия. Институт благородных чародеек - Мамева Надежда. Страница 28
Посмотрела на прохожих: внимание на нас обращали вполне умеренное, почему-то заглядываясь на грудь Лима, хотя, по мне, рога и хвост были куда как интереснее.
— А как нас видят окружающие?
Демон ответил нехотя, словно понимая, что нужно что-то сказать, чтобы вернуться к прежнему тону.
— Да, мы смотримся… — договорить он не успел.
В эту минуту нам вслед раздался хулиганский свист в стиле: «Какие буфера, красотка! Дай заценить!»
Лим, не сбиваясь с шага, повернул голову и показал парням один из самых интернациональных жестов.
— Опять амулет барахлит, не успел подзарядить, — протянул он озабоченно. — По идее, мы должны выглядеть как клерк средней руки и домохозяйка, но похоже, что-то сбилось в настройках.
Нужно ли говорить, что до ближайшей витрины мы, не сговариваясь, на полусогнутых добрались в рекордные сроки. В стеклянной глади бутика отражалась красотка с грудью в стиле Памелы Андерсон и толстячок-папик в итальянском пиджаке с сигарой в зубах. Причем демон был красоткой, а я…
— Эм… — хотелось сказать куда как больше, но воспитание не позволяло.
Лим лишь пожал плечами и подытожил:
— Надо амулет наполнить, а то этот морок привлекает внимание: чем меньше зарядки, тем более экстравагантный образ он демонстрирует, чтобы носящий почувствовал внимание толпы. Мой же нынешний работает на нас двоих.
Мы пошли дальше (правда, пока витрина не кончилась, я так и выворачивала шею, глядя, как в отражении витрины красотка идет типично мужской, размашистой походочкой).
Любопытство, свойственное всем дочерям Евы, разыгралось не на шутку.
— И это все люди видят лишь такие мороки? И зачем вообще все это нужно? И…
Я не успела договорить, а демонюка уже незнамо чему улыбнулся, вновь озадачив меня сменой настроения.
— Дикая, как есть дикая и ничего не знаешь… — вздохнул он, а потом пояснил: — Миры магов и обычных людей сосуществуют бок о бок, но изолированно уже несколько тысячелетий. Избирательный морок самый простой способ: те, в ком магия уже пробудилась, способны видеть сквозь него, для обычных смертных и тех, чей дар еще спит, мы выглядим как типичные обыватели. — Опережая очередной мой вопрос, Лим добавил: — А не знают о магах люди по одной простой причине: нас по сравнению с ними слишком мало. А человеческая природа такова, что стремится уничтожить то, что априори сильнее представителей популяции homo sapiens. Был уже такой опыт, давно. От этого «знания» остались руины Эйвбери. Именно тогда люди, в своем желании быть выше тех, кто наделен даром, призвали исчадий теневой стороны. Только усилиями тысяч магов удалось запечатать портал и оградить его кольцом Стонхенджа, которое и по сей день удерживает тварей. Кстати, легенда о Рагнарёке — это пересказ событий прорыва. Человеческая память коротка — и это единственное, что запомнили люди. Маги же приняли решение «исчезнуть» из мира простых смертных, сделать так, чтобы у человечества не было соблазна повторить содеянное, и предотвратить неизбежный геноцид чародеев.
— Получается, что, если маги открыто заявят о себе даже в двадцать первом веке, могут начаться… волнения? — с трудом подобрала нужное слово.
Тень в наш разговор не вмешивался, гуляя мартовским котом по брусчатке и цепляясь за кусты. Лим заметил его метания и бросил, обращаясь к наследству Ника:
— Ты хотя бы объясни своей временной хозяйке основы мироустройства, — протянул рыжий, которому явно надоела роль лектора.
Тень упрек проигнорировал, ускользнув далеко вперед.
— Он своенравный, — словно извиняясь за поведение «компаньона», ответила я.
— Я уже заметил. Как и то, что этот тень разговаривает лишь с тобой, — собеседник тяжко вздохнул, возвращаясь к роли гида по магическому миру. — Не знаю, но прошло много времени, и мир людей и мир чародеев обросли новыми стенами из законов, пактов, хартий. Один из таких — о неразглашении: наделенный даром не должен разглашать тайну существования чародейства обычным смертным. Это карается отнятием дара и пожизненным заключением. Послабление лишь для близких родственников — в основном это дети от брака двух магов, напрочь лишенные способности к колдовству.
— А как насчет демонов, драконов и… — я попыталась жестами досказать недооформившуюся в речь мысль.
— А у иных рас нет такого, чтобы наследник рода был лишен дара напрочь, скорее уж тогда союз будет бесплоден, чем на свет появится демон, лишенный магии, — протянул тень, неделикатно вмешавшийся в разговор. — Правда, бывает такое, что дар у отпрыска светит как гнилушка: только малым отблеском, — почему-то глумливо добавил эта световая клякса.
Как оказалось, шпилька была в сторону демона.
— Ну да, мой дар эмпата достаточно слабый. Что с того? Это не мешает мне в моей работе, где важнее интеллект, — Дейминго пожал плечами.
Наверное, жест вышел слишком уж волнующим, потому как встречный мужик, засмотревшийся на грудь Лима, схлопотал от супруги, идущей рядом, увесистую оплеуху и что-то явно нелицеприятное на «парле франсе».
Тень, срезанный ответом инквизитора, вновь замолчал.
Так мы и брели в тишине по аллеям, пережившим и революцию, и две мировые войны, повидавшим Людовика XV и Шарля де Голля.
— И все же, почему я тебе не нравлюсь? — памятуя о том, почему собственно мы решили прогуляться по парку, напомнила я.
— Присядем. Я уже понял, что ты из той породы, что не отстанут, пока не докопаются до правды. Прям как дознаватель, — усмехнулся собеседник.
Как следовало из дальнейшего рассказа, неприязнь к носительницам институтской формы у демона имела глубокие корни. Его мать, в свое время окончившая это заведение и выданная замуж за отца рыжего инквизитора по распределению, была головокружительной красавицей, жаждущей власти, славы, поклонения. На свою беду, отец Лима, граф Дейминго, влюбился в нее и пропал, потому как Аврора ответных чувств в нему не питала. Осознав свою власть над супругом, она начала вертеть им, с успехом используя науку, преподанную в институте, и один из сильнейших чародеев Франции всего за год превратился в ничто, потакая любому капризу жены, к тому моменту сменившей уже несколько любовников.
Лим появился на свет лишь чудом, спустя пять лет. Дар, пробудившийся в ребенке рано, был столь слабый, что мать презрительно называла сына «никчемным выродком» и даже не хотела брать на руки. Отец же, спустя еще семь лет, от любви просто сгорел.
Оказалось, что демоны берут свою силу именно из чувств: чем более сильные эмоции находятся в их власти, тем выше уровень силы. Но в то же время, если они не могут их контролировать, чувства могут выжечь мага. Поэтому-то самые сильные из расы демонов те, кто, испытывая сильные душевные переживания, способны их контролировать, отчасти даже подавлять, балансировать на грани. Как оказалось, отец Лима не смог.
После его смерти дядя, брат отца, взял семилетнего демоненка к себе. Воспитанный заядлым холостяком, циником, имеющим специфический взгляд на жизнь, Дейминго отчасти перенял его мировоззрение.
А в двадцать лет Лим влюбился, и надо такому случиться, что опять же в институтку на ежегодном кадетском балу. Его избранница, почти выпускница, сначала презрительно морщила носик при виде худющего, нескладного, магически слабого кавалера, но потом прониклась графским титулом и состоянием и разрешила ухаживать за собой. Была переписка, полная нежности и страсти, распалившая сердце юного Дейминго. Он уже было собрался сделать предложение, поверив, что существуют браки счастливые, а не по распределению, когда узнал, что девица под копирку строчила такие же послания нескольким кадетам. Видимо, она решила подстраховаться, если с графом не выгорит, отхватить хотя бы титул маркизы.
К счастью, по стопам отца Лим не пошел, зато чувства свои научился контролировать отменно. Правда, и эмоций сильных с тех пор избегал, считая, что пусть его дар не питается силой вовсе, чем обжигаться и страдать.
— Надеюсь, что рассказанное мною останется сугубо между нами? — спросил Лим, обращаясь почему-то к тени.