Бесконечный тупик - Галковский Дмитрий Евгеньевич. Страница 6

Вот один из таких иероглифов:

Здесь каждое слово весомо, значимо. «Червяшка». Не библейский «червь» Державина и не серый будничный «червяк», а червяшка, червяшечка родненькая. Жалкая и в то же время такая родная, добрая. И она еще «родила». Опять роднОе, рОдное слово. Теплое и человечное, человеческое. Потом червяшка «поползала». Жизнь человека – это наивное и милое, бытовое «ползание», и ползание именно бесцельное. Ведь червяшка не ползла (куда-то), а просто ползала мало, она только немножечко «поползала». И тут холодная глыба: «Потом умерла». Не сдохла, а умерла. Это не факт, а трагедия. И ведь так хорошо все было: жила-была червяшка, и не просто жила, а она другую червяшку родила – тут жизнь, жизнеутверждение. И вдруг, сразу, – «умерла». И наконец, безнадежное обобщение: «Вот наша жизнь». Но в то же время оно и не безнадежно. Розановская «червяшка» – живая. Она глупая, смешная (червяшка-дурашка), и жизнь ее смешная бессмыслица, но она все равно «ползает», все равно «рожает». Розанов писал: «Человек достоин только жалости». Да. Но достоин. У него есть свое достоинство. Он достоин жалости и сострадания, достоин любви.

В этом афоризме квинтэссенция розановской философии. Но глубочайший смысл выражен при помощи всего десяти слов. Конечно, когда их читаешь, в сознании не возникает весь смысловой ряд, но какие-то ассоциации очень тонко настраивают человеческую душу, затрагивают ее интимные струны. И уже не ясно, что такое иероглифы Розанова: поэтичная проза или прозаическая поэзия. А иожет быть какой– то особый, новый вид литературы?

Понимали ли современники Розанова? Или они были так глухи, что музыка розановской прозы была для них совершенно чужда? Мне кажется, что даже «деятели демократического лагеря» Розанова как раз понимали, но понимали (и принимали) сердцем, а не испорченным и вывихнутым западничеством рассудком. Отсюда постоянная двусмысленность критики в его адрес. Так, левый публицист А.Ожигов (Н.П.Ашешов) писал по поводу «Опавших листьев»:

Однако далее Ожигов с горечью замечает, что этот «политический двурушник, торговавший и красным и черным товаром», до сих пор «постоянно получает амнистию за свой талант».

Через два года вышла вторая часть «Листьев». Тот же Ожигов снова выливает на Розанова ушат грязи, но одновременно как-то жмется, неуверенно лепечет, что «все у Розанова хамелеонски меняет свой лик», и наконец неожиданно для самого себя заявляет, что у Розанова «ум – громадный, свой, собственный».

Другой критик, Вячеслав Полонский, тогда же назвал автора «Листьев» пошляком, но пошляком великим, «ибо его ни из русской истории, ни из русской литературы не вычеркнешь».

Такая же двойственная оценка наблюдается даже у Луначарского. В 1911 году он писал в газете «Киевская мысль»:

В 1926 году Луначарский заявил, что Розанов «подлый, но большой ум».

Мы видим, что грубая ругань в адрес Розанова внезапно пресекается различными «но». Но ругани с «но» не бывает. Когда ругаются, то тут уж не до «диалектики». Следовательно, в данном случае ругань не совсем искренна. И видимо, это происходит потому, что смутно оппоненты Розанова из левого лагеря сознают, что ничего кроме ругани они Розанову противопоставить не могут. Не укладывается Розанов в детскую кроватку мировосприятия «русского интеллигента» («наши-ваши»). А принять его они не в состоянии.Отсюда и досадные «запинки».

Серьезные мыслители не принимали его по той же причине, но у них двойственность по отношению к Розанову редко высказывалась так прямо и так неумно. В этом случае все было завуалировано, сглажено рассудочной диалектикой. Но суть была та же. Мережковский как-то сказал, что он, читая «Уединенное» и «Опавшие листья», зачаровывается обаянием стиля Розанова, и только при последующем анализе начинает спорить и ненавидеть.

Никто, никто не мог не ненавидеть Розанова (разве что Флоренский, да перед смертью Голлербах). Так все было криво, уродливо. Кто-то мягкой невидимой рукой вывернул русским мозги на 180 градусов. Голове было неудобно, тяжело, что-то тянулось, болело, перед глазами плыли круги, и чудился где-то далеко заманчивый огонек свободы.

В 1917 году Россия встала на голову, а мировосприятие русской интеллигенции (соответственно) – на ноги. В 1921 году в Петрограде был открыт кружок имени В.В.Розанова. Однако, конечно «не это было нужно нашему народу…»

Иногда меня гложет странная мысль: не мог же Розанов один среди всех русских философов быть нормальным человеком. Не логичнее ли предположить, что Розанов как раз и был ненормальным, но ненормальность окружающей жизни наложилась на его болезнь и, вывернув его уже вывернутые мозги, сделала его совершенно здоровым.

Розанов – блестящий стилист. Но можно ли его назвать философом? Ответ на этот вопрос не так уж прост. При самом поверхностном знакомстве с творчеством Розанова, он предстает перед читателем в качестве публициста и идеолога. Однако скользить по поверхности Розанова это хуже, чем не понимать его. В этом случае вы прямо попадаете на крючок розановской иронии. Розанов хитренький. Он ловит русского простачка-дурачка, воспитанного на социал-демократических и либеральных агитках. Да, мракобес и циник. Но приглядишься, и лужицы его афоризмов превращаются в бездонные омуты. Оказывается, что кроме Розанова-журналиста есть и другой Розанов – Розанов-поэт. И глубокая и проникновенная лиричность – это второй слой его произведений. Однако не последний.

Выше я уже говорил, что Розанова очень легко упрекать в противоречивости, эклектизме и неряшливости мышления. С точки зрения журналиста эта характеристика его творчества совершенно верна. Но уже с точки зрения поэта она соершенно ложна. Если фельетонист действительно обязан оценивать какое-либо событие с одной и той же позиции (в этом и состоит смысл его деятельности), то поэта просто смешно обвинять в полифоничности его творчества. Розанов писал о Пушкине:

Конечно, не случайно Розанову была близка эта черта пушкинского таланта. Она удивительно совпадала с характером творчества самого Розанова. И поэтому-то нелепо обвинять Розанова в «ренегатстве». Никакого ренегатства не было и быть не могло:

– Вот что он ответил на многочисленные обвинения в свой адрес. И потом добавил: