День револьвера - Уланов Андрей Андреевич. Страница 8

– Угу.

Двести пятьдесят долларов, конечно, были для меня сейчас целым состоянием, но с другой стороны, останься Кривоклык в большей сохранности, я бы тут сейчас не сидел.

– А за остальных награды не было?

– Нет. Впрочем, – добавил шериф, – Сэм Хопкинс, местный представитель Компании, платит за клыки зеленошкурых. По три доллара за пару.

– Не густо.

Я покосился на Толстяка. Возможно, гобл и не соврал насчет глухоты после взрыва, или нервы у него были стальные. Он продолжал жрать.

– Хочешь пристрелить этого? – Шарго совершенно правильно истолковал мой косой взгляд. – Лучше дождись, пока выйдет наружу. Мак чертовски не любит отскребать со стен всякое дерьмо после пальбы… и дерёт за это втридорога.

– Я… подумаю.

– Подумаешь? – кажется, шериф сомневался в моих умственных способностях… причем заслуженно. – Ну, смотри. Здесь, в Пограничье, это не самая полезная привычка.

– Да уж, – пробормотал я, – это я успел заметить.

– Будь я на твоем месте, – Шарго начал подниматься, точнее, воздвигаться из-за стола, – не стал бы ломать голову там, где незачем.

– И все-таки, – возразил я, дождавшись, пока за выходящим шерифом захлопнется дверь салуна, – я подумаю.

Гобл тем временем дочистил свою миску и тоскливо уставился на мою, почти нетронутую.

– Ну, как тебе наш светоч законности?

– Внушает.

Осторожно взяв стакан, я сделал маленький глоток. Молоко было холодное… и вкусное. Осмелев, я сделал глоток побольше…

– Зараза, каких мало! – глядя на стакан, с чувством произнес гоблин.

– Кхыр-р-р-бэ-э-э!

Молоко я удержал в руке исключительно чудом. Еще удивительнее было то, что в желудке удержалась уже проглоченная часть яичницы.

– Вор, убийца и лжец.

– Чего? Так ты не про козу?!

– Козу? – непонимающе повторил Толстяк.

– «Скотина», это про кого было?

– Про Билли, само собой. Первая скотина здешней помойной ямы. А видел бы ты его подручных, – принялся разглагольствовать гобл, – один другого гаже. Отборнейшие ублюдки…

– Толстяк, – перебил я гобла, – ну-ка, напомни, при каких обстоятельствах мы с тобой встретились?

– Ы-ы-х, я ж не говорю, что пять минут назад спустился из вашего Рая, – ничуть не смутился гоблин. – Но до Билли Шарго с его сворой Кривоклыку было далеко…

В последнее я вполне был готов поверить. Как и в то, что нелестные речи о мистере Шарго – совсем не лучший способ мирно просуществовать в этом городишке хоть пару дней. Гоблин-то по жизни двинутый, а сейчас еще и на голову стукнутый, мне же лишние проблемы ни к чему – хватает и тех, что уже имеются.

– Толстяк.

– Чего?

– Мне тоже нужно немного твоего молчания.

В тюфяке не было клопов. Этот простой факт сразу поднял мое мнение о мистере Хавчике и его заведении на добрых пять пунктов. Ни клопов, ни блох, ни москитов – в комнате явно поработал хороший маг-диз… дизин… короче, здесь стояло хорошее заклятье от насекомых.

К сожалению, на гоблинов оно не действовало.

– Мне нужны свечи.

– Зачем?

Клянусь, я был уверен, что ни один из возможных ответов гоблина не заставит меня удивиться. Но я, в который уж раз, недооценил Толстяка.

– Для моего шедевра.

– Че-е-его?!

– По ночам ко мне обычно приходит муза, – пояснил гобл.

– Так, – начал я, – про девку никакого разговора не было.

Толстяк тяжело вздохнул.

– Муза, это не девка, – сообщил он. – Вернее, девка, но бестелесная. Вдохновение дарит и все такое. Проще говоря, по ночам я люблю малевать.

Свались мне сейчас на голову стропило – и то навряд ли я был бы ошарашен сильнее.

– А?!

– Рисовать, картинки делать. Эй, ты только не говори, что в жизни картинок не видел.

– Видел, – кивнул я, – но готов спорить на, на… на всё, что у меня есть – ни одна из них не была нарисована гоблином!

– Знаешь, – после недолгого молчания сказал Толстяк. – Будь у тебя барахлишка на тыщу-другую, я бы тебя сейчас раздел.

Теперь уже наступила моя очередь молчать. Картина, значит… маслом… или там, гравюра… произведение искусства, проще говоря. И гоблин – зеленый, клыкастый, вонючий… впрочем, к запаху данного конкретного гобла я то ли уже привык, то ли что.

По отдельности гоблин и картина вполне существовали. Но вот совместить их моей голове не удавалось.

– Ты хочешь сказать, – пробормотал я, – что гоблины умеют рисовать?

– Умеют-умеют, – заверил меня Толстяк. – Не все, канечшна, – подумав, с явным оттенком превосходства добавил он, – но некоторые, наиболее выдающиеся представители нашего народа.

– Выдающиеся чем, пузом?

– Между прочим, – гобл обиженно выпятил губу, из-за чего стал выглядеть вдвое страшнее, – я потомственный художник. Моему дедуле даже Пещеру Славы доверили размалевать! Эх, – мечтательно закатив глаза, вздохнул Толстяк, – видел бы ты, как мастерски дедуля изобразил нашу победу над орками Сухой Долины. Придешь, бывало, в пещеру, глянешь – а рука уже к дубине так и тянется, врезать по их гадским рожам! А орнамент! Лучше дедули орнамент из черепов никто выложить не мог!

– Да, – с сарказмом произнес я, – верю, это был великий мастер.

– А то! Когда его бизон затоптал, на Прощальное Пиршество со всей округи сбегались – палец там выклянчить или хоть косточку пососать.

Мне уже рассказывали про гоблинское отношение к собственным покойникам. Но все-таки одно дело – когда слушаешь байки старого пьянчуги в станционном баре, и совсем другое – когда примерно те же бытовые подробности жизни гоблов излагает самый натуральный гоблин. А вокруг – городок на пару дюжин домишек и стена с парой сонных часовых, сразу за которой начинаются владения этих самых гоблинов, орков и прочей нелюди.

– Это была отличная история на ночь, Толстяк, – мрачно сказал я. – Лучше просто не бывает.

– История? – удивился гоблин. – Ты о чем?

– Про то, как жрали твоего деда.

– А-а… не, это не история. Вот когда Аагрых попался воинам Койена… мы как раз враждовали с ними…

– Толстяк!

– Я ж только начал…

Хоть я и новичок в Пограничье, но здешнюю первую заповедь уже успел кое-как затвердить – и поэтому далеко тянуться за револьвером не потребовалось.

– Или ты отложишь эту историю до утра… – я взвел курок, – рождественского… или я решу, что три доллара больше сорока пяти.

– Ты не выстрелишь, – неуверенно сказал гоблин.

В миле от нашего городка жил одноногий ветеран, мистер Хекмен. Потерял он от картечи джонни-ребов не только ногу, но и часть горла, так что смеялся он довольно редко, а уж понять, что он именно смеется, могли только его хорошие знакомые. Я потратил довольно много времени, пытаясь научиться копировать издаваемые им звуки – а сейчас это умение пригодилось.

– Г-г-г-ы-ы-ы-ц-ц-ц. Кривоклык, наверно, тоже так считал?

Толстяк задумался, нервно теребя бахрому куртки.

– Может, другую историю, а?

– Может, здешний скорняк согласится взять шкуру гоблина хоть за двадцать центов, а?

– В этой дыре скорняка не водится.

– А некромант, которому для гримуаров нужен переплет поновее? – я улыбнулся. – Толстяк, или ты дашь мне спокойно заснуть…

– Да дрыхни ты хоть до завтрашнего полудня, – неожиданно весело произнес гоблин. – Валяй-валяйся.

Гобл подпрыгнул – доски пола скрипнули, но выдержали – и, что-то бормоча себе под нос, направился к двери.

– Ты куда?

– За свечами.

Дверь захлопнулась.

Я прислушался. Зря – о маршруте гоблина мог узнать любой желающий и нежелающий, кроме стопроцентно глухих. Вот он дошел, вернее, доскакал до конца коридора, ссыпался по лестнице… с грохотом врезался во что-то тяжелое и металлическое – судя по раздавшимся сразу вслед за столкновением проклятьям, это был гном.

Из их перебранки я наверняка мог узнать множество новых для себя слов – но не хотел этого, причем категорически. Мне хотелось только спать.

Осторожно спустив курок, я сунул револьвер обратно под подушку. Затем вытащил, пристроил сбоку от тюфяка, на освободившееся же под подушкой место спрятал голову и как можно плотнее заткнул уши.