Башня ветра - Говда Олег Иосифович. Страница 22

— Да погоди ты со своим контрактом. — Я оживленно повернулся к бывшему однополчанину. — Николай!.. Я так понял, что в роли трикстера ты теперь тоже вездесущ?

— Как насморк… — облизнулся псеглавец. — Только не проверял еще.

— И личины менять можешь?

— Теоретически да. А ну-ка глянь, чего получилось.

Вопрос мне задал «я сам». Немного не такой, как я привык видеть в зеркале, но вполне узнаваемый субъект.

— Похож?

— Не то слово… — Голос мой сел непроизвольно. — Я тут подумал… Ты понимаешь. Они ж ничего не знают, Коля. Ни твои, ни мои… Волнуются, переживают. А можно…

— Ты гений, Влад! Дай бузю, [7] — целоваться полез уже Швед, только чересчур высунув язык. — Я все сделаю как надо. Не волнуйся. Мало ли куда и кого засунули, служба — не тетка. Главное, чтоб думали, что мы живы. Родителям хватит. А там чего умнее сообразим. Все, пошел. По исполнении доложусь… — И он исчез прямо из моих объятий.

— Если хочешь, родителей можно соответственно… — начал было Фрэвардин. — Но ты еще не ответил? И почему мне все время кажется, что тебя двое. Или это я той пакости надышался? Странные у вас развлечения…

— Ну они тоже разные бывают. А на вкус и цвет… Не ответил, говоришь? Домой или остаться? Так я и сам не знаю. Если для матери с отцом живой буду, то тут, пожалуй, интереснее, чем на Земле. Как ты правильно заметил: хоть в лоб, хоть по лбу — а три деревеньки уже мои. Неплохо для начала недавнему спортсмену, комсомольцу и активисту, верно? А там, глядишь, и еще чего-нибудь отломится. Вот только ты сам как к такому буйному постояльцу отнесешься. Я ведь ни разу не гоблин, а сиднем сидеть в этом вашем раю не собираюсь. Всех поголовно Родину любить обучить не обещаю, но и жировать на человеческом горбу всяким разным Лупоухим и Длинноглазым не позволю. Мы атеисты — народ плечистый, если придет охота, вмиг каждому монастырю по своему уставу раздадим. А не поймут, можем и еще пару раз дать… Тебя, как тутошнего Смотрящего, не напрягает подобная коллизия?

Фрэвардин вздел очи к небу, пожевал задумчиво губами, вздохнул, словно я у него последнюю сотню, заныканную на опохмелку, отбирал, и ответил многозначительным полушепотом.

— Видишь ли, Влад. Перемещение между мирами, помимо всего прочего, имеет одно железное ограничение — ты никогда в другую реальность не попадешь, если вы с точки зрения Вечности по каким-то параметрам несовместимы. Понимаешь, о чем я? Или к чему?..

— Чего же тут непонятного. Вечность посматривает себе в зад истории, и если чего не по ней, так и не допущает. У нас в таких случаях тоже говорят: «Дай мне, Господи, наперед тот ум, что у моей жены бывает после происшествия». А у богов все сразу схвачено. Толково, как надпись на трамвае. «Товарищ, брось пустые бредни. Сходи с задней, входи с передней».

— Я серьезно…

— И я не шуткую. Так просто, к слову пришлось. Странные вы, боги, существа. Вечные, а такие серьезные, аж противно. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!.. Ладно, уговорил. Пригожусь я вам тут, или мне что приглянется: будем посмотреть. Ну а ежели что не в масть — подавайте автобус…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

(прогрессорская)

Глава первая

Небольшую, но броскую и яркую вывеску, красующуюся рядом с тяжелой бронированной дверью, ведущей в полуподвальное помещение, делали со вкусом и полнейшим пренебрежением к правилам грамматики. Ни тебе запятой после первого слова, ни восклицательного знака в конце обращения. И надо признать — это работало…

Вместо залихватского зазывающего вопля: «Ломбард, господа!» у художника получилось нечто мистическое, невольно привлекающее внимание даже праздношатающихся гуляк. К сословию которых несколько последних часов принадлежал и я.

Ну как же не зайти-то к самому? Даже если и продать нечего, так хоть пообщаться, поглазеть на вещи, оставляемые в залог другими людьми, нуждающимися в деньгах больше, чем в духовных ценностях. Вполне возможно, что и вечных…

Внутри ломбард ничем особенным из ряда магазинов не выделялся, разве что плакатом, натянутым поперек торгового зала, так чтоб его увидел каждый посетитель, едва переступив порог заведения.

И ниже, шрифтом помельче: «Сданный на комиссию товар переоценке и возврату до истечения уговоренного срока не подлежит. Администрация».

А пока я читал и проникался смыслом довольно-таки оригинального объявления, навстречу выпорхнуло очаровательное и длинноногое создание, вооруженное улыбкой класса «Заходите, только вас и ждали!», облучая меня сверканием всех двадцати восьми белоснежных зубов. В том смысле, что моляры мудрости у нее еще и не прорезались. Как по возрасту, так и по уровню «ай кью»…

— Интересуетесь? — пропела девушка, многозначительно переводя взгляд на большие настенные часы за прилавком. Согласно расположению стрелок, до урочной полуночи оставалось еще не меньше ста восьмидесяти минут.

— О, благодарю за предложение, но я еще не готов с ней расстаться, — решил отшутиться. — Знаете, как-то привык. Столько всего вместе пережили…

— А-а… — увяло создание, очевидно, в целях экономии энергии выключая улыбку. Ничего не поделаешь, кризис… — Тогда вам к Епифану Порфиричу. Присядьте вон там… — Девушка указала на два мягких кресла у журнального столика, очень уютно разместившихся под пальмой в кадке, которая на первый взгляд казалась настоящим деревом, а не пластмассовой поделкой. Это я о пальме, а не о кадке. Не было в расположении и форме листвы той правильности, мертвой симметрии, которая всегда отличает искусственное от живого. — Заведующий сейчас подойдет… Сок, минералку?

— Спасибо, родная. Я бы пивком соблазнился, но если не предложишь, настаивать не буду…

Девушка прошлась по мне цепким взглядом, сочетающим в себе свойства рентгена и металлоискателя, но, не обнаружив ни золотой цепи на шее, ни платиновых часов, ни соответствующего веса «гайки» на пальце, дающих индульгенцию на моветон, презрительно надула губки.

— Пива не держим. У нас ломбард, а не пивная. Вы адресом случайно не ошиблись?

— Маргарита, спасибо, оставьте нас. И принесите пива. Мне тоже…

Теряющая прямо на глазах остатки обаяния девушка обернулась на голос и поспешно нацепила обратно мгновенно воскресшее радушие. Только книксен не сделала. А жаль. В этой мини-юбчонке, почти готовой оспаривать звание набедренной повязки, такой пассаж мог произвести надлежащее впечатление. Тем более я уже сидел в кресле, а прекрасное создание природы поворотилось ко мне той частью, которую обычно предлагают демонстрировать лесу.

— Как скажете, Епифан Порфирич.

— Спасибо, деточка… Добрый день, молодой человек. Слушаю вас. Что имеете предъявить?

Оторвавшись наконец от созерцания в чем-то запретных, но при определенных обстоятельствах вполне покупных плодов, я с интересом посмотрел на топ-менеджера, а то и на Самого. И едва удержался, чтоб не помотать головой, одновременно протирая глаза и почесывая затылок. Делая при этом титанические усилия лицевыми мышцами, чтоб удержать челюсть от позорного падения. Епифан Порфирич как две капли был похож на моего покойного деда Степана Ивановича. Именно таким, как я запомнил его на единственно уцелевшей после всех лихолетий фотографии. А еще — таким, каким он приходил ко мне в детских снах, брал на руки, усаживал перед собой на коня, и мы долго, долго куда-то скакали и летели…