Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич. Страница 54

– Поплева, – молвила Золотинка, – ждать больше нечего. Возвращай Миху. Мы все равно не поймем, что здесь происходит. – Ее неподвижный взгляд, пробужденное ее воображение проникали под всколебавшуюся гладь затона… Видела она замутившееся клубами тины дно. Бессмысленными глазами глядела в сумрак глубин прилегшая на дно ведьма…

– Где ножницы? – спросил Поплева из-за приоткрытой двери чердака.

– Ножом обрежешь! – сухо возразил Тучка.

И почти тотчас громыхнуло:

– Спасибо, товарищ!

Толчком изнутри дверца распахнулась. Согнувшись под круто вырезанной притолокой, грязный от сажи волшебник вышел на палубу и одарил мир, сияя белками глаз, самой щедрой своей улыбкой. Мгновение спустя, отказавшись от намерения обнять и расцеловать увернувшуюся девушку, он раскинул руки в сторону подателя жизни – солнца – и возгласил:

– Друзья мои! Товарищи и соратники! Отныне и навсегда один из выдающихся волшебников современности Миха Лунь, обладатель и повелитель великого Асакона, ваш неоплатный должник. Приказывайте. Располагайте. Распоряжайтесь. Прошу вас, распоряжайтесь мною, как вещью. Более сильного желания у меня нет! Хотя, по правде говоря, ужасно хочется пить…

Когда Миха выпил полный ковш воды, дождался второго и затем уже, бурно вздыхая, утер рот, в глазах его заблестели слезы.

– Жизнь! Солнце! Друзья! – повторил он с таким искренним волнением, что Золотинка чего-то устыдилась. – Друзья! Я действительно никогда этого не забуду!.. Какое сегодня число? Какая власть? Кто в городе? Что слышно из столицы?

В немногих словах Поплева пересказал все, что было необходимо Михе, чтобы сообразить обстоятельства. Возвращенный из небытия, волшебник, понятно, не имел ни малейшего представления о том, сколько прошло времени: час, сутки или десять лет. Он мог судить о времени только по косвенным признакам, по тому, например, что Золотинка вместе с переменой места не постарела мгновенно лет на сорок.

– Кто эта женщина? – спросил Поплева, когда описал столкновение между вороной и орлом.

– Рукосилов оборотень, – сразу нахмурился Миха. – Или наоборот, Милицын. Кто еще может Рукосилу противостоять? Теперь никто. Но все это очень скверно.

– Так ли уж велика опасность? – сунув руки в карманы, Тучка покачивался, слегка отрывая пятки от палубы.

– Велика! – резко ответил Миха Лунь. – Друзья мои, я нуждаюсь в вашей помощи. Если вы мне поможете – я спасен. Если нет – погиб. В любом случае признательность моя не станет меньше.

Указательным пальцем левой руки он провел по Асакону, и эта сдержанная нежность случайным лучом высветила для Золотинки главную и, несомненно, глубокую привязанность волшебника. Он любил Асакон. То была привязанность, окрашенная всем разнообразием человеческих переживаний. Единственная страсть Михи. Только теперь можно было в какой-то мере осознать, что значило для волшебника отдать камень в чужие руки.

– Бежать, бежать… Вы поминали при лазутчице Асакон? – обеспокоился вдруг Миха.

– Ни в коем случае! – заверил Поплева. – Но дело в том, что… я разглядывал морское дно, ну и все такое… Вообще мироздание. Но это было в открытом море. Без соглядатаев.

Миха Лунь глянул:

– Морское дно? С помощью Асакона? В самом деле? – в лице его отразилось изумление. – Вы, товарищ Поплева, один из величайших волшебников… чародеев и кудесников современности. Рукосил вам этого не скажет. Милица вам этого не скажет. Потому что они оба вам в подметки не годятся. А я хочу, чтобы вы знали: вы необыкновенно талантливы. – Бедный Поплева заливался мучительной, багрового цвета краской. – Если вам в руки когда-нибудь попадет настоящий, настоянный на судьбах поколений камень… Ваша всемирная слава обеспечена.

– Хотите есть? – сказал Поплева.

– Да, только быстрее, – сразу переменился Миха Лунь. – Мешкать нельзя, я должен бежать немедля.

– Рукосил – страшный человек и могущественный волшебник, – продолжал Миха Лунь за едой. – И скоро в этой стране никому другому не останется места. Бррр! Что касается меня, то мне уже не осталось. Я удаляюсь – в дебри, во льды, в чащобы, в пустыню. Везде можно жить… Дайте мне пояс, – сказал он, покончив с едой и вставая.

Как видно, Миха Лунь ничего не упускал из виду и занялся недостающей в платье частностью не раньше и не позже, чем переделал и переговорил все остальные надобности в порядке их убывающей важности. Он был хваткий парень, хотя еще полчаса назад на глазах его блестели слезы.

– Бежать, бежать, – повторил он, приняв от Золотинки кусок белой, несмоленой бечевки и подпоясывая халат. – Медлить не приходится. Но я не могу бежать, не прибегая к оборотничеству – меня схватят на первой же заставе.

Быстрым взглядом он перебрал всех троих обитателей «Рюмок», внимавших этим лихорадочным речам с тягостной подавленностью. И сразу же сделал выбор, для чего пришлось ему только повести пальцем, остановившись на Тучке.

– Вы ничем особенно не больны, товарищ?

– Колени крутит… – начал было Тучка, но волшебник решительно отмахнулся:

– Пустяки! Хотя я вынужден буду позаимствовать ваш облик на неопределенно долгий срок. Видите ли, товарищ, – мягче и доверительнее продолжал он, прижимая руку к груди, – я не могу обернуться в первого встречного. Без добровольного согласия это дельце не так-то легко сладить. С вашего позволения, друзья, я обернусь в Тучку. Поплева проводит меня до среднего течения Белой, дальше, думаю, не понадобится. Настоящий Тучка останется здесь охранять девушку. А Золотинка возьмет на себя обязанность заговаривать зубы любопытным, – он улыбнулся. – Решайте скорее, друзья! – и тревожно глянул на высоко ставшее, уже блистательно белое солнце. С берега доносилась разноголосица корабельных работ. Принимая во внимание это обстоятельство, Миха благоразумно держался под сенью носовой надстройки.

– Ну, Тучка, тебе решать, – сказал Поплева.

Тучка вздохнул, сокрушаясь, но решился сразу. Может статься, выбор волшебника чем-то ему льстил.

Недобрые предчувствия томили Золотинку, и она взялась за дела. Хлопот-то у нее побольше было, чем у этой цацкающейся с Асаконом троицы. Пока они там, в чердаке, шушукались, подготавливая превращение, она успела пересмотреть и увязать белье – и Поплеве, и Тучке. То есть Михе Луню. Она подумала о котле и чайнике. Шильце и мыльце. Дратва и запасные подошвы для сапог. Теплое одеяло ввиду ночных холодов – одно на двоих. И куски просмоленный парусины для защиты от дождя.

Заскочив по необходимости и в носовой чердак, она столкнулась уже с двумя глупо ухмыляющимися Тучками.

Гнетущая тень неведомого покрывала разлуку.

Затуманенными глазами, не позволяя себе расплакаться, Золотинка провожала парус. Затаившийся на дне лодки Лжетучка, укрытый настоящим и новым Тучкиным плащом, пропал как не было – несуразная подробность, уродство передразнившей самое себя природы. Теперь, когда это уродство не маячило перед глазами, исчезла сбивавшая с толку двойственность ощущений. Не осталось лицедейства – только расставание.

Тучка, все еще прятавшийся у раскрытой на три пальца двери, встретил ее вопросительным взглядом.

– Вот мы и осиротели, – сказала она и вздрогнула оттого, что эти чудовищные слова взошли ей на ум.

– Типун тебе на язык! – резко возразил Тучка.

Справедливо. Золотинка заставила себя улыбнуться. С некоторой натугой припомнила она, что время завтракать, а Тучка голоден. Но тут обнаружилось, что в суматохе она уложила в лодку для «наших беглецов» все запасы съестного, и в доме не осталось ни крошки.

Разъездную лодку увел Поплева, осталась только крутобокая рыбница, с которой не так-то легко было управиться в одиночку. И речи ведь не могло быть, чтобы Тучка сопровождал Золотинку и показался сегодня в Корабельной слободе – не хватало еще, чтобы у невинных людей начало двоиться в глазах.

– А ты причаль на плоту, где бабы белье стирают, пониже угора, – посоветовал он.

Все сошло на редкость благополучно. Золотинка управилась с судном и без посторонней помощи сумела пристать к плоту, как советовал Тучка. Возвратилась она с реки к полудню, набрав запасов дня на четыре.