Одной дорогой (СИ) - Шабанова Мария Валерьевна. Страница 69

— Видом?

Девушка только вздохнула и, нежно проведя рукой по спине Сигвальда, щедро исполосованной плетью, полила ему на руки из расписного глиняного кувшинчика, помогая умыться. Она печально смотрела на разбавленную водой кровь, которая стекала с лица воина.

— Тебе сегодня крепко досталось, — снова вздохнула она, убирая мокрую короткую прядь волос, прилипшую ко лбу Сигвальда, и зачесывая ее назад, как он любил.

— Я в порядке.

— Ты не можешь быть в порядке…

— Если я порчу все, к чему прикасаюсь? — он отвел от себя ее руку.

— Что? Ты о чем?

Сигвальд покачал головой — она ничего не знала ни о его прошлой жизни, ни о большей части настоящей. "Конечно, случайность. А я, как последний дурак, лезу в раны грязными пальцами".

— Ничего. Забудь.

Он снова сел на кровать, и его подружка не поняла ровным счетом ничего. Она лишь поглаживала его руку с разбитыми костяшками, о чем-то задумавшись.

— Я видела много хороших бойцов, которых до смерти забили в этой клетке, — произнесла она, не глядя на Сигвальда. — И я не хочу, чтобы с тобой случилось то же. Так нельзя продолжать.

— Я и не буду, — спокойно ответил он.

— Правда?

Девушка была удивлена столь легкой победой — она уже приготовилась к тому, что Сигвальд будет упорствовать, и для этого случая даже приготовила несколько убедительных доводов и страшных историй о неудачливых бойцах.

— Правда. Я решил уйти на войну.

Такого удара она не ожидала.

— На какую войну? — ошарашенно спрашивала она, все еще надеясь, что Сигвальд просто глупо и неудачно пошутил.

— С Заретардом, разумеется, других пока нет.

— Ты что, издеваешься? — девушка взорвалась эмоциями. — Я тут тебе толкую о том, как опасно драться в клетке, а ты хочешь взять меч и пойти на войну, где тебя могут убить еще скорее?

По истеричным ноткам в голосе служанки Сигвальд понял, что лучше ему помолчать и не спорить.

— Я же совсем не то имела в виду! Я думала, ты найдешь спокойную работу и останешься здесь, а ты хочешь меня бросить? — она хотела ударить его кулачком в грудь, но остановилась, решив, что ему и без нее досталось порядком.

— Не хочу. Но я должен.

— Кому ты должен? Тебя даже насильно забрать в армию не могут — ты вообще не местный!

— Ас гле хилле сваар харл. Харл алл ост мадра, алре свар лааг, — сказал Сигвальд, глядя в светло-карие глаза подруги.

— Что? — снова не поняла она. Ее вообще раздражало, когда Сигвальд вдруг начинал говорить на языке Велетхлау.

— Моя жизнь — это битва. А битву закончит смерть, все остальное лишь перерыв, — перевел он. — Это мудрость и закон моего народа.

— Это не честно, — всхлипнула девушка.

Сигвальд отлично знал, что это не честно — приводить безаппеляционный довод, в основе которого лежат нерушимые принципы народа, воинская традиция которого насчитывает много столетий.

— Милая, поверь, я не могу иначе, — он попытался обнять ее, но девушка вырвалась из его объятий.

— Да, конечно! Ты северянин, твоя жизнь это битва… На что я тебе сдалась? Ты же вольная птица — куда хочу, туда лечу!.. Хорошо тебе!

— Ты ничего не знаешь! Я не свободен и мне не хорошо. Моя жизнь сломана, я потерял все, что имел и чем дорожил. И чтобы вернуть то, что еще можно вернуть, я должен…

"Ну как она не может понять, что бить морды по тавернам на потеху пьяному сброду — это занятие, недостойное воина, что мое место не здесь, не в каком-нибудь цеху и не в хижине дровосека или камнетеса? Что единственное место, которое у меня было, теперь не вернуть?"

Сигвальд снова попытался обнять ее, но девушка только била его по рукам, когда он к ней прикасался.

— Мне уйти? — спросил воин.

Девушка подняла на него глаза, которые были на мокром месте, и укоризненный взгляд пронзил Сигвальда.

— Если тебе так жизненно важно умереть молодым — уходи.

Он не знал что ответить: "пока" — слишком глупо, "прощай" — слишком торжественно, "до свидания" — слишком неправда. Так и не сумев выбрать подходящего слова, он просто молча ушел, на прощание поцеловав свою подружку в лоб и тихонько притворив за собой дверь. И все равно чувствовал, что получилось совсем не так, как он бы хотел, а еще более глупо, чем "пока", и еще более торжественно, чем "прощай".

"Похоже, Асель была права, — думал он, медленно идя по темным улицам домой и по привычке оглядываясь, чтобы проверить, не следит ли кто за ним. — Я порчу всё и делаю несчастными людей, которые с дурного ума подпускают меня слишком близко".

Асель нервничала — сумерки слишком быстро спускались на город, а она все бродила закоулками Бедняцкого квартала, где-то у самых городских стен. Она понимала, что это не лучшее место и время для одинокой, пусть и вооруженной, девушки с толстым кошельком, но отступать она уже не хотела, и только ускоряла шаг, на ходу натягивая купленный заранее капюшон, который хорошо скрывал ее лицо.

Всю ночь после неудавшегося ограбления и половину следующего дня Асель провела в полной прострации у себя в комнате, в той же таверне, куда они с Сигвальдом поселились в первый день. Все это время она лежала на кровати и пыталась осознать, что произошло с ее жизнью, но даже после долгих раздумий ей по-прежнему казалось, что жизнь катится ко всем чертям. Полежав еще немного, степнячка поняла, что теперь у нее есть только два выхода — либо и дальше покрываться плесенью в этой вшивой таверне, либо встать и вернуться к прежним занятиям — с флейтой или без нее. Возможность перекроить свою судьбу она даже не рассматривала — браконьерская жизнь в лесу назло всем была ей по душе.

За время, прошедшее с Ночи Пылающего Очага, в карманах степнячки осело немалое количество денег, основную часть которых составляла выручка за породистую лошадь демгарда Бериара и залог за ее собственную голову, которую она нашла на теле мертвого командира первого отряда охотников за головами. На эти деньги она могла бы жить в городе пару месяцев, не делая абсолютно ничего.

Но Асель всеми фибрами души ненавидела Рагет Кувер и все с ним связанное, как и сам факт бездеятельности. Между тем, она привыкла жить широко и тратить все, что имела, не откладывая на потом, ибо "потом" может и не быть — истина, которой ее научил старый друг и подельник Виммаш. Потому, недолго думая, она собрала все свои сбережения и решила исполнить свою давнюю мечту.

Клинок из алруана — загадочного и чудесного металла из пустыни Оркен уже долгое время занимал ее мысли. Степнячка не могла толком объяснить, зачем он ей нужен, да ее никто и не спросил.

"Черт возьми, где же эта улица? Место здесь что-ли заколдованное? Уже третий раз тут прохожу", — с раздражением думала она, оглядываясь по сторонам в поисках "неприметного дома с маленькими окнами и разваленным крыльцом, а на крыше еще и флюгер, как кошка", в котором, по словам знающих людей, можно было прикупить всяких диковинок (часто не вполне законных) или же продать что-нибудь необычное.

Асель завернула в очередной узкий переулок — окна в домах не светились, ни крылец, ни флюгеров не было даже в помине. Мысленно выругавшись, степнячка хотела было выйти на другую улицу, но остановилась — в темноте она разглядела фигуру мужчины, быстро идущего ей навстречу. Она понятия не имела, кто это, но решила не рисковать и поскорее ретироваться из неприветливого переулка.

Но за своей спиной Асель уже слышала шаги, которые по началу не смогла отличить от собственных — кто-то шел за ней след в след. У степнячки не было никаких иллюзий на счет сценария развития событий — классическое ограбление в темном переулке.

Единственный выход — быстро забраться на крышу невысокого здания с отлично приспособленными для этого стенами, которое как раз было рядом, и скрыться в неизвестном направлении, пока сильные, но неуклюжие грабители будут пытаться повторить ее акробатический номер. Асель уже запрыгнула на подоконник, уцепившись за наглухо закрытые ставни, но не успела сделать следующего шага — тот, кто шел позади нее, схватился за шиворот степнячки и сдернул ее на землю.