Исток - Московкина Анна. Страница 83
— Во-он туда, — махнул рукой воин.
Путники свернули под прямым углом и направились дальше.
— От Жарки с Майорином нет вестей со вчерашнего дня, — бросил Филипп. — Велор, ты ее чувствуешь?
— Нет. Как только она попала в этот замок, она будто исчезла.
— Зачем мы вообще месим снег, когда есть такой подозрительный замок! — возмутился дворянин.
— Потому что так надо! — проворчал Хорхе. — Тем более…
— Что, Хорхе?
— Прямо посмотри, дурень!
Лес постепенно стал реже, деревья расступались, а в излучине речки, питавшей истоковицкий пруд, стояла темная серая крепь.
В дверь заколотили, пахнуло грозой, пеплом, деревянные доски, хрустя как сломанные кости, посыпались на пол. Старики, коротающие вечер за разговором, встрепенулись. Ровно гудело пламя.
Зятлик взмахнул ладонью, гоня красные горячие языки. Пламя отпрянуло, но понукаемое чьей-то волей с двойным усилием устремилось дальше.
По лысой голове Фотия тек пот.
— Как в бане прям, — сказал он, заслоняясь от огня.
Вокруг двух старцев засветилась голубоватая сфера воды.
— Решил нас сварить? — уточнил Зятлик, утирая глаза бородой.
— Жареное в нашем возрасте вредно.
Огонь продолжал гудеть, постепенно расправляясь со стенами Зятликового дома.
— Надо уходить. — Фотий развел ладони в стороны. — Держись за мной.
Лестница хрустнула, ломаясь. Зятлик, бледнея от усилия, поднял в воздух уцелевшие ступени, они послушно повисли в воздухе. По ним тоже гуляло пламя, обжигающее даже сквозь водяную сферу. Фотий зашептал, пристукнул ногой, от нее серебристым узором побежала ледяная корка. Огонь топил корку, Отшельник пристукивал ногой, восстанавливая защиту.
Первый этаж горел, плотная стена дыма не позволяла разглядеть, что впереди.
— Мои книги… резной сундук из Атыней, мои…
— Зятлик! Приглуши вой. Чую я, что к выходу пробираться бессмысленно.
Будто в подтверждение слов Фотия, хрупнуло перекрытие, оседая. За спинами обвалилась потолочная балка.
Огонь гудел.
— Мой дом…
— Тряхни стариной, друже. А я сферу подержу…
— Но тогда…
— Зятлик, если ты останешься жив, я завещаю тебе всю свою библиотеку! — прикрикнул Отшельник.
Глаза старика, похожего на козла, заблестели. В библиотеку Фотия посылали даже из Инессы.
— Давай уже, старый козел, соображай! — брюзжал Отшельник.
Зятлик тряхнул козлиной бороденкой, кхекнул, поднял тонкую иссушенную годами руку со скрюченными пальцами и тихонько запричитал:
— Мой домик, мои книги, мои записи… — Пламя пригнуло красные жадные лепестки. Зятлик продолжал: — Мое креслице, такое удобное, у меня болит спина, я заказывал его у специального мастера… — Стены становились прозрачней, исчезая. Пламя, еще недавно поглощавшее все вокруг, осталось без пищи. — Мои сапожки, расшитые Зуричкой. Ее уж годочков пятьдесят нет на свете, я их не носил. Хранил, чтобы в них похоронили…
Последней, исчезла крыша. Зятлик печально вздохнул, побелел и завалился на друга — заклятие развоплощения требовало полной растраты резерва. Колдун поймал Зятлика, с тихим щелчком лопнула сфера. Два старика в закопченной одежде стояли посреди черного выжженного участка, где три минуты назад стоял добротный двухэтажный дом истоковицкого колдуна.
С каждым днем просыпаться хотелось все меньше и меньше. Остатки, дребезги нормальной привычной жизни приходили хотя бы во снах, иногда в очень странной форме, но все же приходили.
Я просыпалась по ночам, резко, будто выныривая на поверхность, и только когда толстые одеяла скатывались с разморенного во сне тела, просыпалась по-настоящему, разбуженная зимним холодом.
А зима уже вошла в полную силу, раскинув шлейф своего белого богатого мехами одеяния на троне.
Зима…
На речках наверняка пасется ребятня, самые смелые из которых уже сейчас приматывают лезвия к катанкам, чтобы закружиться на льду, оставляя прихотливые узоры резкой вязи.
В Вирице пахнет печным дымом, город чадит из всех труб, пытаясь согреться. Тысячи и тысячи печей жадно поедают дрова, меняя на тепло и густой смолистый дым. Вечером не протолкнуться в корчмах, в каждой сидит по менестрелю, и все как один провели лето в боях и подвигах, даже если и далеко, даже если и в шуточных… Все равно люди слушают, потому что они: башмачники, трубочисты, кузнецы, портные, горшечники, кухарки, стражники, мастера печных дел и мастера деликатных дел, цирюльники и целители — все они скучают по неведомому, отличному от их обычной жизни. А в зимний вечер, когда есть свободный часок, хорошо и приобщиться к обширности и разнообразности мира.
А менестрель перебирает струны и мурлычет про странный праздник ведьм и колдунов, про пляски и пиршества во время Йоля.
В Инессе это время строить большую ледовую горку, когда собираются все от мала до велика и упрямо таскают снег для столь необычного сооружения.
Зима…
Пробуют лед длинными посохами купцы. Стучат, недоверчиво изучают. Можно ли уже поставить на эту дорожку груженые сани. Срок ли? Не потонет ли мой товар в глубокой полынье, не отправится ли на корм рыбам, водянкам, водяным и болотникам с тинниками.
Даже нечисть, нежить и прочая тварь готовилась к долгому холоду, коротким дням и длинным, студеным ночам.
Водяные, тинники, болотники, кикиморы, вьерды — все тихо укладывались по своим норам под толстой коркой льда, выпустив на волю стайки хитрых кэльпи. Заканчивал устраиваться в просторном дупле леший, или лесовик, грибной дед. Он приготовил запас продуктов, созвал в соседки рыжих белок. Оборотень забился в свое логово в лесу, притворившись волком, а может, наоборот, удачно устроился в городе, где сейчас здоровается с соседкой, нахваливая ее квашеную капусту, а та даже не подозревает, что у приветливого парня или девушки иногда вырастает хвост.
Мир живет, полный привычных рутинных забот и дел. Мир живет, краем уха прослышав про возню в Долине Источников, но менестрели так часто врут…
А мир живет…
Но засыпать было все труднее, все труднее было закрыть глаза, ожидая, что передо мной появятся детские круглые глаза, не понимающие — за что? Каждый раз, каждый раз во сне, в полубреду они спрашивали меня об одном:
Почему ты ничего не делаешь?
Почему не освободишь нас?
Почему не остановишь Фарта?
Неужели не можешь?
Во снах я бродила по подземельям замка от решетки к решетке, рвала руками каленые прутья. Выпускала силу, пытаясь смыть заклятия. Кричала, искала стражников, хотела отомкнуть засовы…
И ничего.
И только ближе к утру, под тремя меховыми одеялами, свернувшись клубочком, я видела Вирицу и Инессу. Но стоило мне с кем-то заговорить, стоило присесть за стол в корчме, как снова передо мной стояли полные ужаса глаза и бледные губы заученно повторяли:
— Почему ты ничего не делаешь? Ты же знаешь!!!
Ты же знаешь!!! Знаешь!!!
А страх, тот же ужас сковывал меня, связывал по рукам и ногам.
Сил храбриться больше не было. Пропала и Фартова усмешка, и снисходительное понимание. Агний и Кавель Фарты страшно нервничали, наполнив замок мышиной возней и суетой. Куда-то таскали вещи. За мной следили уже не двое, а четверо наблюдателей.
На каждом повороте стояло по караулу, закрыли выход на стену.
От меня отозвали Щегла, и когда я видела молодого мага, он был измучен, будто колдовал с утра до вечера.
А химеры кричали все громче, настолько, что приходили в каждый сон каждую ночь.
И спать тоже стало страшно…
Фотий придержал приятеля. Поделился силой.
— Накопитель? — прошептал колдун.
— И накопитель тоже, — покивал головой Отшельник. — Где здесь источник?
— Нет источника. Больше нет.
— Но ведь…
— Отвели, — проскрипел тот плохо слушающимся ртом.
— Близнецы должны приехать на рассвете, сколько до рассвета, Зятлик?
— Часа три.
— Не продержимся, — грустно заключил Фотий. — Значит, пора.