В лабиринте миров (СИ) - Любушкина Татьяна Евгеньевна. Страница 63

- Рассказать, как он вызывал меня в кабинет? Мне было восемь лет. Он мне показывал фотографии. Очень откровенные. А потом просил раздеться. Я раздевалась. Ведь он же папа, правда? Папу надо слушаться.

От её дыхания моя шея стала влажной и я отодвинулась.

- Что, противно?

Я повернулась и оказалась с Катериной лицом к лицу.

- Ты рассказывала? Маме?

Катерина захохотала, показывая безупречные зубы.

- Да! Я рассказала!!! Мамочка была в восторге и просила не огорчать папу! Не огорчать, понятно?! Потому что иначе мы можем оказаться на улице. Знаешь, тут у нас жила одна... Аннушка, кухарка. Так вот ей не понравилось, что мой папочка пригласил в свой кабинет её дочку. Представляешь, какая нахалка? Да кухаркина дочка гордиться должна, что мой папочка...

Неожиданно голос Катерины прервался, речь её стала бессвязной, глаза безумно закатились.

- Кухарка! Дрянь! Он выкинул её вон! Ха-ха-ха!!! Не смей перечить папочке! – руки Катерины судорожно затряслись.

Я увидела на столе графин с водой и налила немного воды в стакан.

- Катя, успокойся, выпей!

Катерина не могла взять стакан руками, ладони её тряслись.

- Их через неделю нашли: кухарку и дочку. С перерезанным горлом. Ей всего десять лет было. Аннушкиной дочке...

Зубы её стучали о стакан, я почти силой вылила воду ей в рот.

Дыхание Катерины выровнялось. Движение рук успокоилось. Дикие глаза, сощурились, скрывая безумный огонь.

- Я ненавижу его. И он об этом знает. Так что кому-то из нас недолго осталось жить. И вот что я тебе скажу – сдохнуть должен он!

Я осторожно поставила стакан на стол. Похоже, жизни генеральской дочки не позавидуешь.

- Можно я у тебя останусь?

- Что?

- Можно я у тебя останусь ночевать? Мне негде.

Длинные, загнутые ресницы Катерины изумлённо дрогнули.

- Ты хочешь остаться у меня?!

- Да. Нельзя?

- Да ты что?! Конечно, можно! У меня сроду ни одной подруги не было! Правда, останешься?!

- Правда.

На некоторое время Катерина стала совершенно нормальной. Она счастливо щебетала, разыскивая мне постель и ночную рубашку. Показывала мне книги, пластинки, ставила какие-то старые песни, объясняя, что это самые модные мелодии.

Потом Катерину позвали на ужин, и она убежала, бросив мне напоследок.

- Я тебя не могу с собой взять. Отец разозлиться. Он не любит чужих. Но еды я тебе принесу.

Я кивнула.

- Можно мне походить по дому?

- Да, только не спускайся на второй этаж. Это половина отца.

Топот Катиных быстрых ног затих далеко внизу, и я вышла из комнаты. Я покинула флигель по узкой, крутой лестнице и через короткую крытую галерею зашла на третий этаж. На этаже было четыре комнаты, все они выходили в широкую прямоугольную залу, с потёртыми, старыми креслами, расставленными вдоль стены. Больше мебели в комнате не было.

Двери в комнаты были закрыты. И лишь одна из них была чуть распахнута и попускала узкий лучик света. Нерешительно потоптавшись на месте, я постучала.

- Войдите! – голос был так резок и неприятен, что я тут же пожалела о своём желании пообщаться с обитателями дома. Отступать было поздно, и я несмело потянула створку на себя.

- Здравствуйте.

Прямо напротив двери в таком же кресле, что стояли в зале, сидела девушка, или вернее молодая женщина. Тучная, с одутловатым серым лицом, жидкими волосами и огромными, выпученными глазами.

- Откуда ты здесь?! – вопрос её не показался мне странным. В этом доме жаловали только гостей Якова Петровича, а я таковым не являлась.

- Я к Катерине. Она пошла ужинать, а мне позволила походить по дому. Если я вас беспокою, то я уйду.

- Да нет, я хотела узнать, как ты сюда попала?! Тебя здесь быть не должно!

- Извините, – я снова пожалела, что забрела в комнату к толстухе. – Я пойду.

- Нет, стой! – толстуха забарабанила ладонью по столу. – Мама, мама!

Из соседней комнаты выскочила совершенно седая, сухопарая женщина и обеспокоенно захлопотала над дочерью.

- Что, милая, что?!

- Кресло!

Женщина выкатила из-за угла допотопную коляску для инвалидов с широкими колёсами и принялась усаживать туда свою крикливую дочь. Я хотела помочь, но меня отстранили.

- Мы уж сами, – сухопарая женщина сурово взглянула на меня из-под очков. – А вы кто будете? Подруга Катерины? Однако... отчего же вы не с гостями?

Мать и дочь переглянулись и неожиданно рассмеялись. Смех их был безрадостным, но содержал известную долю злорадства и, похоже, что по отношению ко мне.

- Что не так? – я насупилась

- Не обижайтесь, деточка, – седовласая женщина вытерла выступившие слёзы. – На самом деле Яков Петрович любит гостей, особенно подруг Катеньки, но вас она не решилась предложить своему папе, видно решила, что ты слишком э-э-э...

- Страшная, – с удовольствием заключила толстуха, и они с мамой снова весело рассмеялись.

- А вас не зовут по той же причине? – не удержалась я от вопроса.

Подбородок старухи задрожал, и на глаза навернулись, нет, прямо-таки брызнули крупные слёзы. Ну, что мне стоило сдержаться?!

- Да что ты знаешь о нас?! Я была первая красавица в этом городе! Первая! В женихах копалась, как в сору. Яшка тогда был никто, племянник нашего бухгалтера. А мой отец банки по всей России держал. Всё национализировали! Яшка – красноармеец сопливый, в ногах у меня валялся, замуж звал. Я думала – любовь!

- Скажи уж сразу, женихи разбежались, как только закончился период НЭПа и дедушкины банки национализировали, – насмешливо прокомментировала толстуха.

Старуха неожиданно улыбнулась и согласно кивнула седой головой.

- Верно, дочка. Всё так. Были женихи – и нет их. Жаль, что Яшка, подлец, вместе со всеми не сгинул. Всю жизнь меня пытал, где отец свои сокровища зарыл.

Мать и дочь снова рассмеялись.

- А были сокровища?

- Откуда?! – старуха обречённо махнула рукой. – Отец, как и многие тогда, не верил, что его имущество просто отберут. Без насилия, нападения и жертв. В одно не слишком прекрасное утро он пришёл в свой рабочий кабинет в банк, на Московской улице, а ему сообщили, что этот банк и две других банка в столице и завод в провинции, всё это теперь народное достояние и любезно предложили место управляющего в одном из банков.

- А он что?

- Он? Поступил так же, как поступают все мужчины. Застрелился. Оставил записку, что не потерпит бесчестья и потому уходит из жизни. Мужчины! – углы её рта скривились. – Они говорят о чести в то время, как их обнищавшие дети вынуждены идти на панель или выйти замуж за пройдоху Яшку, что, как показала жизнь, практически одно и то же.

За дверью послышались шум и возня. Мать и дочь прислушались. Заключение вынесла толстуха:

- Опять Катька бузит. Она хотела зельем Софку потравить, чтобы та ребёнка скинула, да что-то у неё не срослось, вот и бесится.

Собственные слова ей показались до ужаса смешными, и они снова покатились со смеху. Я поспешила откланяться и вернуться во флигель до прихода Катерины. Не хотелось ей рассказывать о своём знакомстве. Но едва я открыла дверь, как планы мои изменились. В зале стояли клубы чёрного дыма. Дым проникал отовсюду, забивая лёгкие, так что сразу стало трудно дышать.

- Пожар!

Я побежала по залу, стремясь покинуть третий этаж, и тут же вернулась назад. Старухе не справиться одной с тяжёлой коляской.

- Беги! – толстуха замахала на меня тучными руками. – Беги, спасайся! Ты должна выбраться!

За моей спиной раздались крики. Я бросилась на них. Языки пламени уже охватили крытую галерею, и по ней металась тонкая фигура Катерины.

- Гори всё синим пламенем! Гори проклятый дом!

Я бросилась к ней, но перегоревшие доски под моим телом рухнули, и я упала прямо в бушующий огонь.

Глава 29

Снова пожар. Август.

Лежать было неудобно. Подушка под моей головой приобрела твёрдость камня, и затылок нестерпимо заныл. Собираясь принять более удобную позу, я открыла глаза, и тот час вскочила на ноги. Я вовсе не лежала в постели. Я стояла во дворе дома генерала Зотова. Сосны мелодично шумели над моей головой. Нигде не было и следа от пожара.