Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 44

– Не так громогласно, уважаемый. Тем более, что ты желал тайной беседы. Видишь мои уши? Во сколько раз больше твоих? Во столько же раз громче я слышу любые звуки. Поэтому тише. Теперь о письме. Патрикию понравится?

– Человеку, стоящему у нынешнего царя костью в горле? О да! Вот увидишь, он соберет весь шелк Африки, навалит на мои несчастные плечи, и отправит сюда! И совсем не из‑за арабов. Из‑за того, что без помощи Константинополя он не может увеличить свою армию. Благословенную армию, прикрывающую Карфаген! А помощи он не получит. Потому что ее нет. Откуда, если империя не выиграла ни одного сражения за пятнадцать лет? Но если бы была, он тоже не получил бы поддержки. Ведь если он дойдет до Александрии – а он дойдет, если дать ему еще одно такое же войско, как то, что у него сейчас, долго ли усидит на престоле царь Констант?

– Значит, вместо флота, прибывшего за моей головой, мне стоит ожидать шелкового флота?

– Вполне. Вот только откуда ты возьмешь свой товар?

– Сделаю. Не сама, конечно. Но найму людей, зимой им делать особо нечего. Даже если мечи да брони получатся золотыми – шелк высших сортов у варваров до сих пор появлялся только контрабандой. Так что цену мы возьмем выше золотой. Ну что, успокоился за свою голову? Вернемся к торгу? Как ты относишься к тому, чтобы продать мне весь свой груз оптом?

Названная цена Михаилу не понравилась. С рейса он имел пятьдесят процентов прибыли. Немайн обжимала их до сорока двух. Восемь процентов – законная, хоть и презренная, доля посредника. Впрочем, базилиссе, доившей коз на острове и наливавшей пиво здесь, назвавшей отцом камбрийца‑полуварвара, да еще и трактирщика… Ниже содержателей гостиниц в ремесленном сословии Византии стоят разве мясники да булочники. Какого заработка ей стесняться? Разве торговли собой, да ростовщичества.

– Ты знаешь, что я единственный римлянин, который заплывает так далеко на север?

– Знаю и ценю. Иначе раздела бы, как завтра оберу остальных. Я ведь скупила весь лен. И всю шерсть.

– Не весь. Он бы подорожал.

– Весь. На рынке только мои приказчики. Которым оставлено немного товара и велено не торговать оптом. Во‑первых, свой народ дороговизной обижать нехорошо. Во‑вторых, это поддержало низкую цену пока я скупала товар у остальных.

– Это же противозаконно!

– Не здесь. Хочешь – вынесем на ярмарочный суд. И в любом случае твой рейс не окупится – без моего беленого льна. А я предлагаю фиксированную цену. Я вообще никогда не торгуюсь. Не веришь – поспрашивай. Но эта цена – первого дня ярмарки, учти. Завтра услышишь цифры повыше. С учетом стоимости хранения. Но если ты продашь мне весь груз сейчас и по моей цене, через месяц ты будешь здесь с новым грузом. Который я куплю. И немедленно продам тебе следующий груз. До зимы обернешься еще два или три раза. И потом – с падением Египта цена на лен в империи должна расти, как колосья в июне. Я не права?

Купец только рукой махнул. Он был согласен на все. Раз влез в политику, пошли другие барыши с убытками. На такие ставки Сикамб играть не стал бы, будь его воля. Но тростинка в диадеме не оставила выбора. Стоит доставить письмо, и их головы пойдут в комплекте. Друг с другом и с головой заносчивого патрикия Григория, который может приходиться ей кузеном и дядей. А может и нет! И именно из этого следовало извлекать теперь прибыль, а не из самой торговли.

Прежде, чем девушка, похожая на базилиссу, вышла, Михаил сделал последний ход.

– Великолепная, а ты не заверишь письмо своей печатью?

– Нет, – отрезала сероглазая, – хватит и чернил.

Когда за ней упал полог, купец взглянул на шахматный столик. Положение белых – которыми он играл – было безнадежно. Разговор завершился в двух ходах от мата. Кулак, уснащенный перстнями, грохнул по столику, фигуры подпрыгнули, брызнули в стороны. Все‑таки она – базилисса Августина‑Ираклия! Настоящая багрянородная, что бы ни плела насчет рождения на Оловянных островах. Ну разве могут здешние варвары так играть в шахматы? И настоящая армянка, как и ее отец. А где пройдет армянин, там греку с евреем и делать нечего!

Вечер прошел в суете. А ранним утром тяжело груженый дромон, несмотря на утренний туман, тихо выскользнул по течению, управляясь одним рулем, и ушел в сторону моря. На берегу сморкалась в подвешенный на поясе платок непризнанная сама собой императрица – утренняя сырость сделала свое дело, – в сопровождении трех дюжин ополченцев своего клана доставившая груз. За грузчиков сошли гребцы, не впервой. А что устали – не беда, до моря донесет течение, а там, если повезет, задует попутный ветер. Если нет, то гребцам быть на веслах, и комиту Валентину придется отвлечься от пасмурных мыслей и заняться обеспечением работы двигателя в двести человеческих сил.

Дромон Клирику понравился. Корабль был красив тем тонким обаянием на грани уродства, которое отличает любую предельную технику, а дромон и был венцом развития галер. Позже его заново изобретут венецианцы… но это будет уже не то. Последышам, сосуществующим с парусными линкорами и прячущимся по шхерам да лиманам, не затмить самоуверенности сильнейшего корабля мира. Который может опасаться только нескольких таких же. И пусть он всего в два раза длиннее норманнского снаккара – какая разница? Он лучший!

Сразу после проводов валлийцам предстояла другая работа: громоздить тюки со льном и шерстью в подобие древнеегипетской пирамиды. Готовиться к утреннему открытию торгов. У подножия мягкой горы за ее сооружением следили двое.

– А это не слишком? – сомневался Дэффид.

– Ты же сам меня учил: сиды по мелочам не торгуют! Пусть все поймут это. Сразу.

– Я не про то. Я про торговлю с Африкой. Даже если экзарх не заплатит шелком, оружие всегда пристроим. Но где мы возьмем столько ремесленников? Боюсь, наш клан один не справится.

– Наймем. Научим. Римской армии всегда было нужно количество, а не качество. Хороший зимний заработок, не находишь?

– Нахожу. И вообще ты прекрасно справилась, для сиды‑транжиры. Но нанимать работников не дело. Своих полно. Надо оповестить все кланы. Присмотреть холм для собрания… После Лугнасада, как урожай соберем, будет в самый раз. Привыкай, настоящие дела делаются именно так.

– Ясно, – Немайн попробовала влезть на вершину мягкой горы. Хотя бы для того, чтобы скрыться от целеустремленно шагающего в ее сторону сияющего сэра Кэррадока. Не получилось. Один из тюков выскочил из‑под ног, сида спиной вперед покатилась вниз. Рыцарь ринулся на помощь – но Немайн закончила полет на руках у Дэффида. Тот даже не крякнул, хотя сида оказалась на изумление тяжелой.

– Осторожнее, егоза, – сказал трактирщик, – я уже привык, что у меня два раза по три дочери. Хорошее число для сказок и песен. В самый раз по моему ремеслу. Давай ты устроишься ближе к подножию? И тебе удобней, и мне спокойнее. Сэр Кэррадок, добрый день. Ты что‑то хотел сказать?

Сэр хотел, да не Дэффиду.

– Я ходил к епископу. Даже к двум – к Теодору и к тому, который только что приплыл.

– Сглаз сняли?

– Сняли, – неуверенно согласился рыцарь. – Но тут целая история… И я хотел бы рассказать ее полностью.

– Тогда вечером и под пиво? – предложила Немайн. – Сейчас мы с Дэффидом заняты. Торговля, добрый сэр.

Блеск Кэррадока потускнел, стал не металлический, матовый, но улыбаться до ушей рыцарь не прекратил. Так и откланялся: мечтательно‑туманный. Как только удалился за пределы видимости, Дэффид опустил сиду на землю. Та подпрыгнула пару раз, чтобы пелерина легла идеально ровно, и вернулась к делу.

– О холме. У меня есть один на примете. Большой. Около устья Туи. Миль на восемь ниже Кер‑Мирддина по течению. Со стороны реки такие желтоватые скалы, южнее хороший, пологий берег. Кругом лес. Вяз, бук, дуб… Я его под монастырь присмотрела… Ну теперь под замок.

– Не годится.

– А чем он плох?

– Так это сидовский холм… К которому в Лугнасад подойти нельзя. Вопит на нем страшно так кто‑то. Самые храбрые воины ужасаются и бросаются в бегство. А лошади вообще с ума сходят.