Гостиница Четыре стихии (СИ) - Золотухина Ольга Андреевна. Страница 28

- Замолчи, несчастная! Замолчи! - в последнее восклицание Хасан вложил немного колдовской силы, и изумлённая пленница захлопнула рот и уставилась перед собой округлившимися глазами. Точно птица!

Юноша отпрыгнул от завесы и с головой укутался в ночную тьму, как в широкую накидку. И вовремя: суматоха, поднятая безумной рабыней, в сонной тишине пустыни прозвучала смертельной песней песчаной бури. У костра двое стражников коротали ночную смену за великолепным вином, изъятым из товаров Ахмет-бея в целях проверки на безопасность. Они то и повскакали с мест, едва не опрокинув в огонь драгоценный кувшин. Такая близкая возможность потери впустую великолепной ночи взбурлила в доблестных стражах справедливым негодованием. Выхватив ятаганы, они кинулись к клеткам.

- Э-ээ, хитрый шайтан! Убежал! - дёрнул щекой старший и погрозил ятаганом безмолвствующей пустыне.

- Что ты, зачем шайтана поминаешь, а? Пески Семь Пустынь - они всё слышат!..

- Если это опять паршивая обезьяна мальчишки, я ему устрою! - горячился первый. - Чтобы какой-то облезлый птенец насмехался над самим Сулимом ибн Рашид ибн Касим! Моя храбрость прогремела намного дальше самих Семи Пустынь!

-- этот вшивый сын горбатого ишака... Э, Юсуф, ты куда это смотришь? - Сулим проследил полный ужаса взгляд младшего и, несмотря на всю свою храбрость, всё же отшатнулся от клетки. - Что это с ней?

- Не смотри ей в глаза! - визгливо крикнул Юсуф. - Не смотри - окаменеешь, и твоё тело заберут в свои сады злые нефриты! Ахмет-бей сказал, что один её взгляд останавливает толпы скорпионов!

- Дурак, - презрительно фыркнул Сулим, тем не менее, послушно отворачиваясь от пленницы. - Зачем скорпионам передвигаться толпами?.. Так и скажи: Ахмет-бей приказал не приближаться к рабыне. Хе! Аллах свидетель, я бы и сам по доброй воле к ней не подошёл. Э-э, повезло Кариму и Мустафе - охранять шатёр молодых рабынь из Багдада! Идём, Юсуф, как бы наше вино без нас не превратилось в джинна и не улетело...

Хасан тихонько выдохнул и поспешно зажал ладонями рубин, которому обязательно необходимо было высказаться по поводу происходящего.

- О, почтенный камень, не мог бы ты ещё немного наполнить чашу своего терпения и подождать, пока я не смогу всецело предаться изумительной беседе с тобой? - вежливо, сквозь зубы, процедил молодой колдун. Рубин пробурчал нечто неразборчивое и затих. Но лишь только Хасан разжал пальцы, как неутомимый камень зачастил, видимо, опасаясь снова быть прерванным:

- Глюпий ты отрок, да! В руке достойнейщего из достойнейщих аль-Рассула ятаган испробовал крови много существ, савсэм нэугодных Аллаху и нэподсудных щайтану! И твой пощтенный камень хорошо знат' этот дэвушка-пэрсик! - рубин

торжественно замолк, ожидая жадных расспросов, но Хасан лениво вздохнул, подняв невинные глаза к звёздам, и изобразил полное безучастие. - А-а, ладна, отрок, можеш' даже не спрашиват' - я и сам вижу, как тибе интиресно, да! Это... бан'ши!

- Кто? - не сдержался юноша. Приблизившись к клетке, он пристально вгляделся в застывшие черты рабыни, словно пытался сравнить её со всплывшим в памяти образом. - Баньши... - протянул он, пробуя слово на вкус. - Я думал, они обитают в землях неверных христиан. Так было записано в Чёрной Книге Шаззара, - ещё один взгляд, на этот раз более детальный, оценивающий. - Хмм, демон, предвещающий неминуемую смерть. Опасный демон. Демон, которого можно держать в подчинении... Предположим, что в Багдад она попала под видом диковинной птицы, - молодой колдун привстал на цыпочках, пытаясь разглядеть описанные в книге крылья. - Хозяин быстро осознал, кого ему подсунули, и поторопился продать демона Ахмет-бею. А согласился, надеясь от неё вскорости избавиться. Но ведь баньши можно найти другое применение, куда более достойное и угодное... по крайней мере, угодное мне.

- Как эт' мило, да! Мой молодой господин начил взраслет'! Мог бы - заплакал, сюшай!

Хасан самодовольно улыбнулся, совсем как мальчишка, заработавший от отца похвалу за ловкость. Малик незаметно возник возле левой ноги, вцепился в штанину и вскарабкался на привычное место на плече хозяина. Пленница сморгнула, отмирая, и несколько виновато покосилась на молодого колдуна.

- Ты кто? - чирикнула она. - Если я предсказала тебе... что-то дурное... - большие глаза моментально наполнились слезами, задрожали тонкие губы, - ... и ты пришёл ругаться... то я тут не причё-о-ом!

- Тихо! Тихо! - юноша вскинул руки в защитном жесте. И тут же, поправившись, отвесил пленнице низкий поклон. - О, прекраснейшая из жемчужин в пучине морской! Прости меня за беспокойство, несравненная! Как я могу питать к тебе какие-то чувства, кроме глубочайшего почитания и преклонения? Я, пыль у ног твоих, недостойный! Если бы моя звезда могла обратить ко мне хоть толику своего слуха, я стал бы счастливейшим из смертных! Позволишь ли ты беседовать с тобой ничтожнейшему из людей?

- Да... в общем-то, я и не против вовсе, - жеманно повела хрупкими плечиками пленная баньши, мигом просыхая от слёз. Рубин под ладонью Хасана неопределённо хмыкнул.

"Великий Фарукх, - мелькнуло в голове молодого колдуна, - ты гордился бы своим сыном..."

Караванщик изо всех сил щурился и растягивал губы в фальшивой улыбке. Молодой колдун, свысока поглядывая на потуги Ахмет-бея, благосклонно не замечал наигранности. Наоборот, сделал вид, что не сам напросился на подарок - странную рабыню болезненного вида, - а с удовольствием принял дар в оплату прошлой и, возможно, будущей помощи. Караванщик с нарочитой поспешностью отпер клетку и препоручил пленницу заботам нового господина.

- Во имя Аллаха, что ты делаешь, Ахмет-бей? - зашипел Сулим на ухо торговцу.

- Может быть, ты, храбрый Сулим, займёшь моё место и сам будешь

распоряжаться караваном? - рявкнул налившийся краской Ахмет-бей. Тяжко

застонал, глядя на юношу и его новое приобретение, и рванул к приготовленным для дороги носилкам: - Отправляемся! И не дай нам Аллах не успеть к открытию ворот в Бейрут!..

Караван прибыл в Бейрут немного раньше положенного срока. Для почтенного Ахмет-бея, всегда платившего вовремя и сверх положенного, ворота были распахнуты без промедления.

Сцены расставания караванщика и молодого колдуна не состоялось. Отведя глаза стражникам, занимавшимся досмотром, Хасан бросил своего ослика, на котором путешествовал по Семи Пустыням, и в компании Малика и худощавой рабыни, вооружённый ятаганом аль-Рассула, проник в город.

Бейрут был огромен и, как поначалу показалось непривычному Хасану, совершенно непреодолим. Не в пример тем же Семи Пустыням. А, кроме того, город был шумен, наполнен людьми и образами, от которых рябило в глазах, и имел ни с чем не сравнимый запах, многогранный, порой неприятный и даже отвратительный, но неизменно присутствующий повсюду. Спустя некоторое время юноше уже казалось, что всё, начиная от загнутых кончиков туфель и заканчивая рубином в навершии ятагана, пропахло этой непередаваемой смесью. Казалось: собери её в чашу, зажги под ней огонь, и из жуткого варева непременно получится смертельное зелье! Баньши, закутанная в паранджу, сутулая из-за сложенных за спиной крыльев, принюхалась и расчихалась. Хасану ещё во время путешествия надоело выслушивать её нытьё. Поневоле захотелось продлить на некоторое время её онемение. Но молодой колдун опасался, что рабыня найдёт массу других способов выразить обуревавшие её чувства и предпочёл всё оставить как есть. Научился ведь он, в конце концов, не обращать внимания на бесконечную болтовню рубина.

К тому же, завидев очередную жертву, предвестница смерти начинала в полный голос рассказывать несчастным об их судьбе. Хасан хватал рабыню за тоненькую длинную руку с острыми коготками и, низко кланяясь, начинал торопливо объяснять, что "его бедная сестра очень больна, не могли бы уважаемые подсказать, как найти лекаря". Натыкаясь на заинтересованные взгляды городской стражи, молодой колдун поспешно утаскивал баньши в одну из бесконечных узких улочек, что так славятся воровскими кварталами и попрошайками. Поэтому молодой колдун спешил вернуться обратно на главную улицу. Он не имел опыта личного общения с уличными ловкачами, а сразу же заявлять себя кудесником или демонстрировать навыки владения древним оружием не входило в планы юноши. Постоянный же отвод глаз у такого огромного количества самых разных людей отнимал слишком много сил.