Семья - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 4

— Мишунчик… Я пельмешки купила… в холодильнике колбаска, яички…

— Я уже поел.

Она шагнула в комнату и увидела на табурете возле диван тарелку с объедками.

— Мишунчик, я сколько раз говорила — ты должен есть суп…

Мерлин промолчал. Он ненавидел материнские супы — она так и не выучилась их варить. В гостях у Кузьки он наворачивал борщи ее деда, отличного кулинара, так, что за ушами трещало. А мать умудрялась испортить простой молочный суп с лапшой — возможно, еще и тем, что называла этот странноватый и сладковатый супец «лапшичкой». «Лапшичка» была постоянным кошмаром детских лет — как «кашка», в которую мать превращала обычную нормальную гречневую кашу, как «котлетки» — кто-то выучил ее жарить толстенькие безвкусные котлеты, якобы страсть как полезные для детского пищеварения. Все это стряпалось с огромной любовью, но вкуснее от той любви не становилось.

Но у Мерлина была совесть, и он честно продержался до ночи, не огрызаясь и не противореча. Он умом понимал, как нервничала мать все эти недели. Она знала, что с сыном ничего не случится, прошлым летом он тоже уходил из дома и жил под лодкой, но беспокойство было ей необходимо: волнуясь, она ощущала себя настоящей матерью.

На следующий день Мерлин стал искать одноклассников. Нужно было узнать все новости и морально подготовиться к первому сентября. А какая подготовка без пива?

— Пошли, — сказал Мерлин Сереге и Сашке. — Я выставляюсь.

— Что, бизнес был такой удачный?

— Ага.

Мерлинов бизнес не требовал капиталовложений — только трехлитровые банки из-под огурцов и сачки. Парень любил в одиночку шататься по лесу, эта склонность зародилась еще в детстве, на даче, когда он убегал от матери с бабкой и часами пропадал в малиннике и черничнике. Так он обнаружил, что в некоторых болотцах водятся тритоны. А тритон — зверь экзотический, наводящий безграмотных на африканские мысли. Им трудно представить себе, что этот дракончик живет и размножается в трех километрах от городской черты. Мерлин прочитал о тритонах все, что мог предоставить Интернет, и взялся за дело. Начал он три года назад. Выловив с полдюжины тритонов, он приносил их в банках на местный птичий рынок и выставлял на расстеленной газетке. Покупатели обычно находились быстро. Потом он подружился с аквариумистом Гешей и часть добычи сдавал ему. Поскольку лесное житье было экономичным, за полтора месяца Мерлин, питаясь более чем нормально, зарабатывал неплохие деньги. Главное было — уходя в лес, взять с собой достаточно музыки и батареек для плеера.

Но для покупки желанной техники денег все равно бы не хватило.

Мерлин имел сложные отношения с вещами. Он мог носить самые дешевые штаны, самую непритязательную куртку. Но плеер у него был дорогой — лучший из всех, какие тогда продавались. Теперь на повестке дня стояли фотоаппарат и велосипед. Покупать мыльницу Мерлин решительно не желал — ему было комфортнее вообще без камеры, чем с дешевой и тупой. Высмотрев в Интернете несколько моделей цифровиков с зеркалками, он пас их, отслеживал скидки. Хороший аппарат требовался для микросъемки. Мерлин мог часами наблюдать за жизнью лягушек, рыбок, насекомых, и очень хотел бы делать настоящие снимки — такие, которые берут глянцевые заграничные журналы. Что касается велосипеда — тут он еще не определился, знал только, что купит дорогой и хороший. Была еще возможность самому собрать велосипед, покупая запчасти все по отдельности, и Мерлин всерьез обсуждал ее с соседом Костиком. Костик имел просторный гараж, где оборудовал отличную мастерскую, а Мерлину покровительствовал — так вышло, что он, дожив до пятидесяти лет, остался без детей. Сперва жена после развода увезла их куда-то в глубинку, потом они выросли и перебрались в Москву; дальше следы терялись где-то между Данией и Италией. Новых детей заводить было поздновато, и он ограничился любовью к своей «тойоте».

Дни, остававшиеся до школы, Мерлин провел неплохо — купил все необходимое, сводил Кузьку в кафе и в кино. Она не была его подружкой и быть не могла — в садике на одном горшке сидели и слишком хорошо друг друга знали, к тому же, у Кузьки был жених — музыкант Лесь, родной брат Бурундука. Они ждали, пока Кузька окончит школу, чтобы сразу пожениться.

А потом начался учебный год.

Школу Мерлин не любил — не понимал, зачем нужна вся та ахинея, которую там заставляют изучать. Он не находил среди школьных предметов ни одного, который бы пригодился в будущей жизни. Мерлин хотел выучиться фотографировать — так, чтобы это кормило. Еще хотел играть в группе у Леся — и даже ходил на репетиции. С ушами он не дружил, а чувство ритма имел, так что понемногу осваивал ударные. Но до того дня, как «Некст» станет звездой панк-рока, было далеко, и пока что группа не столько кормила редкими концертами, сколько постоянно требовала денежных вливаний.

Аквариумист Геша предложил приработок. В одном из зоомагазинов, куда он сдавал подрощенную рыбную молодь и улиток, продавщица забеременела. До ухода в декрет оставалось месяца три, но ее мучил токсикоз, и с обязанностями она справлялась плохо. Договорились так: ежедневную уборку клеток, аквариумов и террариумов, а также возню с пакетами весом более трех кило возьмет на себя Мерлин и будет получать за это треть зарплаты. Ему эта идея понравилась — образовалось место, где можно было жить после уроков, читать и слушать музыку.

Но в итоге оказалось, что к Новому году Мерлин имеет шесть безнадежных двоек в четверти. Мать выяснила это случайно, попыталась объяснить Мишунчику, что живет лишь ради него, что готова оплатить любых репетиторов, что он просто обязан ответить на материнскую любовь сыновней и исправить двойки. При этом мать смотрела круглыми глазами, полными отчаяния, и лепетала тем самым голоском, который так его раздражал. Мерлин хлопнул дверью и пошел ночевать к Бурундуку. А у того была новость — хозяин магазина решил открыть филиал, так что требовался колоритный продавец, знающий современный музон. Мерлин в ответ рассказал о школьных неприятностях. Ему требовалось от слушателя одно: чтобы тот, не утешая и не предлагая к весне исправить двойки, весело сказал, что цена нынешнему образованию — медный грош в базарный день, и никаких жизненных благ оно не гарантирует. Бурундук именно это и сделал.

Хозяину магазина было все равно, учится Мерлин или уже окончил школу. Высокий светловолосый парень ему понравился. До открытия филиала оставалось около месяца, но Мерлин поставил точку на своем образовании сразу и перестал ходить в школу вообще. Он стоял вместе с Бурундуком за прилавком и учился ремеслу.

Мать узнала об этом решении случайно и растерялась. Она делала все, чтобы сын хорошо учился, она работала на двух работах, но зарабатывала немного. Деньги не любили ее. А она их попросту боялась. Если возникала возможность получить побольше, она испытывала удивительную для нормального человека неловкость, как будто ей кто-то запретил иметь в кошельке больше определенной суммы.

Она сделала именно то, что не сработало бы ни в коем случае. Взяв в долг у сослуживиц, она положила перед сыном стопку денег и сказала:

— Мишунчик, ты же так хотел велосипед! Купи велосипед, купи что хочешь, только учись!

При одной мысли о возвращении в школу Мерлина мутить начинало. Он закричал, смахнул деньги со стола, на ночь глядя сбежал из дому.

В школе он стал бы настоящим аутсайдером. Даже когда он искренне хотел учиться и получать хорошие оценки, у него не получалось. А в магазине он ощущал себя взрослым, грамотным, сильным, умным, уважаемым. Чего греха таить — Мерлин был честолюбив. Школа его угнетала — там в классе было по меньшей мере с десяток честолюбий, и все они реализовались в рамках школьной программы, соревноваться с ними он не мог. В магазине рядом был только Бурундук — но Бурундук, при всей любви к музыке, связывать с ней свою жизнь всерьез не хотел. Его честолюбие требовало другого — учебы за границей, и он копил деньги, зная, что домашние при необходимости добавят.