Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali". Страница 94

— Ладно, Морровер. Бери свои манатки и пошли, покормишь кашкой наших бравых разведчиков. Заодно побалакаем на эту занимательную тему.

— Вы–то туда зачем?

— Как — зачем? А спросить, какого хрена они сделали, что нам вчера приключился такой сюрприз? Пошли, Морровер, не тормози.

Я подхватила «кашку» и действительно пошла, гадая, с какой радости у сержанта проснулась страсть к служебным расследованиям. По пути вполголоса изложила ему специфику службы нашего майора — в сильно отредактированном виде, но тем не менее. Сержанту я доверяла как себе, и, если вдруг доблестный сотрудник спецслужб захочет выкинуть что–нибудь эдакое, мне нужен кто–то, кто поможет без лишних вопросов его вырубить. Сержант ехидно покивал и обещал полное содействие.

Разведчики выглядели еще хуже, чем мне вчера показалось. Я подсела к первому, судя по нашивкам, — их капитану. Как и у большинства — нарезанные на лоскуты ноги, не смертельно, если вовремя остановлена кровь, но встанет он еще нескоро.

Сержант присел на корточки рядом. Поднял светлые глаза, пристально посмотрел на бледное лицо в испарине.

— Как же это тебя так угораздило, а, Нори?

— Как, как… — просипел раненый. — А то не догадываешься?…

— Тогда я буду говорить, а ты кивай давай, — сержант переплел пальцы и задумчиво уставился в потолок. — Значит, шли вы где–нибудь… Вот по такому же залу, что у нас за главной пещерой, только с озером или подземной рекой.

Раненый кивнул. Я налила в кружку питательную смесь и поднесла к его губам, придерживая за донышко.

— У озера остановились воду проверить, светили много. А потом как поперло…

— Ты–то откуда знаешь? — капитан вяло отодвинул кружку.

— Да как–то раз сам нарвался по дурости, — сержант выразительно посмотрел на собеседника. Я хмыкнула себе под нос. Сержант вроде меня — имеет привычку к неподобающим выговорам старшим по званию. Почему себе такое позволяю я, еще понятно, но вот почему такое спускают ему — загадка… — Что ж ты, в справочник не смотрел перед выходом?… Ладно, а потом что было–то? Ломанулись назад и всю стаю за собой поволокли?

— Если бы всю, не дошли бы, — раненый пристально и крайне недовольно посмотрел на кружку, настойчиво подсовываемую ему под нос. — Там каскад озер, штук пять таких, как наше большое. Только вода там дрянная — недавно какой–то выброс был, — рыба дохлая кверху пузом по всем пяти. Может, поэтому они такие озверелые — жрать–то хочется, а уже нечего… — мужчина наконец хлебнул бурды из кружки и поморщился.

— Морровер, — каким–то неестественным тоном начал сержант, — ты не помнишь, мы там всех перестреляли или нет?…

— Да нет, с полдесятка точно обратно поскакало, — я вопросительно посмотрела на сержанта. — А что?…

И тут до меня дошло.

— …!

Мы переглянулись.

— Морровер, нам п… !

Как по команде, мы вскочили и понеслись в пещерку, где обосновался штаб.

Плакальщицы едят все, что когда–либо было живым, но в естественных условиях питаются в основном рыбой из подземных озер. Пять озер… это огромная по местным меркам популяция. И если учесть, что она резко лишилась пропитания и узнала сюда дорогу, нам действительно п… . Потому что для войны на два фронта у нас банально не хватит солдат.

Выложив эту информацию старшим чинам, мы разбежались по местам.

Через полчаса в коротком коридоре уже стоял усиленный караул, а на колонны в зале навешивали датчики движения. Плакальщицы не т'хоры — если и сорвут, то случайно. Навалить еще одну баррикаду — значило запереть себя окончательно, что под угрозой прорыва с другой стороны — вообще перспектива аховая… Да и слишком короток тот коридор — если прорвутся, то прямо в главную пещеру, где куча гражданских.

Хотя я бы рискнула.

Я домывала очередное ведро грязной тары после все того же завтрака, когда мимо меня в который уже раз продефилировал Зима. И снова задалась вопросом, что же, все–таки, он здесь делает.

Я прополоскала руки в ледяной воде и поднялась. Прав был когда–то Ремо, хоть сейчас он наверняка со мной не согласится, — не травить нужно было парня, а хвататься за первые порывы раскаяния — может, и не натворил бы он ничего… Для того, чтобы измениться, действительно не нужны сотни лет. Я забыла об этом.

А вот ты, Коэни, при всем своем незнании жизни, возможно, оказался и мудрее меня.

Утратила я во льдах хватку и смирение. Стала злой. Вот только навряд ли это снимает с меня ответственность, раз так и не передала свою паству в другие руки. И… как знать. Может, действительно еще не поздно.

Умирать — так с чистой совестью. Хотя бы профессиональной.

— Зима, — позвала я.

Он обернулся. На бледном лице застыло выражение настолько мучительное и безысходное, что я испугалась. Если он на себя из–за этой катавасии руки, не приведи боги, наложит, то и будешь в этом виновата, дура старая!

Наконец он заметил меня. Губы дернулись, на лицо спешно наползло привычное независимое выражение.

— Что вы хотели?

— Поговорить. Когда–то я это обещала. Тем более, что… случай больше может и не представиться.

Бледные щеки вдруг вспыхнули румянцем. Мягко говоря, странная для него реакция.

— Я… Я сейчас занят, — пробормотал наконец Зима вместо ожидаемой вариации на тему «в гробу я всех вас видел». Вежливо, с каким–то болезненным блеском в глазах поклонился и быстро зашагал в сторону главной пещеры. И вот тут я испугалась по–настоящему.

Будь у меня время, я бы догнала его и вытрясла, что с ним творится, но времени вдруг не стало.

Завыла сирена — настолько резко и надрывно, что заныли зубы. Я схватила ведро и бросилась по привычному маршруту.

— Ну, ты совсем обнаглела, — среагировал Этан на очередную просьбу приглядеть — на этот раз за ведром. — Надо полагать, скоро меня будут гонять эту посуду мыть, как в старые добрые времена?

Я закатила глаза, спешно влезая в бронежилет и обвешиваясь оружием. Схватила шлем и убежала, так и не развив дискуссию.

Глухо звякающая броней толпа стекалась изо всех пещер со скоростью горной реки. Наверное, потому, что первую — плакальщицу, слава богам, не т'хора, — я пристрелила еще на подходе к коридору у залов, и единственной она не была.

Хаос начинался от порога главной пещеры. Метались и испуганно визжали женщины–гражданские, мешая солдатам пробиваться вперед, висли на руках, истерически что–то голося… Стремительными тенями прыгали пробившиеся сквозь заслон твари, инстинктивно целясь в тех, кто помельче и послабее.

Это была не тревога, это был самый настоящий прорыв, в самом паршивом смысле этого слова.

В воздухе запахло кровью.

Силовики в «чешуе» протаранили рыхлый строй солдат, пробежав пещеру насквозь, и скрылись в коридоре, выдвигаясь на передовую. Я проводила сослуживцев почти завистливым взглядом.

Где–то впереди отчаянно закричала женщина. Я кинулась на звук и едва успела поймать за ноги уже вытянувшуюся в броске тварь. Шваркнула изо всех сил о пол головой и оглянулась. У оседающей женщины на боку расплывалось красное пятно — успела–таки достать. Я подхватила ее за талию, с удивлением опознав Тиссу, и, поколебавшись, все же побежала вместе с ней в ближайшую госпитальную пещеру. В ней нашелся только Лаппо, которому я и сгрузила на руки секретаршу, побежав обратно.

То, что творилось там, за коротким узким коридором, не поддавалось вообще никакому описанию. Пробившись сквозь толпу, я сначала подумала, что ослепла. А потом поняла, что бывает на свете чернота, которую не могут пробить даже военные фонари, — сотни черных тел с огромными белесыми глазами, слабо фосфоресцирующих в темноте.

У меня зашевелились волосы на голове. А губы зашептали полузабытую молитву Жизни.

Боги мои…

Нас же сожрут и не подавятся.

И в своем стремлении это сделать съехавшее с катушек от голода зверье пойдет до конца.

Под высоченным, недостижимым для лучей потолком металось грохочущее эхо. Силовики развернулись в широкий монолитный строй, пока намертво перекрывая подходы к коридору — «матери» сметали накатывающиеся волны ураганным огнем, тяжелая броня не давала выбить зазевавшихся солдат из строя. Мы, с броней слишком слабой, выстроились вторым и третьим рядом, подпирая спины и выжидая.